Великая дюжина. Адуляровый свет

      Стояла одна из таких тёмных ночей на юго-востоке Колидерийского королевства, когда всё вокруг сливалось в единую непроглядную черноту и, казалось, небо с мерцающими россыпями звёзд находилось ближе, чем когда-либо, достаточно лишь вытянуть руку, а воздух был пропитан удивительным ароматом подпалённых солнцем трав. Спокойным сиянием светил месяц Сандис, и Этерна изливала свой мягкий голубоватый свет. Но свечение так и оставалось где-то там, среди бледных медленно плывущих облаков, и не спускалось на землю. Поля были видны еле различимыми серебристыми волнами, от нежного тёплого ветра они убаюкивающе шелестели, вторя отдалённому шуму моря.       Среди умиротворённой ночной темноты светилось яркими огнями поместье наместника короля в глухой провинции Атарес, обнесённое высокой и довольно прочной стеной, за что и прозвано было местными настоящей крепостью. Обитатели поместья и не думали спать, хоть было уже далеко за полночь. Беспокойство гуляло по коридорам особняка вместе с ночным сквозняком. Всё вокруг находилось в томительном ожидании, но огни на сторожевых башнях не были зажжены.       Неожиданно среди черноты равнины стал стремительно приближаться огонёк — видимо, фонарь или факел, который держал скачущий рысью всадник. Человек подъехал к самым воротам по пологому пандусу. Затем он спешился со своей тонконогой лошади, подбежал к воротам и панически в них заколотил. — Отоприте! — дрогнув, раздался юный, ещё совсем мальчишеский голос вместе с грохотом ударов крепкой рукой в деревянные ворота. — Отоприте, они сейчас будут здесь!       По ту сторону стены всё пришло в движение, тяжёлые створки со скрежетом распахнулись, раздался топот и гул встревоженных голосов. Юноша отдал кому-то в руки факел и ринулся внутрь поместья. Люди во дворе тут же затворили ворота обратно и принялись укреплять их, словно готовясь к осаде.       Спустя некоторое время чёрное пространство перед поместьем наводнилось светом факелов нескольких десятков всадников, выстроившихся под его стенами. Один из воинов подъехал вплотную к стене и нашёл главный вход надёжно запертым — нужно было что-то предпринять.       Юноша лет пятнадцати вбежал в одну из комнат особняка, где сидели за круглым столом с замысловатой резной столешницей трое человек. Мальчишка стал говорить, задыхаясь от волнения и бега: — Пора, господин Атарес. Ворота заперты, как вы и велели. Вам передали…       И он протянул свиток с королевской печатью задумчивому мужчине на вид около пятидесяти лет с точёными чертами лица, обвитого сеткой неглубоких морщин. Тёмно-каштановые его волосы слегка уже были тронуты сединой, но беспокойный взгляд, блестевший по-мальчишески страстно и решительно, делал его моложе. — Так скоро? — тихо проговорил наместник, беря свиток рукой с тонкими длинными пальцами и слишком явно выраженными на кисти венами. — Благодарю, Изандро.       Юноша от этих слов гордо выпрямил спину с благодарной, но вымученной улыбкой на губах, считая их высшей похвалой своим стараниям и лучшей наградой. Изандро с тревогой выжидающе смотрел на своего господина. Тем не менее он никак не мог перевести дыхание — от волнения и быстрого бега грудь его часто вздымалась.       Атарес сорвал с бумаги печать и ловким движением развернул её, затем начал вполголоса читать: — Согласно высочайшему указу Его Королевского Величества, восемнадцатого правителя Колидерии Ренарда из династии Девоир, повинующегося законам Богов, предков и справедливости…       Наместник Хавьер Атарес оторвал от бумаги откровенно скучающий взгляд (он знал, что увидит в этом послании, а чего не знал, о том ему нетрудно было догадаться) и перевёл его на других людей, присутствовавших в комнате помимо него. Сын Хавьера Теодор, точная его копия, только на тридцать лет моложе, сидел от него по правую руку с сосредоточенным и тревожным выражением, положив перед собой на стол руки, сцепив пальцы в замок. Теодор настороженно глядел на отца, молчаливо призывая его продолжать читать. Хавьер с улыбкой, в которой юноша уловил виноватую грусть, взглянул на него, вспомнив, что перед ним уже не мальчишка, а молодой человек, его помощник во всех делах и опора, наследник главной идеи его жизни, первый единомышленник.       Рядом с Теодором сидел приставленный им к сыну ещё с его раннего детства слуга-ровесник, компаньон и постоянный сопровождающий по имени Гарвасио, ставший уже почти что членом семьи. Это был невысокий молодой человек с плотной коренастой фигурой, смуглой кожей и копной вьющихся иссиня-чёрных волос на голове, с хищно выдающимся крючковатым носом. До прихода Изандро он отчаянно боролся со сном и терпел полное поражение, но всеми силами старался не клевать носом. Теперь сон его улетучился, он замер в тревожном ожидании, готовый исполнить любой приказ господина Атареса. Сердца молодых людей объял беспокойный трепет, у Хавьера оно билось на удивление ровно.       Наместник Атарес продолжил читать несколько громче: — … Наместника провинции Атарес Хавьера Атареса лишить его должности, земель, сокровищ и прочих ценностей. За приготовление им бунта против короля, династии и государственных устоев приговорить Хавьера Атареса к смертной казни путём отсечения головы…       Теодор вздрогнул всем телом и вскочил на ноги. Потом он сделал пару шагов по комнате и сел в деревянное кресло у самого входа, взявшись рукой за голову. Гарвасио сжался и следил за его перемещением испуганными глазами. Изандро стал неподвижно, как каменное изваяние, открыв рот и вытянув перед собой чуть согнутые в локте руки.       Хавьер Атарес поднял перед собой ладонь в успокаивающем жесте, помолчав немного, дочитал последние строки королевского указа: — Сына преступника Хавьера Атареса Теодора Атареса отослать в столицу, город Форт-Навир, без права покидать город и передвигаться по нему без сопровождения, лишив наследованных средств и привилегий. Указ одобрен высшим собранием Храма.       Повисла странная тишина, которую никто не решался нарушить первым. — Наверняка собравшиеся под нашими стенами воины короля ждут, что мы сейчас безропотно в страхе и смирении перед королевской волей подчинимся указу, — насмешливо произнёс Хавьер, а затем обратился к Изандро. — Всё готово? Книги и провизия вынесены из крепости? — Да, господин, — с готовностью ответил юноша. — Провиант большей частью, но, правда, не весь. — И того будет достаточно, — сказал отныне бывший наместник Атерес. — Семейных людей вывели? — Ещё днём, господин, как вы и распорядились.       Хавьер удовлетворённо кивнул и встал из-за стола, то же сделали и остальные присутствующие. Он ждал этого часа, как ждут порой долгого путешествия, и внутренне готовил себя к сегодняшней ночи, однако не мог быть совсем спокойным — были ведь люди, за жизнь которых он чувствовал себя ответственным, за чьи жизни боялся больше, чем за свою.       Но внешне его в движениях кричаще выделялась необыкновенная решимость и выверенность — он давно ждал этого часа, и всё было подготовлено для последнего отчаянного и смелого шага. Гарвасио весь вдруг вспыхнул и выхватил кинжал, висевший у него на поясе, вскрикнув: — Вступим с ними в бой и одолеем их! Не будем же мы сидеть здесь и выжидать своей участи или пускаться в бегство?       Хавьер дотронулся легко до его плеча, стараясь привести немного в чувство и охладить. Он с задумчивой улыбкой сказал ему: — Нет, мы не станем проливать свою кровь без надобности. Ты ещё слишком молод, чтобы понимать всю ценность человеческой жизни. Посуди сам: даже если мы разобьём этот отряд, вскоре вслед за нами выступит новый, ещё больший. Сегодня мы сделаем вид, что отступаем, так будет лучше.       Гарвасио с досадой вернул кинжал в ножны и обиженно промолчал, хотя горячая кровь его звала в сражение. — Изандро, уведи всех по подземному ходу, — отдал распоряжение Хавьер, и мальчишка с радостью быть полезным бросился его исполнять. — Теодор, при тебе всё необходимое для дороги? — Ум и кинжал всегда при мне, — ответил Теодор отцу. Заулыбавшись в умильной гордости со всё той же тенью горечи, Хавьер потрепал его по плечу. В эту ночь улыбка разве что мельком появилась на чьëм-нибудь лице, выглядевшая как-то отчуждëнно и неподобающе случаю, и тут же исчезала. Гарвасио же хлопнул себя по лбу, словно вспомнил что-то, и достал из-под стола какой-то узелок, который приготовил в дорогу.       Хавьер Атарес схватил со стены факел, Теодор и Гарвасио последовали его примеру. Бывший отныне наместник только теперь почувствовал, как давно он мечтал сделать это — сжечь дотла поместье, в котором притаились неприятные воспоминания суеты службы на столь высокой и почётной, но не принесшей ему счастья должности, и о той страшной ночи, что лишила его любимой жены, поместье — разумной хозяйки, сына — заботливой матери. И стол загорелся, подожжённый Хавьером, огонь вспыхнул сразу высоко и ярко. Они вышли из комнаты, оставив за собой постепенно разгоравшееся всё яростнее пламя. Слуги поместья успели устроить всё так, что полыхал уже весь задний двор. Вся их прошлая жизнь должна была этой ночью сгореть, чтобы на пепелище возродилась другая, полная опасностей и неудобств, но свободная.       Минуя лестницы и коридоры, они втроём спустились в неосвещённый подвал последними. Изандро, всклокоченный, пребывавший в сильнейшем волнении, уже пропустил вперёд себя спустившихся в подземный ход слуг наместника, пересчитывая каждого. Слуги, или соратники, как их предпочитал называть Хавьер, не все владевшие в должной степени оружием, изредка тихо и обеспокоенно переговаривались между собой. Когда последний человек зашёл в подземный коридор, тянувшийся на десятки арпанов* под землёй, вход был плотно задвинут каменной плитой, служившей своеобразной дверью.       Все стали двигаться почти бегом вглубь коридора, освещая себе путь тусклыми фонарями, стараясь покрыть наибольшее расстояние за меньшее время. Хавьера сопровождали всего десятка два ближайших сподвижников, его свиты, с которой они были одного народа и одних убеждений. Люди двигались по тому пути, по которому вёл их Хавьер Атарес, доверившись ему полностью, по большей части наугад. Велик был риск заблудиться в длинных извилистых коридорах или уткнуться в тупик, ход мог где-нибудь быть завален из-за своей ветхости, тогда всё пропало бы. Но хозяин поместья помнил эти закоулки, отчётливее понимал дорогу с каждым поворотом. Хавьер Атарес для надёжности ориентировался по старой схеме, набросанной кем-то задолго до него, останавливался несколько раз, выбирая нужную дорогу на распутье — останавливались и все вслед за ним, вновь пускался в путь — все послушно шли. — Верно ли мы идëм? — недоверчиво спросил один юноша, и звук его глубокого голоса тревожно отразило эхо. Кто-то поспешил заверить его, что выход уже близко и что ход накануне проверяли.       Спустя некоторое время огонь охватил всё поместье стараниями его бывших обитателей, вверх поднимались густые клубы серого дыма. Всадники, прибывшие по приказу короля Ренарда, находились в некотором замешательстве, бесцельно передвигаясь вдоль горящих стен, не в силах что-либо предпринять. Главные ворота были уже охвачены пламенем, и командир отряда наконец отдал приказ обойти здание в поисках других входов, помимо главных ворот. Командир отдал приказ выломать западные ворота, казавшиеся наименее прочными, но в тот самый момент, когда они должны были сдаться под их силой, крыша поместья с оглушающим грохотом обвалилась, погребая под собой надежду отыскать преступника хотя бы мёртвым. Они также пытались найти того, кто мог спастись бегством из горящей крепости — эти действия лишь окончательно вымотали их и не привели ни к каким результатам. Совершенно бесполезно для них прошла ночь, и стало светать. Поместье между тем к восходу солнца уже догорало, превратившись в груду искорёженных обломков.       Верный отряд Хавьера Атареса двигался в кромешной тьме с затхлым неприятным запахом, шёл в известном одним богам направлении. Казалось, что никто из спутников бывшего наместника не усомнился в своём предводителе, а если кто и позволял себе подобные мысли, то тотчас старался успокоить и переубедить самого себя. Шутка ли — доверить свою жизнь кому-то? Но все, кто следовал за Хавьером в эту ночь были или его боевыми товарищами в прошлом, или их возмужавшими детьми, и могли доверять ему порой даже больше, чем себе.       Никто не подозревал, как долго продолжался их путь в однообразной беззвучной темноте, но не посмел роптать и жаловаться на усталость. Лишь когда коридор перед ними становился шире почти вдвое, но конца ему не виделось, а ноги путников гудели от длительной ходьбы, переходившей порой в бег, кто-то робко запросил привала. Господин бывший-Атарес (когда-то он уже отрёкся от своей настоящей фамилии, а теперь потерял и ту, что присвоил себе сам по названию провинции, в которой служил) дал добро на недолгую остановку, во время которой все в основном молчали и думали о чём-то своём. Только Хавьер и Теодор обменялись парой фраз о возможном где-то поблизости выходе, если верить старой потёртой схеме.       После часовой передышки все продолжили путь, следуя за Хавьером, нисколько не отдохнувшие и приунывшие. Шаг идущих людей стал тише, а пыли поднималось вверх всё больше. Вскоре дорога превратилась в широкие пологие ступени, и карта подсказывала, что подземелье по этому коридору подходит к концу и выводит наверх, к свежему воздуху и свету. В ровных стенах попадались иногда непонятно для чего предназначенные узкие ниши, встречались круглые залы с выбитыми в скале купольными высокими потолками. Все остановились в изумлении, когда вошли в просторную залу, освещённую приглушённым фиолетовым светом, с созданными самой природой причудливыми колоннами. Они подняли головы и увидели потолок, весь усыпанный кристаллами, светившими оттенками синего и лилового сияния, откуда-то подул свежий солёный ветер. После душного сырого подземелья люди с удовольствием вдохнули живительный влажный воздух и обомлели, не веря своему счастью, увидев кусочек ясного неба, на котором едва забрезжил рассвет.       Теодор задумчиво оглядел посветлевшее небо, будто ищя на нëм ответ на мучившие его вопросы: «Выйдет ли у отца освободить карадесский народ от власти Колидерии? Что ждëт их теперь?».       Хавьер и его спутники воспряли духом. Многие обнялись в радостном порыве, раздались восторженные возгласы. Теперь оставалось выбрать дальнейшее направление, ведь дороги назад не было. Хотя никто не знал наверняка, что будет с ним дальше, все были готовы принять и исполнить то, что скажет господин Атарес. Он обещал своим землякам лучшую жизнь, свободу от власти короля — то, чего они желали.

***

      Примерно неделей ранее в крытой галерее сидел за письменным столом король Колидерии Ренард, любивший выбраться в тень сада своего дворца в жаркий день. Это был мужчина с удлинёнными чертами лица возрастом лет пятидесяти пяти, но отчаянно молодившийся и следовавший моде, в тайне радовавшийся тому, что на его русых волосах первая седина не слишком заметна. В последнее время его глаза часто становились хитро прищуренными, но лишь оттого, что вблизи он видел хуже прежнего и скорее умер бы, чем признался в этом.       Он только что продиктовал указ о судьбе Хавьера Атареса управляющему дворцом и по совместительству личному секретарю — Гинтару Оберону, полноватому человеку постарше него, изнывавшего от жары и мечтавшего о ночной прохладе. Король откинулся на спинку просторного кресла, напоминающего своей пышностью трон, и стал задумчиво следить за колыханием ветвей деревьев, обдумывая ту мысль, с которой он почти сроднился за последние дни. Он чувствовал себя больным, точно его лихорадило и знобило в такой зной, был то раздражителен, то отвлечённо задумчив и не желал никого видеть, кроме Оберона. Он встрепенулся вдруг, как проснувшаяся на ветке птица, и повернул голову к Оберону, после того, как услышал фразу придворного, что прервала его размышления. — Я осмелился спросить Ваше Величество, почему вы решили сохранить жизнь сыну преступника Хавьера Атареса? Простите мне мою дерзость, — терпеливо и без тени заискивания произнёс Оберон. — Нет его вины в том, что в нём с малых лет воспитывали такие мысли, — поспешил объяснить Ренард, ему давно было необходимо поделиться мучившими его сомнениями. — Казнить его было бы жестоко, хотя, по мне, такая жизнь, какая ему предстоит, хуже смерти.       Оберон вздохнул, опустив глаза в пол с почему-то виноватым видом, и запечатал бумагу. В это время на солнце набежали густые облака и заслонили от его палящих лучей. Король поднялся с кресла и подошёл ближе к придворному, оглянувшись, словно опасался ненужных ушей вокруг него, и тихо спросил: — Чего ему не хватало? Что заставило его собирать против меня войско из рабов? Кусать руку, дающую ему и положение, и деньги, и …словом, всё? Говори, что ты об этом думаешь. — Я, право, не знаю, — уклончиво ответил Оберон. — Это неплохо было бы у него самого узнать. Я могу так же, как и вы, Ваше Величество, теряться в догадках.       Они пошли рядом по аллее, тянувшейся вдоль моря, не говоря больше ни слова. Но к вечеру к королю вновь вернулось бодрое, даже весёлое расположение духа, ничто больше не мучило его — решение было принято окончательно. С уходом жары словно ушла и его горячка, и как рукой сняло недомогание.       Через несколько дней после пожара в поместье Атарес господин Оберон встретил короля всё в той же крытой галерее, только в пасмурную и душную погоду: из глубины острова надвигалась гроза, море взволновалось, клокотало и в ярости обрушивало на берег высокие волны. Гинтар Оберон, человек здравомыслящий, которого редкое обстоятельство могло удивить или застать врасплох, передвигался за королём по пятам с озадаченным видом и не мог подобрать слова, чтобы сообщить неожиданную для него новость. — Ваше Величество… — несмело начал было Оберон, но от обращённого к нему ободряющего взгляда короля совсем растерялся. Однако он продолжил говорить, тщательно обдумывая каждую фразу, чтобы новость не звучала нелепо. — Посланные вами на задержание преступника Хавьера Атареса вынуждены были вернуться ни с чем. — Как это понимать? — возмущённо переспросил Ренард, нахмурившись, угрожающе тихим голосом. — Дело в том, Ваше Величество, что поместье сгорело на их глазах, предполагают, что и сам наместник, и его сын, и вся его свита погибли в пожаре, запершись в нём изнутри, — пояснил Оберон и следил за выражением лица короля, становившимся всё более изумлённым. — Наутро нашли тех, кто по каким-то причинам отсутствовал в крепости в ту ночь, они говорят, что подобное самоубийство вполне в стиле бывшего наместника, и свита его с готовностью погибла бы вместе с ним. Это всё звучит удивительно странно, но, судя по всему, так и есть, Ваше Величество. К тому же у этих южан есть поверье: погибший в огне сразу попадает в Рай и очищается от всех грехов, я много слышал, как колдуны их народа сами поджигали себя в битве, чтобы не попасть в плен. — Значит, Хавьер Атарес сам учинил поджог и остался в огне после того, как ему был вручен указ? — уточнил король. Господин Оберон утвердительно кивнул, довольный тем, что выразил всё понятно, хоть и не мог избежать «нелепых фактов». — И все те люди пошли с ним на верную смерть?       Последнее было произнесено королём с такой отчаянной интонацией, от которой Гинтар Оберон впал в очередной раз за день в полнейшее недоумение. Он не нашёл лучшего ответа, кроме как вновь кивнуть. — Отчего они ему так фанатично преданы, что с готовностью умирают за него? — снова обратился король Ренард к придворному. — Какая сила заставила их?       Но Оберон лишь пожал плечами и опустил голову, не находя нужного ответа. А король почувствовал внезапный прилив гнева, накативший на него, которому он сам не мог поначалу найти объяснения. — Его столько раз боги спасали от смерти на войне в Михрелии, как будто он носил невидимую броню. Авантюрист, к тому же избалованный судьбой, — тихо проговорил Ренард Девоир и обратил на господина Оберона глаза, в которых вспыхнула какая-то решительная мысль. — Обыскать окрестности поместья. Быть может, всё не так просто, как вам доложили.       Гинтар Оберон склонился в послушном поклоне, означавшем «Будет исполнено, Ваше Величество». Он полностью одобрял приказ, но по сдержанной царедворской привычке, которая устраивала короля Ренарда, не смел давать правителю советов или отдавать самовольные распоряжения.       «Узнать бы, что это за сила, способная вести людей за собой, делающая их готовыми исполнить, что угодно их предводителю», — подумал Ренард Девоир и понял вдруг причину появившейся ярости, от которой он весь побагровел и затрясся даже, вызвав беспокойство господина Оберона. «Причиной была зависть», — с отвращением понял король и ушёл в свои покои, целый день не показавшись никому на глаза.       На следующий день состоялось заседание Высшего Совета, посвящённое вопросу строительства крепости Форт-Глоир в захваченной области Михрелии, что к юго-западу от столицы, на которое король явился мрачный и задумчивый, отчего советники насторожились, не зная, в них ли причина его пасмурного настроения. В Высший Совет входили двенадцать представителей знати со всего королевства, одобренные и назначенные лично королём.       Ренарду доложили о средствах, затраченных на строительство, о необходимом количестве воинов для её содержания и обеспечения безопасности, о неспокойных окрестностях. Король выслушал, хотя всё это ему уже было известно, пару раз высказал свои соображения, но мысли его парили слишком далеко от зала заседаний. И вдруг, без видимой на то причины, он произнёс торжественно: — Вчера я размышлял о силе, способной управлять людьми и вести их за собой. Как вы думаете, господа, какова эта сила?       Советники озадаченно переглянулись, не понимая подвоха в этом вопросе. Никто не хотел начать первым из страха показать свою невежественность, дав неправильный ответ, однако король настойчиво повторил свой вопрос, добавив: — Смелее, господа советники, начинайте. Призываю вас свободно высказывать ваше мнение, ведь любое будет верным.       Молодой советник, несмотря на страшную удушающую жару, закутанный в плотный кафтан тёмного цвета, с угловатым недобрым лицом и собранными в высокий хвост длинными волосами, выпрямился в своём кресле и сказал: — Если брать государство целиком, то мне думается, что такая сила — сила самая обыкновенная, то есть физическая, которая строится на страхе. Исполнил всё, как должно, — вознаграждён, не исполнил — наказан. — Метод дикарский, но и по сей день действенный, — ответил ему Ренард. — Можно брать не только государство, но и другие… объединения. Кто-нибудь желает ещё высказаться? — За человеком пойдут, как послушное стадо, если он достаточно убедительно пообещает то, чего люди желают, — с лукавой улыбкой сказал пожилой советник и поглядел по сторонам, желая увидеть реакцию на его слова. Кое-кто усмехнулся, и советник посчитал свой ответ остроумным и остался крайне доволен. — Общая идея или цель заставляет, по-моему, подчиниться воле одного человека без малейших колебаний, когда они поверят, что его действия и мысли — это единственный залог их общего успеха, — громко и уверенно произнёс ещё один советник, человек лет сорока, энергичный и деятельный. — Я думаю, что человеку не придётся даже никого вести, сами пойдут, когда он для людей пример для подражания, — неторопливо проговорил другой молодой советник, осторожный и терпеливый. — Они будут желать во всём походить на него, а он сам должен быть силён, не подвластен никому.       Остальные решили промолчать и намеренно отводили взгляд, не желая быть вызванными на рассуждения лично. Наступила тишина, означавшая для короля, что надо бы вернуться к недостроенным башням Форта-Глоира. — Спасибо, господа, прошу прощения, что мы с вами отвлеклись от главной темы нашего разговора, — окончил обсуждение король, очевидно, услышав уже то, что хотел. И заседание продолжилось.