Путь тигра

"То, что ты — параноик, Еще не означает, что они за тобой не следят". Nirvana | Territorial Pissings

То, что за ним следят, Джебом замечает не сразу. Точнее, замечают хёны, с которыми он танцует пару раз в неделю в студии около школы. Они возвращаются совсем поздно из зала, петляя тёмными переулками, когда Джунхёк-хён говорит вполголоса, что, кажется, кто-то за ними идёт от остановки. Джебом отмахивается от него, мол, кому надо следить за такими сопляками, как они, но зерно сомнения посеяно, и он сам не понимает в какой момент становится параноиком, плотно задёргивающим шторы в своей комнате. Он видит чёрную тень у дома с утра, видит носки начищенных ботинок, застенчиво торчащие из-под дверцы кабинки в мужском туалете, видит край тёмного пальто, выглядывающего из-за угла. Первые две недели Джебом успокаивает себя тем, что у него всегда было богатое воображение, а теперь, будто этого мало, всё усложняется бурным пубертатом, делающим его ранимым и дерганым. Он плохо спит, плохо ест и плохо сдаёт экзамены. Джебом чувствует себя полнейшим неудачником, когда из-за этой нервотрёпки проваливает отборочные на танцевальном конкурсе, к которым готовится почти полгода. И это, наверное, становится одной из последних капель, становится началом конца его привычной жизни. Раздражение и ярость растут внутри его грудной клетки с каждым днём, они жгут его изнутри, грозя вылиться пламенем наружу, но он только кусает губы от обиды и тушит тайком пожар отцовским алкоголем. Тени за его спиной увеличиваются в размере, их становится все сложнее игнорировать, но Джебом старается как никогда. Он психует, ругается с отцом из-за разбавленного яблочным соком виски, бьёт в истерическом порыве коллекционную посуду, доводит маму до слёз, потом зло плачет сам и не видит, как под его ногами прогибается и покрывается мелкими трещинами старенький паркет. Не видит, как в окно заглядывает тень, заслоняя своими торчащими огромными ушами заходящее за горизонт солнце. Ему всего пятнадцать, и он не железный. У него гормоны и нереализованное то самое напряжение, о котором Джебом тоже старается не думать лишний раз. Остаток лета он прячется от родителей, от проблем и от надуманных шпионов в танцевальной студии, доводит себя до полного изнеможения, потом добирается на автопилоте до дома и падает лицом в подушку, не замечая новых трещин на стенах и осыпающейся с потолка штукатурки. Джебом слышит кошачьи вопли за два квартала до метро, когда в очередной раз выполняет привычный путь дом-студия-дом. Кошка орет так истошно, что его сердце сжимается до боли, а гудящие ноги сами несут его по узким вонючим переулкам обшарпанного квартала. Он сбивает на поворотах баки с мусором, спотыкается о кирпич посреди узкой дороги, но не обращает на это внимания, ведомый бесконечным кошачьим плачем. Джебому кажется, что он сбился с дороги и заблудился, но свернув еще раз, едва не влетает носом в цветастые спины двух малолетних придурков, швыряющихся мелкими камнями куда-то в изредко мявкующую темноту. Серая миниатюрная кошка с подбитой лапой жмётся к стене и уже даже не плачет толком: она прижимает уши к голове и трясётся, задыхаясь. Одно ухо, замечает Джебом, у неё разорвано, а хвост вывернут под ненормальным даже для кошек углом. И это уже слишком. Потому что кошки — это святое. За кошек и убить можно. Тщательно сдерживаемые долгие месяцы раздражение и ярость вспыхивают в нём, лишая зрения и слуха. Джебом на мгновение чувствует себя едва ли не всесильным. Фиолетовое пламя льётся по ощущениям из каждой поры его тела, кроша асфальт под ногами и обращая горшки с вонючей геранью на балконе второго этажа в кучу черепков, присыпанных землёй. Ему нравится то, что он чувствует, он кайфует от этой силы, она опьяняет его, даря восторг, затапливает волной сладкой эйфории. Две цветастых спины, так и не успев обернуться, в миг лишаются всех своих цветов на светлых рубашках, оголяются до смуглой кожи с россыпью родинок на острых лопатках, а потом и до ослепляюще белых костей, утопающих в алых объятиях лопающихся мышц и рвущихся жил. Спины орут, Джебом кричит тоже, потому что и его вдруг догоняет боль. Внутри ничего толком не видящих глаз лопаются капилляры, из носа хлещет кровь, заливая губы, а грудь грозит раскрыться рёбрами из-за рвущегося наружу концентрированного фиолетового потока. Ему становится страшно, он пытается закрыться, пытается прекратить это всё, но процесс запущен. Лёгкие горят, воздух искрится, а мозг плавится. Два корчащихся от боли тела обращаются в бурлящее взрывающееся изнутри месиво, пачкающее потрескавшиеся стены и черные Конверсы Джебома. Сквозь шум пламени едва можно разобрать паникующие вопли — “Я же сказал, что это он! Глуши его, Джуниор! Сейчас же глуши, пока его не разорвало”. Фиолетовое густое марево перед глазами светлеет, становясь синим, а потом и вовсе замещается кристально-голубой охлаждающей волной. Она сначала обманчиво нежно обнимает, даря долгожданное спокойствие, а потом колюче сковывает льдом, не давая двигаться. Прежде чем голубое мерцание перед его глазами меняется на молчаливую спасительную темноту, Джебом видит два обеспокоенных лица, висящих над ним. В комплекте с лицами идут сияющие из-за света фонаря позади ярко-розовые смутно знакомые уши. *** Он просыпается рывком в темноте своей комнаты, дёргаясь всем телом. Сердце бешено заходится в груди от испытанного ужаса, а сам Джебом чувствует себя чудовищно слабым и больным. Он проводит ладонью по лицу, убирая мокрую от пота чёлку с горячего лба. Горло дерёт так, словно он накануне нажрался стекла, сухие губы зудят и щиплют, когда он проводит по ним языком. Простыл, что ли? Этого еще не хватало, до начала учёбы осталось совсем ничего. Еще и дрянь какая-то снилась. Джебом переворачивается на бок, подтягивает колени к груди и утыкается носом в мягкий тёплый мурчащий бок, лежащий на его подушке, собираясь доспать своё. Хорошо. Спокойно. Он гладит ладонью маленькую серую кошку, которой у него никогда не было из-за отцовской аллергии, и медленно погружается в сладкую дремоту, стараясь не думать о разлетающихся по всему провонявшему геранью дворику кусках взорвавшихся тел. Стоп. Кошка?! Джебом скатывается с кровати на пол, отбивая задницу и локоть. Он воет от боли не столько из-за ушиба, сколько от ломоты в мышцах, которые, кажется, рвутся у него под кожей от каждого движения. Чужая кошка глядит на него с подушки взволнованным взглядом. Одно ухо у неё стоит торчком, а второе опасливо прижато к голове, будто она сама не знает — бояться ей или проявлять любопытство. Джебом смотрит на неё снизу и машинально отмечает, что оба уха у неё целые, хвост жизнеутверждающе пушится, а здоровые лапки мнут край одеяла. Может, всё-таки, приснилось?.. А если приснилось, то откуда тогда кошка? Брр, бред какой-то. Он тяжело встаёт с пола, еще раз облизывает пересохшие губы и решается на вылазку на кухню за водой. Кошка следит за ним со своего нагретого места, пока Джебом ковыляет до двери, шурша тапками. Он думает, она пойдёт за ним, но та только укладывает морду на лапы и закрывает глаза, демонстрируя всем своим видом, что собирается спать. Джебом весь подбирается перед дверью, намереваясь осторожничать, но, толкнув её, слепнет от яркого света, бьющего по глазам. Так никто, оказывается, дома не спит. Он щурится и на ощупь спускается по надсадно скрипящим ступенькам. Из кухни на первом этаже доносятся голоса и звон посуды, Джебом узнаёт щебечущих родителей и совсем не узнаёт жизнерадостно учтивый бубнеж. Он стоит немного под дверью, пытается разобрать о чём там идёт речь, но кто-то — наверное мама — моет посуду, и шум воды перекрывает остальные звуки. Джебом, решившись, вваливается внутрь, нелепо спотыкается о порог и из-за этого буквально влетает на середину комнаты. И тут же оказывается под пристальным вниманием. — О, сынок, ты проснулся, как чувствуешь себя? — мама выключает воду, вытирает руки полотенцем и касается прохладными ладонями его лба. — Ты нас перепугал сегодня. Хорошо, что рядом оказались эти молодые люди. Джебом отшатывается от неё, смутившись заботы. — Нормально. Ерунда какая-то снилась только… И я не помню ничего толком. А еще у меня кошка в комнате. Словно подтверждая его слова о кошке, рядом чихает отец, извиняется и выходит, бубня что-то о проклятой аллергии и таблетках. Джебом замечает краем глаза, как “эти молодые люди” переглядываются между собой. Он стесняется смотреть на них открыто, поэтому поглядывает украдкой, пока они делают вид, что увлечены жасминовым чаем и маминым йогуртом. — Ты голодный? Хочешь чего-нибудь? Джебом кивает, всё кося глаза на их незваных гостей, шагает к свободному стулу и вопит, поняв, что наступил на что-то мягкое и явно живое. Воздух вокруг него будто искрит и вибрирует, но Джебом этого не замечает, он смотрит на растянувшегося перед ним шоколадного большого лабрадора. Пёс меланхолично убирает с его пути хвост и ничем не выражает своё недовольство. Джебом пялится на него и не видит, как напрягаются “эти молодые люди”, как плывёт по воздуху почти незаметное голубое марево, окутывая его с ног до головы, усыпляя и расслабляя. — Джуниор, достаточно, — чуть слышно говорит тот, что повыше, постарше и поушастей. — Не называй меня так, — морщится в ответ второй. Тот, что помладше, порастрёпанней и в форме какой-то незнакомой частной школы. Пусанский диалект выдаёт в нём не местного, а прыщи и мелкие порезы от бритвы над верхней губой — одногодку. Джебом перешагивает через собаку, ловя себя на мысли, что с ней явно что-то не так, и плюхается на стул напротив, широко зевая и растирая по-детски — кулаком — тяжелые веки. Мама ставит перед ним его любимую зелёную кружку с ароматным чаем и миску полную поздней сладкой клубники. Джебом чувствует прикосновение губ к виску, а следом слышит: — И как тебя только угораздило простыть в такую жару. Мы так перепугались, когда учитель Ок тебя принёс. Джебом вскидывает взгляд на, внезапно, учителя. Он кажется ему чересчур молодым и красивым для педагога, а еще от него будто веет сухим жаром и опасностью, тщательно скрываемой где-то в глубине тёмных глаз. — Он сказал, что ты упал, когда снимал кошку с дерева у школы. — И, видно, неплохо так головой приложился, — бурчит Джебом, снова утыкаясь носом в миску. Хрень какая-то... — А ещё мы с папой не понимаем, почему ты скрыл от нас, что получил стипендию для обучения в частной школе Искусств Сеула! Это же так замечательно! Клубника попадает Джебому куда-то не туда, и он начинает страшно кашлять, трясясь всем телом. Тот, который не учитель, но тоже очень ушастый и очень красивый, бьёт его по спине ладонью, недожеванная клубника вылетает и падает на белоснежную кружевную скатерть, оставляя на ней красные пятна. Джебом смотрит, как они расплываются по ткани, темнеют, и перед глазами сама собой встаёт картина из сна. Или не из сна?.. Обнажённые спины кричат, разрываются и разлетаются по едва освещенному дворику кусками кровоточащего мяса и осколками ослепительно белых костей. Джебома тошнит, он едва справляется с позывами и резко отодвигает от себя миску. — Милый, ты в порядке? Кивает. “Эти молодые люди” вновь выглядят напряжёнными и… Наэлектризованными? Даже эта их странная, не дающая Джебому покоя, собака вскакивает, будто готовая в любой момент кинуться и вцепится своей пастью ему в горло. Он прокашливается хорошенько, шумно отхлёбывает из кружки и мямлит, тщательно взвешивая каждое слово: — Не знал, что меня приняли. Просто подал документы на удачу, но ничего еще не решил… Я же неважно сдал экзамены, не думал, что смогу пройти отбор. Учитель Ок прищуривается, а потом ухмыляется: — Прошли, даже слишком хорошо. Мы, по правде, не ожидали от вас таких талантов. Джебом тяжело сглатывает и судорожно вцепляется в край стола. Ему очень страшно из-за недостатка информации, он ощущает непонятную опасность, исходящую от этих двоих, понимает, что его запугивают и принуждают к чему-то, но не знает, что ему будет, если он сейчас пошлёт их к чёртовой матери. Тот, который Не-Называй-Меня-Так, нелепо подмигивает и корчит какие-то странные многозначительные гримасы, а потом шустро встаёт, с мерзким звуком отодвинув свой стул. — Учитель Ок, уже поздно, а нам еще ехать до Баз… — тут он осекается и сам себя поправляет, — до школы. Тот кивает и тоже встаёт из-за стола, распрямляясь во весь свой немаленький рост. — Пожалуй, нам и правда пора, — кивает, достаёт из кармана сложенную измятую цветастую брошюрку и кидает её на стол, — госпожа Им, спасибо за чай. Джебом-ши, вы нас не проводите? Джебому очень хочется заорать, что никуда он с ними не пойдёт, но снова просто кивает и идёт к выходу так, как идут на эшафот: сгорбившись и трясясь на каждом шагу. Собака семенит за ними следом, звонко цокая когтями по паркету, а когда Джебом открывает входную дверь, проскакивает у него между ног и, безошибочно угадывая путь в темноте, убегает в сторону дороги, где, видимо, её хозяин оставил машину. Ушастый пацан протискивается между Джебомом и дверью и, не глядя на него, молча уходит вслед за собакой, спотыкаясь о декоративные камни, которыми отец уже неделю обкладывает мамины клумбы. Едва дверь захлопывается, в руку, чуть выше локтя, больно и крепко вцепляются и настойчиво тащат: — Быстро в машину. — Что, так и увезете меня? — Джебом послушно идёт куда ведут, потому что спинным мозгом чувствует, что сопротивление не только бесполезно, но и в целом вредно для его и так пошатнувшегося сегодня здоровья. Но не беситься он не может. И вовремя заткнуться — тоже. — Я спрашиваю: так и увёзете меня в тапках и пижаме? Учитель Ок? Или кто вы там… Его встряхивают еще раз, намекая, чтобы он умолкнул, и продолжают волочить по дорожке до самой машины, припаркованной у ворот. Джебом мало понимает в автомобилях, но его знаний хватает на то, чтобы понять, что это не заниженная Хонда, на которых, как известно, катаются гангстеры, а вполне себе обычный Хёндай. И это его даже немного успокаивает. На переднем пассажирском сидении уже разместился Не-Называй-Меня-Так, и Джебома впихивают назад, где у противоположного окна сидит собака. —Уберите псину, — кривится, — а то я тут у вас соплями изойду… И тут же застывает. До него внезапно доходит, что его так смущало в псе. Обычно, стоит ему провести с любой собакой кроме болонок в одном помещении чуть больше получаса, как у него начинается жуткая аллергия: глаза слезятся, а из носа бесконечно течёт. А сейчас он даже не почесался ни разу. Учитель Ок захлопывает за ним дверцу, обходит машину и садится на место водителя, пристёгиваясь. Раздаётся щелчок, свидетельствующий о том, что двери заперты, и внутри Джебома нарастает паника, пока они аккуратно отъезжают от дома. — Джуниор, отзови Джекса. Если пацан распсихуется опять, нас самих потом будут с кресел соскребать. Джебом видит в зеркало, как Джуниор закатывает раздражённо глаза. — Тэкён-хён, прекрати, мне уже не восемь, чтобы звать меня Джуниором, — он возится с чем-то, а потом псина рядом вспыхивает голубым плотным пламенем и пропадает, оставляя после себя запах летнего дождя. Джебом орёт, подпрыгивает и бьётся головой о крышу машины. Учитель Ок, то есть уже просто Тэкён-хён, пугается вопля, машина виляет на дороге и он, всё-таки, тормозит под знаком «Стоянка запрещена». — Джинён! — рычит он и отвешивает пацану подзатыльник, — если тебе уже не восемь, так и веди себя соответствующе! — Ай, — Джуниор, то есть уже просто Джинён, трёт затылок и говорит, оправдываясь, — ты же сам сказал отозвать. — Но не так же! — он растирает лицо ладонями, — я думал, ты заберешь его себе в ноги. Дурдом… У Джебома сдают нервы. — Какого хрена здесь происходит?! Кто вы такие, мать вашу? Куда вы меня везёте? Что вы со мной сделаете?! Куда делась чёртова псина?! — он переводит дыхание и едва слышно сипит, — я что, всё еще сплю? Что это за кошмар, и как мне проснуться… В груди снова растёт жгучее пламя, Джебом чувствует, как оно давит грудь изнутри и вот-вот вырвется, выломав ему рёбра. Ему страшно и больно. Обивка кресла под ним лопается, из дырок наружу лезет поролон. Сквозь шум в ушах он слышит крик “Джинён, Дождя! Только не так, как в прошлый раз!” Пожар гаснет, так толком и не разгоревшись. Джебом обессиленно валится на разодранную спинку кресла, ощущая слабость и сонливость. Он тихо спрашивает: — Куда вы меня везёте? — Сейчас — никуда, — резко отвечает Тэкён, глядя на него через зеркало, — просто немного отъехали от дома, на случай, если ты поднимешь крик. — Вы меня убьёте? — Если бы мы хотели тебя убить, то хён не тащил бы тебя на руках два квартала до машины, — едко отвечает ушастый, — по-моему, он тупой. Ай! — Умолкни, ладно? — Тэкён еще раз лупит его, — не видишь, он напуган? — а потом снова обращается к Джебому, — постарайся успокоиться. Пока ты еще кого-нибудь случайно не убил. Спины кричат и разлетаются кусками мяса и костей, пачкая кровью чёрные кеды. Джебом заблёвывает свои колени, тапки и коврики в салоне, Тэкён матерится, а пацан ноет “фу, какой нежный”. Они вываливаются из провонявшей моментально кислым машины на пустую дорогу. Джебом глубоко вдыхает воздух, пахнущий собирающимся дождём, обтирает тыльной стороной ладони губы и озирается, пытаясь понять, где они находятся. Оказывается, и правда не обманули: они стоят всего в нескольких кварталах от его дома, где начинаются капустные поля. Джебом замечает движение справа и шарахается в сторону: — Не подходите ко мне! — Успокойся, Джебом, тебе ничего не угрожает. — Я сказал: не подходите! Кто вы?! Что вам от меня нужно?! — Моё имя — Тэкён, — говорит тот, подняв руки в успокаивающем жесте, демонстрируя широкие ладони, — а это — Джуни… Джинён, — он кивает в сторону пацана, вытаскивающего запачканные коврики из машины. Нас прислали, потому что в этом районе пару месяцев назад были зафиксированы сильные колебания Пламени. — Да что ты разоряешься, — бурчит Джинён, кривящийся от омерзения, — он всё равно не поймёт, потому что тупой. — Джинён, замолкни! — рычит опять на него Тэкён, не отрывая от Джебома взгляда, пока тот пятится, отступая всё дальше и топча капусту, — мы проверили все источники в округе, но никто нам не подходил, не тот уровень, не та сила. А твоё сияние было хоть регулярным, но всё ещё слабым и непохожим на то, что было в графиках. Мы решили, что сканер дал сбой, и уже почти выехали из Кояна, когда полыхнуло еще раз. — Что за бред вы несёте?! Какое еще пламя? — истерично орёт Джебом, не видя, как вокруг него расплывается фиолетовое марево, — это вы убили тех двоих, да? А теперь хотите взять меня в оборот, как какого-то лоха?! Кто вы нахрен такие?! Секретные службы? Бандиты? Ганпхэ (1)? Кто?! — Бред? — надменно улыбаясь, произносит Джинён, лья воду из бутылок на один из ковриков, — оглянись. Мы ничего не делаем. Джебома трясёт, он действительно начинает озираться и понимает, что стоит в самом эпицентре фиолетового пожара. В радиусе пары метров от него с глухим звуком лопаются капустные кочаны, словно мыльные пузыри, а пожухлая трава сразу обращается в пепел. — Ты сам убил тех двоих, — беспощадно продолжает Джинён, — за кошку. — Джинён, хватит, ты его пугаешь… — Я… Я правда убил их? — губы у Джебома предательски дрожат, и звучит он, должно быть, совсем уж жалко. Пламя вокруг медленно гаснет, растворяясь в темноте. Он запрокидывает голову, сдерживая подступающие слёзы и упирается взглядом в небо. По небу быстро-быстро летят чернильные, почти фиолетовые, облака, грозящие вот-вот разразиться ливневым дождём. Тэкён кивает виновато. — Мы облажались. Сейчас уже ничего не исправить, но, если ты поедешь с нами на Базу, мы научим тебя управляться с этим, и никто больше не пострадает по нелепой случайности. — Кто вы? — еще раз спрашивает Джебом, повинно опустив голову, глядя на свои изгвазданные тапки. — Официально, мы представители частной охранной организации «ДжиВайПи». Слышал о такой? Джебом угукает: — Самое большое предприятие Кореи, обеспечивающее безопасность политиков и знаменитостей. А неофициально? Он видит, как эти двое переглядываются. — Не то место, Джебом, — говорит ему Тэкён и делает осторожный шаг вперёд, — и уже достаточно поздно, тебе нужно вернуться домой, ты же не хочешь, чтобы родители беспокоились, правильно? — Вы что, и правда меня просто отпустите? Хоть я и… хоть я и убил тех двоих? Слова даются ему тяжело. Он не может принять, что из-за него кто-то умер. Даже если они и были полными придурками, никто не заслуживает смерти. Тем более — такой. — Мы могли бы забрать тебя еще там, в дворике, подстроить всё так, будто это ты стал жертвой нападения. Ты бы просто исчез, — фычит Джинён, — но мы же не психи, чтобы в двадцать первом веке удерживать кого-то насильно в наших подвалах. Лучше, если ты… — Довольно, Джинён. Правда в том, Джебом, — продолжает Тэкён, — что так же как ты нуждаешься в нашей помощи, так же и мы нуждаемся в твоём, кхм, таланте. Назовём, это так. В обмен на него наша компания предлагает тебе бесплатное обучение в элитной школе с последующим трудоустройством, комнату в общежитии, питание и возможность выезда за границу несколько раз в год. И, конечно же, у тебя не будет никаких проблем из-за сегодняшнего инцидента. Твои родители также будут под нашей защитой. “Звучит слишком шикарно”, — думает про себя Джебом, — “так не бывает, должен быть подвох”, — а вслух говорит: — А если я откажусь? — Твоё право, — пожимает плечами Тэкён, — мы уедем, и ты нас больше не увидишь. Но рано или поздно придут другие. — И они не будут с тобой так церемониться, — жёстко произносит Джинён и закидывает уже чистые коврики обратно в машину, — заберут тебя силой или убьют в собственной постели, чтобы ты никому больше не доставлял проблем. И родителей твоих убьют, если ты сам этого раньше не сделаешь. Случайно, естественно. — Чего?.. — Джебом вскидывает на него растерянный взгляд. — Ты нервный, — говорит тот, подкидывая в руках какой-то коробок, — нервный и раздражительный ребёнок, не умеющий себя контролировать. — Ребёнок?! Тебе самому-то сколько? Четырнадцать? — закипает Джебом. — Какая разница сколько мне? Я говорю о том, что если завтра твоя очаровательная мама вместо йогурта подаст тебе на завтрак томатный сок, ты можешь снова психануть, и она лопнет, как… — Джинён жуёт губы, подбирая, видимо, слова, пока не натыкается взглядом на капустные грядки под ногами, — как кочаны с капустой только что. Этот пацан не вызывает у него никакого доверия, поэтому он поворачивается к Тэкёну, пытаясь найти у него на лице признаки того, что ему врут, но тот только подтверждает кивком. — Это не шутки, Джебом. Пламя внутри тебя будет расти, и если не научиться его контролировать, ты убьёшь еще кого-нибудь. Или твоё тело не выдержит, и ты умрешь сам. Соглашайся. Наша компания приложит все усилия, чтобы полностью раскрыть твой потенциал и исключить саму возможность подобных трагических событий в будущем. Прими наше предложение, и никто не пострадает. Последняя фраза, по мнению Джебома, звучит как самая настоящая угроза. Он, на самом деле, не верит ни единому слову. Но буквально своей неудачливой задницей чувствует, исходящую от них опасность. Уедут они, как же. Они убьют его родителей сегодняшней же ночью, если он откажет им. Возможно, даже на его глазах. А потом сделают с ним всё, что захотят. Он и правда всего лишь ребёнок… Может быть позже, когда вырастет, станет взрослым и сильным, он сможет… Сможет защитить свою семью и себя, сможет сбежать от этих странных пугающих людей. Он набирает в лёгкие побольше воздуха и, решившись, выпаливает, крепко зажмурясь: — Ладно! Я… Я всё понял и согласен на ваши условия. Мне нужно будет что-то подписать или?.. — Вот и ладненько, — улыбается ему расслабившийся моментально Тэкён, — залезай в машину, там как раз должно было уже всё выветриться. Джинён, дай ему глушилку. Тот деловито кивает и отходит к багажнику, чтобы вытащить оттуда чемоданчик. — Подойди, выбери себе то, что будет удобно носить. Что-то, что ты точно нигде не оставишь и не потеряешь. Джебом подходит к нему несмело, Джинён щелкает замком и демонстрирует ему набор разномастных украшений: кольца, кулоны, браслеты и серьги. — Я что, девчонка? — возмущается Джебом, разглядывая блестяшки. — У тебя с этим какие-то проблемы? — уточняет Тэкён и показывает ему пальцы, с нанизанными на них кольцами, — придётся привыкнуть. — Возмущается, а у самого уши проколоты, — хихикает Джинён, следя за тем, как Джебом, смутившись, вытаскивает из объятий темного бархата серёжку-кольцо для своего недавно пробитого хряща. Он шипит от боли, пока меняет гвоздик на тонкое колечко, и спрашивает: — Зачем это? — Это чтобы за тобой больше никто не пришёл. И… Чтобы ты никого больше не убил. Серьга будет сдерживать Пламя и скрывать тебя с чужих радаров. Прицепил? Удобно? — Джебом кивает, — а теперь полезай. Родители тебя, должно быть, уже потеряли. — Вы меня и правда домой отвезёте?.. — Да. Мне еще придётся сдать кучу отчётов и оформить тебя как положено, прежде чем ты официально будешь зачислен на обучение, — Тэкён морщится, — чёртова бюрократия… Думаю, всё уладим как раз к началу нового семестра. Они загружаются в машину и едут обратно в полной тишине. У Джебома голова пухнет, ему страшно, он думать не хочет о том, во что ввязался, но есть куча вопросов, о которых он не может не спросить из-за разрывающего его любопытства. — А где находится эта ваша школа? — В Сеуле за городом, — отвечает Джинён и поворачивается к нему со своего места, — и… Это не совсем школа. Скорее, тренировочный центр. — И много там учеников? — Не очень. Понимаешь, Джебом, — медленно произносит Тэкён, не отвлекаясь от дороги, — Пламя есть у многих. Это… Это как искра таланта. Многие ею владеют, но не каждый способен сделать что-то с её помощью. Мы делаем такие предложения не всем. Сейчас нам нужны только лучшие и самые сильные, способные укрепить позиции «ДжиВайПи» в конфедерации, способные сделать нас более значимыми. Мы едва выбрались из кризиса, произошедшего чуть больше года назад, и такие как ты помогут нам предотвратить его повторение в будущем. И, если всё пойдёт по плану директора, однажды ты, Джинён и другие, кого нам еще предстоит найти, возможно встанете во главе Семьи. — Ничего не понял, — Джебом хмурит брови и устало зевает. Он задолбался за сегодня, ему хочется домой, лечь в постель и уткнуться носом в тёплый бок уже своей кошки. Кстати, об этом... — А в это ваше общежитие можно… Можно привезти с собой кошку? Тэкён хмыкает, а Джинён, замечает Джебом в зеркало, опять закатывает глаза и надменно фырчит: — Хоть пять кошек.