голод

      Утро было темным, сырым.       Еще до того, как окончательно проснуться, Чимин услышал унылый, лязгающий перестук тяжелых капель по металлическому козырьку окна и почувствовал запах влажной земли в холодном воздухе. Ставни он закрывал накрепко каждую ночь, защелкивая все три щеколды, но в окнах все равно были дыры, сквозь которые по ночам завывал ветер, и ничто не останавливало распространение мокрых гнилых пятен и мха по деревянным рамам.       Тяжелая серая тряпка, которую он использовал в качестве занавеси, слегка подрагивала. Туманная пелена облаков низко и скоро плыла куда-то на восток, и конца и края ей не было видно. Чернь сгущалась на горизонте. Столь пасмурная погода была нормальна для начала лета. В эти края редко заглядывало солнце, светлые дни можно было перечесть по пальцам. Деревня была выстроена на холме, и вся вода обычно стекала к небольшому озеру, которое каждую весну на неделю или две затапливало прибрежные дома, где уже давно никто не жил.       Чимин умылся в холодной дождевой воде, что за ночь набралась в бочке. Там плавали мертвые насекомые и зеленые листья. Ливень бил по спине и затылку, и, войдя в дом, он повесил свои мокрые спальные штаны и майку на протянутую через комнату веревку. Капли начали громко отстукивать по дну металлического таза, впитываться в и без того влажную половую тряпку. Это была единственная его одежда для дома, без которой он мог однажды ночью замерзнуть насмерть. В майке было много дыр, он нашел ее полгода назад в старом упавшем и развалившемся шкафу, проеденную молью. Штаны в заплатках когда-то были единственными выходными, пока однажды он не заработал достаточно, чтобы купить себе новые на рынке. В конце концов, только деньги могли помочь ему выжить; никто в этой деревне не желал и не стал бы ни за что помогать ему просто так.       Ранним утром в городе царила обыкновенная суета, грустная и унылая. Лица, встречающиеся на дороге, были постными, суровыми, бледными, морщинистыми. Из открывающихся лавок раздавались недовольные голоса и крики. Люди были заняты работой, которой занимались и всегда, каждый день, которую делали еще их предки и будут делать их дети, и не питали к ней никакого интереса. Госпожа Ли из пекарни, открывая дверь, чтобы выпустить дым, бормотала что-то себе под нос, отчего ее обвислые щеки слегка подергивались. Когда Чимин проходил мимо, она провожала его пристальным, пусть и каким-то замутненным взглядом. Прямо посреди улицы, в грязи, лежал пьяница Сончон. Он был на этом месте не первый день. Быть может, он уже умер, но никому не было до этого дела, даже его жене. Счастливыми казались только дети и собаки: дети таскали через улицы мешки и смеялись, когда их ругали, собаки же звонко лаяли и бросались всем под ноги, мокрые и грязные, беззаботные. Это были всего лишь мелкие больные шавки, обитающие на улице. Настоящие охотничьи псы, откормленные и сильные, размером с волков, обитали в специальном загоне под надсмотром Дон Ю.       Дождь пузырился в лужах и напитывал землю влагой, она скользила под ногами и раскрашивала одежды в коричневые брызги. Тяжелые телеги с провиантом то и дело застревали на дороге, и мужчины раздраженно ворчали или ругались, когда приходилось выталкивать их. Из-за сильной влажности ветер выносил на дорогу запахи навоза из конюшен и загонов со скотиной. Из курятников доносились визги утренней кормежки и гневный лепет госпожи Хаюн. Судя по отрывкам фраз, волки вновь пытались прогрызть металлическую сеть.       Над таверной покачивалась деревянная вывеска с изображением солнца, и дождевая вода капала с ее округлых боков. Внутри было тепло и сухо, однако грязно. На деревянном полу чернели сгустки в форме подошв, расходящихся в разные стороны. Несмотря на ранний час, в таверне было несколько посетителей, тех, кто не мог жить без привычки опрокинуть в себя рюмку или две, прежде чем приступить к тяжелой работе. Пользуясь свободой, такие обычно присаживались около стойки и вели разговор с господином Чхве.       Господин Чхве был хорошим. Лучше, чем кто-либо еще в деревне. Когда отец Чимина умер и он остался один, голодный и нищий, не умеющий ничего, кроме как читать, Чхве заставил его прибираться в харчевне и спальных комнатах, однако каждую неделю исправно выдавал ему деньги. Немного, но этого хватало, чтобы не умереть, а значит, было достаточно. Чимин не любил работу, но не брезговал ей. Никто, кроме господина Чхве, ни за что не принял бы его в любое другое место, и истинная удача, что работа оказалась достаточно востребованной, чтобы его не выбросили отсюда спустя месяц.       Разговоры чуть притихли, когда Чимин снял капюшон. Мужчины косо и неодобрительно на него поглазели, затем продолжили беседу. Он набрал в ведро воду и достал тряпки, которые вычищал руками по вечерам. Каждое утро он приходил в таверну и намывал ее, пока не было посетителей, затем прибирался в комнатах и стирал белье на озере. Раньше все было иначе, до появления в таверне Чимина эту работу выполнять было некому, кроме сына господина Чхве, но ему посчастливилось найти место в соседней деревне.       Многие так поступали. Они уезжали в соседние поселения и искали там работу, но никто не приезжал сюда. Людям не нравилось это место. Здесь был лес и ходили нехорошие слухи.       — Юнсока нашли в озере. Говорят, смыло течением с холма и принесло прямо туда. Ян собирал сети вечером на лодке, а там человек какой-то, ну он Юнсока и узнал, кто его не знает. Только он был мертвый уже и раздутый. Темнело, до вечера все равно с мужиками ничего бы сделать не успели. Вот, сегодня утром возвращались, встретил их по дороге, Ян и рассказал мне. А на телеге мешок лежал с телом.       Чимин намывал полы, в пол-уха слушая негромкую беседу. Когда тряпка в очередной раз шлепнулась об пол, один из мужчин недовольно посмотрел на него и сплюнул.       — Ведьма, — пробормотал он с отвращением и отвернулся. Чимин не обратил внимания, смывая желтоватый от пива и табака плевок.       Подобные истории не были чем-то редким. То и дело кто-то умирал. Это могла быть случайность — обыкновенные хлипкие лодочки, которыми пользовались в округе, легко ломались о речные скалы при сильном течении. Природа здесь была опасна. В лесу росли ядовитые растения и ягоды, которыми кто-нибудь по незнанию отравлялся. Водились дикие звери, волки и медведи, и люди часто пропадали без вести, наверняка загрызенные во время охоты или сборов. Однажды белка расцарапала глаза ребенку, который только приблизился к лесу. Всякое случалось. Юнсок, в конце концов, мог просто напиться и пойти плавать.       На втором этаже было семь комнат. Из них заняты были всего две. В каждой помещались лишь кровать и маленький стол. Утром редкие постояльцы спускались к завтраку, тогда Чимин прибирался и менял им простыни, без конца застиранные, с пятнами, которые невозможно было отмыть, и все же вода после них всегда становилась неприятно мутной, что навевало мысли о грязных потных телах и сальных волосах. Стирка происходила раз в две недели, потому как постояльцы сменялись нечасто.       Складывая белье в телегу, с которой он затем отправится к озеру, Чимин увидел хозяйку. Госпожа Чхве ухаживала за небольшим цветочным садом. В нем были и кусты с ярко-красными розами — очень дорогими цветами, которые она иногда продавала в городе. Чимину нравились розы, и временами, когда госпожи Чхве не было в саду, он прикасался к ним. Лепестки казались хрупкими, и он всегда боялся, что они опадут, за что он потом получит нагоняй. Розы — единственное приятное, что было в этой деревне. Оттого и госпожа Чхве казалась гораздо лучше, чем того заслуживала.       За утро слух о Юнсоке разошелся по округе. Чимин, таща за собой телегу, слушал разговоры на рынке и мельком улавливал отдельные слова. «Поделом ему», «с телом, говорят, не так что-то», «а жена его?» «по кускам нашли», «всего раздуло», «а кто был с ним?», «видел его вечером, и помирать он собирался разве что от вина».       На него обращали внимание, когда он проходил мимо, но смотрели совсем не так, как смотрела утром госпожа Ли из двери своей пекарни. Взгляды были внимательными и чистыми, как стекло, а лица угрюмыми, мрачными. Смерть никого не задевала, но была поводом обвинить кого-нибудь и стравить между собой, устроить драку, распустить слух — словом, сделать что-нибудь, от чего жизнь ненадолго изменится и перестанет быть скучной. Чимин знал всех этих людей, потому что все они знали его отца, называли его сумасшедшим и свели в могилу. Говорили, будто чудак пошел в лес и там умер от страха, но Чимин понимал, что смерть отца была следствием долгих лет жизни в этой деревне, рядом с этими людьми, которые ненавидели его, а теперь ненавидели и самого Чимина.       На озере было тихо. Свинцовая поверхность воды подрагивала от капель дождя. Соседний берег покрыла дымка влажности, он был далеко и находился, казалось, в другом мире. Где-то там сходились холмы и широкий тракт вел прямо в богатый город. Линия прилива повысилась с последнего раза, когда Чимин был на озере, и теперь едва касалась влажно поблескивающей травы. Столбы поваленных деревьев тонули в воде, их голые ветви зависли над поверхностью острыми зубьями. Неподалеку от берега, на мелководье, стояли старые дома с обвалившимися крышами. Около длинного моста находилась лодочная, запертая на замок, чтобы дети не воровали лодки и не тонули в озере, как случилось однажды.       Найдя укромное место в окружении высокой травы, Чимин подтащил телегу ближе к воде и вывалил простыни на мокрый песок с ростками примятой травы. Дождь давно измочил ему плечи и волосы, но, родившись в этой деревне, он привык к постоянной сырости; все привыкли. Вода и грязь всегда хлюпали в дешевых ботинках, одежда редко высыхала к утру и сильно застуживалась под холодным сквозняком. К лету сухих дней становилось больше, но с началом осени дожди вновь усиливались, постепенно превращаясь в снег, который рано ложился и поздно таял.       Свернув простыни и уложив их обратно в телегу, чтобы затем развесить на заднем дворе таверны, он осмотрелся, чтобы найти удобный путь наверх. Его внимание привлекли следы неподалеку. «Просто собака», — не особо задумываясь, решил Чимин, но затем что-то заставило его приглядеться внимательнее. Это не могла быть просто собака. Все собаки в их деревне были тощие и низкие, а следы были большими, гораздо больше собачьих. «Волк?» — нахмурился Чимин, уже забеспокоившись. Звери не выходили из леса и питались неподалеку от ручья, что проходил там. Поэтому люди пропадали без вести, а не лежали, растерзанные, прямо на берегу.       Следы были свежими и так глубоко отпечатались в грязи, что даже утренний ливень не смог их стереть. Бросив телегу, Чимин, терзаемый сомнениями и в то же время полный любопытства, последовал за ними. Отпечатки лап тянулись по берегу в сторону леса. Он присел рядом и приложил к одному из следов руку. У него была небольшая ладонь с короткими пальцами, совсем неведьмовская рука, и волчья лапа оказалась гораздо больше. Никогда прежде такие огромные волки ему не встречались. Пройдя еще дальше, Чимин увидел, как неожиданно следы сменились на человеческие. Он удивленно обернулся, думая, что следы тех, кто проходил здесь сегодня утром, смешались с волчьими, но вокруг была лишь одна линия отпечатков. Большие волчьи лапы и человеческие ноги. Длинная стопа с пятью маленькими вмятинками от пальцев. И вела она в лес.       Все больше песок зарастал травой, и вскоре обнаружить следы стало невозможно. Сквозь шум ветра и плеск мелких волн доносилось далекое чистое пение птиц. Многовековые сосны и разлапистые густые ели расступались перед ним, и дорожка, покрытая сохлыми иголками и шишками, приглашала зайти дальше. По лесу раздавалось эхо птичьих возгласов, сильно пахло свежей елью и землей. Зеленые листья деревьев поблескивали от влаги, на кустах и траве собрались крупные капли росы.       Чимин огляделся по сторонам. Ему было любопытно, но он не представлял, что искал. Интерес подталкивал его дальше по тропинке, глубже в лес, туда, где деревья лысели и их ветви крючковато изгибались. Сосны становились исполинской высоты, а под еловыми разлапистыми ветвями можно было построить целый дом. В лесу были черные болота и буреломы, находились также и пещеры, где жило дикое зверье. Лес не пугал Чимина, но заходить далеко было опасно, как бы сильно его ни тянуло туда.       Вокруг было тихо. Птицы пели где-то далеко, едва слышно. Только тихий шум дождя о большие листья раздавался вокруг. И все же было что-то еще, что-то непонятное.       Раздался писк. Чимин быстро обернулся и увидел белку, удирающую вверх по дереву. Нервная улыбка тронула его губы, и странное ощущение внутри него пропало. Он решил вернуться в таверну. Господин Чхве не строго контролировал его работу, но раздражался, если думал, что Чимин отлынивал.       Телега лежала там же, где он ее оставил. Поднимаясь вверх по холму мимо низких домиков, косо посаженных тут и там, он искал объяснение тому, что увидел. Волк с огромными лапами и человеческие ноги. В таверне мужчины говорили, что Юнсока нашли в сетях, куда его отнесло течением реки, но все могло случиться не так. Означало ли это, что его загрыз волк, вышедший из леса? Такого еще никогда не случалось.       Когда он развешивал тяжелые влажные простыни, раздался колокольный звон. Звуки, что доносились из таверны, тут же притихли, а затем возобновились с новым шумом — топотом мужских ног, покидающих зал. Звон был тревожный. По хорошему поводу никогда не созывали в церковь. В последний раз господин Хон звонил в колокол еще восемь лет назад, тогда, когда у Чимина умер отец. Он посмотрел на телегу, где оставалось еще несколько простыней, и решил закончить работу. То, что происходило в церкви, не было ему интересно. Даже лучше, если он там не появится. Толпа деревенских людей, взбудораженная слухами, всегда означала беду.       — Мальчишка, ты не слышал колокол? Брось эти тряпки, — закричал ему господин Чхве. Он никогда не называл его по имени, словно опасался, что оно может быть проклятым, очернит его и прицепится к нему, как репей. Только «мальчишка».       Чимин послушно сложил оставшееся белье, надел ботинки рядом со входом в таверну и направился к церкви, что стояла выше по холму, недалеко от его дома. Горный хребет, на котором располагалась деревня, весь был покрыт лесом, и чем выше, тем гуще становился лес. Поэтому большинство людей предпочитали жить у подножия, ближе к озеру, где лес был тихим и редким; там сложно было потеряться и не так велика была вероятность натолкнуться на хищников. Дом Чимина располагался выше всех на холме, к нему нужно было пробираться извилистой тропинкой вокруг иссохших серых и черных деревьев, которые когда-то давно, во время его детства, цвели, но со временем сгнили и умерли. У него никогда не было гостей; к его отцу приходили несколько раз, но с тех пор, как он умер, дорогу вверх по холму видели только его ноги.       Церковь была самым большим зданием в деревне, с высокой крышей и единственной колоколенкой, тянущейся вверх, где мальчишка Кихен весело стучал железным язычком по тяжелым стенкам колокола. Все дети мечтали однажды позвонить в колокол, и Чимин тоже мечтал, до тех пор, пока этот колокол не зазвонил в первый раз в его жизни. Когда-то церковь казалась ему единственным светлым местом в деревне, он видел ее белоснежной и чистой, но со временем начал замечать, что она была вовсе не белая, а серая, краска на досках давно облупилась и потрескалась, крыша прогнила, а вокруг дверей и на стенах темнели отпечатки подошв и грязные полосы. Церковь — это просто дом, такой же, как и другие, и несчастья в нем столько же.       Господин Хон был одним из немногих людей, чьи лица оставались живыми. На нем появлялись и исчезали эмоции, а взгляд не был затуманен усталостью, равнодушием или скрытой ненавистью. Он редко покидал свою церковь, никогда не появлялся в харчевнях, на рынок вместо себя посылал Кихена. Никто о нем ничего толком не знал, кроме того, что он был труслив и никогда не имел ни женщин, ни мужчин.       Толпа людей облепила церковные ворота. Вокруг стоял шум голосов, сквозь который еще доносился звон утихающего колокола. Чимин застыл поодаль, не желая приближаться, но со своего места он мог видеть долговязую и худую фигуру господина Хона, наряженного в черную рясу. Рядом с ним стояли Ян и еще двое мужчин-рыбаков, Хуюн и Сонгу. А где-то совсем позади, скрываясь за спинами мужчин, одиноко покачивалась из стороны в сторону молодая женщина — Чжонан, жена Юнсока. Людям не терпелось на что-то поглядеть, и они постоянно двигались, шевелились, как куча мух на останках дохлой птицы.       — Позвольте привлечь ваше внимание, — произнес господин Хон, и гомон постепенно стих. — Я попрошу женщин отвести всех детей, присутствующих здесь, домой. Пусть здесь останутся только мужчины.       Голоса возобновились. Некоторые женщины, как и было прошено, повели хнычущих любопытных детей домой. Те, кому было больше десяти, остались.       — Как вы уже, наверное, знаете, сегодня утром на озере нашли тело Юнсока, — вновь заговорил господин Хон. Он звучал неуверенно, и его голос подрагивал от волнения. — Сегодня утром господин Ян и его товарищи привезли для похорон тело и сообщили о некоторых странностях, которые и я затем увидел воочию. Пожалуйста, будьте готовы. Это зрелище неприятно.       Он наклонился. Чимин не видел, что было там, на земле, но догадаться не составляло труда: наверняка тело Юнсока, накрытое брезентом. Судя по вздохам и крикам, что раздались затем, так оно и было. Лица людей исказились в отвращении и ужасе. Кого-то стошнило, послышались ругательства. Было любопытно, что такого там увидели; трупы утопленников дело нередкое, никто не стал бы показывать их перед церковью, собрав вокруг всю деревню. Даже Ян, собственными руками выловивший тело из сетей, поморщился и отвернулся.       Поверх прочих голосов раздался болезненный плач Чжонан.       — Как вы видите, — голос господина Хона задрожал сильнее и поднялся выше. Он был бледен и, казалось, также сдерживал тошноту, — это множественные укусы. Я посоветовался с уважаемым господином Яном, и он сообщили мне, что следы от зубов слишком большие для медведя или обыкновенного волка. Похоже, что на окраине леса снова завелось крупное зверье. Посему хочу предупредить вас всех: пожалуйста, не приближайтесь к лесу! Внимательно следите, чтобы дети не убегали туда играть, пока кто-нибудь не изловил зверя. Господин Ян любезно согласился сегодня же собрать группу для охоты.       — Все, кто не заняты в поле, — вступил Ян, — и те, кто умеет пользоваться ружьем, идут с нами. Лес прочесываем утром и вечером, утром по одному, вечером группой…       Чимин ощутил, как по плечу скользнуло чье-то прикосновение. Он не стал оборачиваться. В деревне только один человек мог трогать его без намерения толкнуть или ударить. Сильный сладковатый запах распространился вокруг, неприятно раздражая обоняние. Это был дорогой аромат, городской. Все местные пахли грязью и сырой землей, и только этот Господин смердел деньгами и достатком.       — Скверное зрелище, — голос, сохлый, как солома, полный пренебрежительного отвращения, раздался над ухом. Чимин не видел лица Господина, но был уверен, что оно сохранило обыкновенное надменно-бесстрастное выражение. — Такое случается с пьяницами, которые слишком громко кричат в лесу.       Длинные крючковатые пальцы сжались на его плече. Сквозь ткань рубашки Чимин ощутил ногти, впивающиеся в кожу.       — Мне не нравится, что ты живешь рядом с лесом. Это опасно для твоей жизни, сколько бы замков ни было на твоей двери. Ты должен позволить мне увезти тебя отсюда.       Чимин ничего не ответил. Он смотрел на людей, которые громко поддерживали Яна и других мужчин, и ловил скользкие взгляды тех, кто оборачивался и смотрел на них. Всем в деревне было известно, что Господин из города хотел купить его. Чимин не знал, для того ли, чтобы оставить себе как необыкновенную находку, либо же чтоб продать в городе под видом юродивого с ведьмовским клеймо. Он испытывал к Господину неприязнь еще большую, чем к деревне и людям, живущим здесь.       — Будь осторожен. — Указательный палец провел вдоль линии челюсти, и Чимин внутренне содрогнулся от гнева и омерзения. — У тебя красивое личико. Пусть оно не пострадает.       Господин ушел, за ним исчез и сладковатый душок парфюма. На плече, где лежала рука, было тяжело и липко, словно от прикосновения осталась болотная пахучая грязь. В ярости, Чимин сжал до побеления костяшек свои штаны. Он ненавидел этого человека так сильно, что мог задушить его голыми руками. Его белое напудренное лицо, отвратительный запах, длинные руки с цепкими пальцами, ухоженными и чистыми ногтями, его кислотное дыхание и редкие серебристые волосы.       Церковная площадь была пуста, когда он пришел в себя. Едва разогнув напряженные пальцы, он огляделся и заметил господина Хона, что стоял в дверях церкви. В его лице читалось беспокойство, рот был боязливо скривлен, а глаза, живые, испуганные, смотрели прямо на Чимина. Когда Чимин посмотрел в ответ, дверь в церковь закрылась. Только старый слепой могильщик курил, сидя на скамье.       К вечеру в харчевне собралось много людей. Возбужденные последними известиями, они громко спорили между собой, гремели пивными кружками и вели хмельные разговоры, придумывая все новые небылицы, которые кто-то наутро запомнит и расскажет другим. Самым громким было обсуждение предстоящей охоты. Мужчины представляли, с какой добычей вернутся в деревню, за сколько сумеют продать в городе дорогую шкуру и как много мяса получат от одной туши. Большинство из них были уверены в том, что зверь, растерзавший Юнсока, был всего лишь крупным волком.       — Это не волчьи следы, так тебе любой скажет, кто волка хотя бы раз своими глазами видел. Это крупный медведь был, в крайнем случае большая рысь.       — Нет у медведя такой пасти! Ты зубы медвежьи видел? Будь хоть громадный, так не растерзал бы. Юнсока сожрать хотели, вот и все тут, а медведи людей не едят. Волк это был.       — Не медведь и не волк, а зверь какой-то другой. Слышали, о чем говорят? Несколько раз видели его на окраине, размером больше здорового лося. Вот такая туша!       Гомон и вопли просачивались сквозь щели в стенах туда, где в тускло освещенном углу Чимин вчитывался в переплетение мелких букв на странице книги. Он взял ее в старом отцовском шкафу, который ждал момента чтобы развалиться на части — слишком много в нем было книг, которые они вместе собирали на протяжении долгих лет. Какие-то из них были старыми, грязными, с размытыми буквами и порванными страницами, без обложек, с одними только распустившимися корешками, которые он вручную зашивал нитью и толстой иглой. Книги, что были куплены в городе за большие деньги, Чимин трогал редко. Их плотные крышки, покрытые мягкой кожей с переплетением узоров, говорили о дороговизне, страницы пахли приятно, были чистыми, только немного пыльными.       История, которую он читал, рассказывала о рыцарях. Все они были благородными, мудрыми и справедливыми, они убивали, но не казались жестокими, имели много денег и собственные замки, но не скупились на милостыню и щедрость. Эта сказка ему нравилась, она была доброй и светлой, совсем не похожей на то, что он видел вокруг изо дня в день.       Страницы переворачивались медленно, одна за другой. Чимин читал вдумчиво, но понимал далеко не все. Некоторые слова он никогда не слышал, а те, которые слышал, почти не встречал в книгах. Письменная речь отличалась от обыкновенной, она была складной и красивой. Иногда похоже говорил Господин, но слушать его было неприятно.       — Опять расселся здесь? — дверь ударилась о стену, и большая фигура господина Чхве показалась в проеме. Его взгляд остановился на книге, которую Чимин сжимал в руках, и он строго бросил: — Хватит заниматься ересью. Я тебе не за это плачу.       Чимин спрятал книгу под ржавым тазом и закрыл за собой дверь в кладовку. Господин Чхве не умел читать, и если бы нашел книгу, то решил бы, что она о ведьмовстве, и наверняка бы порвал ее или сжег. В городах книги ценились на вес золота, но здесь люди были неграмотны, и книги казались им не более чем бесполезным исписанным пергаментом.       В коридоре он встретился с госпожой Чхве. Она направлялась в свою спальню на верхнем этаже, но, увидев его, остановилась, и в подрагивающем свете огня на ее скулах отчетливо проступила неестественная белизна. Страх, подозрение и отвращение смешались в ее взгляде. Чимин видел, как дрогнула ее рука, после чего она поспешно перекрестилась и со злым выражением лица скрылась на лестнице.       Харчевня была наполнена пересудами и ругательствами, звучали отрыжки, люди сплевывали на пол, их тошнило. Гогот пьяных голосов разносился по залу. От охотничьих песен, порожденных и поддерживаемых хмелем, сотрясались столы. Царило безумие, совершенно обычное во дни, когда в деревне кто-то умирал. Все стремились отыскать храбрость на дне своих стаканов и показать, что подстерегающая в лесах опасность им не страшна. Истории о местных чудовищах больше никто не рассказывал, но никто их и не забывал.       Когда Чимин поставил вино перед Яном и другими охотниками, те сразу замолкли. Они заняли круглый стол в темном углу зала и вопреки общему настроению тихо о чем-то беседовали. Здесь же был и Сынги, сын, во всем следующий за своим отцом. Он казался взъерошенным, диким птенцом среди стаи хищных птиц. Взгляды охотников, серьезные и пустые, уставились на Чимина. Он чувствовал их спиной, когда уходил.       Буйство закончилось лишь к ночи. Пьяницы засыпали за столами, чтобы затем на неверных ногах выйти на улицу и добраться до дома. Вся жизнь из них, казалось, ушла, и они покидали таверну толпой ходячих мертвецов. Весь этаж провонял спертым кисло-сладким запахом пива и вина, чужим потом и тошнотой. Господин Чхве помогал подняться со скамьи одному из постояльцев, когда Чимин, забрав плащ, вышел на улицу. Дорогу ему освещали звезды и желтый обломок луны с шершавым краем. В детстве он думал, что месяц похож на улыбку, но с возрастом луна начала пугать его. Она была холодной и покрытой темными пятнами, как чумной труп.       Его низенький дом, облепленный мхом и серой сухой паутиной плюща, стоял посреди поляны, а за ним вверх по холму расползался густой черный лес. Мелкий дождь стучал по проржавелой крыше. На пороге в темноте Чимин на что-то наступил и живо отшатнулся, едва не споткнувшись о лестницу. Приглядевшись, он различил очертания чего-то продолговатого… прохожего на руку.       «Не может быть», — с гулко бьющимся сердцем оборвал он себя, но склонился еще ниже и всмотрелся внимательнее.       Это была рука. Ее край с торчащей белой костью выглядел разорванным и обглоданным. Кровь тонкой дорожкой стекала со ступеней, но капли дождя быстро размывали ее.       Чимин огляделся, ожидая увидеть неподалеку что-то. Может быть, зверя, волка, который загрыз Юнсока. Вокруг стояла тишина, молчали насекомые; только дождь глухо лязгал о крышу. До леса было слишком далеко, чтобы что-то разглядеть. На мгновение ему почудилось нечто белое, но видение было мимолетным и ненастоящим.       Страх быстро сменился любопытством и волнением. Чья это была рука? Почему здесь? Словно кто-то нарочно положил ее на порог, чтобы напугать. Это мог сделать кто-то из жителей. Но рука выглядела так, будто ее пережевали огромными зубами. Вряд ли такие были у госпожи Ли или Сончона.       Отыскав старую тряпку, Чимин завернул руку и спрятал ее на заднем дворе. Довольный, он вернулся домой.