Великая дюжина. Адуляровый свет

      Хавьер Атарес и его спутники вынуждены были отныне скрываться, утратив былое единство, и никому не было ведомо, придёт ли этим пряткам конец. Но последователи Хавьера были разобщены лишь внешне, постепенно до них дошли вести о том, что их предводитель жив, и силы стали собираться вновь. Они встали лагерями по восточному побережью, готовые по первому зову собраться в единое целое. Обвинения короля и Храма не были клеветой недоброжелателей или беспочвенными подозрениями: Хавьер Атарес действительно собирал войско из бродяг, беглецов с Севера, беглых рабов, на выкуп и освобождение которых он не жалел средств. Он собирался двинуться однажды на столицу.       Наместник короля годами вынашивал план бунта против рабства, а значит и против самого короля и государства, он искал союзников и нашёл их на Севере, в землях подчинённых королевству воинственных племён, и на юго-востоке, в бывшем Брандонийском царстве, тоже павшем под военной мощью колидерийских набегов.       Теперь, когда замысел Хавьера Атареса был раскрыт и его объявили преступником, он подвергал себя и вверившихся ему людей опасности. Таиться больше не было возможности, рано или поздно их должны были обнаружить, поэтому он просчитывал поход на столицу, желая напасть первым. Была организована сносная стоянка для временного проживания, только отдалённо напоминающая военный лагерь. Однажды Хавьер собрал часть своего пёстрого по составу войска и прокричал, вкладывая в слова как можно больше деятельного пыла: — Когда настали такие времена, что и я, и вы все вместе со мной заслуженно попали в опалу, я не отрекаюсь от своих клятв, данных вам. Я готов силой вырвать чужую свободу из рук тех, кто возомнил себя вправе распоряжаться ей. Пойдёте ли вы теперь со мной в поход, чтобы раз и навсегда отвоевать свободу для всех, кто её по воле судьбы лишился? Готовы ли вы?       Он глядел на толпу, обращённую к нему и прислушивающуюся к каждому произнесённому им слову, и боялся услышать в ответ тишину. Боялся до такой степени, что сердце его болезненно сжалось. Но его войско, неопытное и недостаточно обученное, однако же горячо ему преданное, ответило громким воплем, от которого, казалось, загудела сама земля: «Пойдём! Готовы!» Хавьер виделся им человеком, способным дать им то, чего они так долго желали — свободу и окончание войны в Михрелии. Облегчённо выдохнув, бывший наместник короля обратил благодарный взор к небу.

***

      Тем временем Теодор, а вместе с ним и верный Гарвасио, были предоставлены сами себе, праздно прогуливаясь по улицам портового города Солленхора. В глухой провинции они не рисковали быть узнанными и схваченными, а Хавьер посчитал, что на случай нападения на их лагерь сил короля его сыну лучше находиться в более безопасном месте, чем их лагерь.       Два молодых человека внешне представляли яркий контраст на фоне друг друга, заметно выделяясь из толпы. Представьте себе высокую и худую изящно сложенную фигуру Теодора, широкоплечую, с вытянутыми конечностями, а рядом с нею другую, принадлежащую Гарвасио, который еле поспевал за большими шагами своего друга-господина, ростом едва доходящую Теодору до плеча, коренастую и плотную. Теодор шёл по улице налегке, размахивая в такт шагам руками, а Гарвасио тащил в одной руке огромный узел, завёрнутый в плотное полотнище, на другом плече у него висела гитара, с которой он предпочитал не расставаться.       Молодые люди сами не заметили, как забрели на крытый рынок Солленхора, где с самого раннего утра царило необычайное оживление, их вмиг подхватил людской поток толпы и понёс вглубь прилавков. В единый нескончаемый гул слились голоса на самых разных языках, выкрики, стук и громоподобный грохот бочек. Крыша, натянутая над деревянными опорами, нисколько не спасала от палящего зноя, защищая лишь от прямых солнечных лучей. Прилавки спрятаны были под дополнительными деревянными навесами, что помогало сохранить в таких условиях продукты.       В раскалённом воздухе носились пряные запахи масел, привезённых из-за моря, сладковатые ароматы специй, умопомрачительный — от жареных орехов, резкий, почти сбивающий с ног — от рыбы. На одних лотках продавцы расстилали ковры с кистями и вычурно вышитыми узорами, на других рассыпали настоящие барханы разноцветных душистых пряностей, на третьих дразнил воображение проголодавшегося покупателя свежеиспечённый хлеб в виде буханок, булочек или просто лепёшек.       Гарвасио проявлял интерес исключительно к прилавкам, на которых торговали чем-нибудь съестным, Теодор не обращал особого внимания ни на какие. Гарвасио с упоением вдыхал слегка влажный от близости моря воздух, пахнущий хлебом, фруктами, вяленой рыбой — всё это он с жадностью пожирал глазами, что-то бормоча себе под нос.       Гарвасио, набивая свои карманы купленными орехами и пряча лепёшку, немного отстал от своего господина, и ему пришлось ускорить шаг и пустить в ход локти (под возмущённые выкрики кого-то в толпе), чтобы догнать Теодора. — Зачем ты только со мной напросился, Гарвасио? — безо всякого упрёка в задумчивости произнёс Теодор. — Я могу сколько угодно бродить по городу, в одиночку мне сподручнее. Ты бы навестил родственников в Карадес. — И вы предлагаете мне оставить вас одного? — ответил Гарвасио с набитым ртом. — Вы без меня пропадёте, ведь вы во всём похожи на вашего отца: оба горазды рассуждать о высшем долге человека, а что касается дел обыденных, так вы беспомощны. Вот скажите, к примеру, есть ли сейчас при вас хоть сколько-нибудь денег? Ага, качаете головой. А у меня два полных кармана, пусть и с медью. И еды-то вы себе не добудете. Да и веселее вам со мной будет. — Не стану ничего отрицать, — сказал Теодор, по-доброму улыбнувшись. Он не в силах был сердиться на своего компаньона, даже если ему хотелось.       Этот разговор они вели, точно зная, что скажут друг другу и что услышат в ответ. Насколько Гарвасио не хотел оставлять своего господина, настолько и Теодор не желал лишиться его компании. Некоторое время они брели по улице молча, опустив глаза в пол: Гарвасио — считая от нечего делать шаги и напевая себе под нос мелодию, а Теодор — глубоко погрузившись в раздумья.       Когда они проходили мимо торговых рядов с животными, где расставлены были клетки с птицами, загоны для мелких коз, Гарвасио неожиданно воскликнул: — Скажите, какого тихмера я тащу всю поклажу на себе? — он приметил у дороги, ведущей в доки, старичка, державшего на привези глозарда — ящера на довольно высоких лапах с огромной головой и мясистым хвостом, которым тот размахивал, как бы отгоняя от себя каких-то невидимых насекомых.       При этом животное то и дело норовило укусить веревку, видимо, больно давившую ему на шею, челюсти его с мелкими зубками смыкались с громким клацанием. Гарвасио осенила идея о том, как ему освободить себе руки: это животное было для колидерийцев чем-то сродни мула, выносливое, но не предназначенное для быстрой езды верхом на нём. Он оценивающим взглядом смерил глозарда, обошёл его кругом несколько раз, хотя совсем не разбирался в тонкостях их покупки и содержания. Он собирался продемонстрировать методы Карадесской (откуда он был родом) торговли. — Что, продаёте животинку? — как бы мельком спросил Гарвасио, намеренно не смотря в сторону торговца и не выдавая своего интереса. Старичок ответил сдержанным кивком, ведя свою игру и уже всем своим видом показывая, что продаст только задорого. — Больше десяти лавалей не выручите, — многозначительно заметил Гарвасио, уже входя во вкус торгового препирательства. Пожилой торговец только пожал плечами: «Не знаю, не знаю» — мол. — А вы что, покупать изволите, молодой господин? — важно произнёс торговец, немного подумав, боясь продешевить свой товар. Товар в это время в очередной раз разинул свою огромную пасть, усеянную мелкими зубками, чтобы укусить верёвку.       Гарвасио выдержал демонстративную паузу и сказал: — За десять может и купил бы.       Старичок возмущённо вскинул брови и отвернулся, показывая, что оскорблён таким предложением: «Это, сударь, грабёж, — пробормотал он. — Меньше двадцати и не просите».       Теодор отошёл подальше, отговаривать спутника от этой затеи было бесполезно, и он стал наблюдать, чем кончится предприятие Гарвасио, а вокруг собрались окрестные зеваки. Они со старичком перепирались еще долго, пока торговец не скинул четыре лаваля. Гарвасио начинал терять терпение. Глозард стал неуклюже перетаптываться на своих длинных мощных лапах — тут то и открылся его главный изъян, заметный даже и не знатоку: животное прихрамывало на одну из передних лап. — А может животное ваше больное? Вон какое хромое! Имей совесть, не ломи цену, старик! — раздался женский возглас из толпы, а затем по толпе покатился смех. — Берите за одиннадцать, господин, и делу конец, — раздосадовано махнул рукой старик, и верёвка, привязывавшая глозарда, перешла в руки Гарвасио, довольного своей затеей до первых загончиков с этими ящерами.       Ему как иноземцу было простительно смутно представлять, какого конкретно цвета должно быть животное, насколько большой должна была быть его голова. Другие торговцы продавали ящеров не таких блёклых, на здоровых лапах и чуть более пропорциональной головой за пять–шесть лавалей. — Надул старикашка! — возмущался Гарвасио и хотел было вернуться, чтобы потребовать назад свои деньги, но куда там — пожилого торговца уже и след простыл. — А вы почему не остановили меня? — переключил он всю свою злобу и обиду на подвернувшегося рядом Теодора. Толпа сзади покатилась со смеху. — Зная тебя пятнадцать лет, я уж выучил, что тебя невозможно переубедить, если что-то задумал, — оправдывался Теодор, посмеиваясь незаметно для Гарвасио.       Глозард сопротивлялся тому, что его заставляют куда-то идти, упирался всеми четырьмя лапами, даже той, на которую прихрамывал, норовил укусить Гарвасио за руку. Осчастливленный покупатель занёс было руку на ящера, чтобы как следует ударить его, но гнев его испарился так же быстро, как и появился — вместо удара Гарвасио почти ласково потрепал глозарда по его нелепо большой голове, и животное послушно заковыляло рядом с ним.       День постепенно клонился к закату, небо вспыхнуло розовато-золотистыми бликами. Праздно шатаясь по городу, Теодор и Гарвасио вместе с семенившим позади ящером выбрали для ночлега гору у моря, выходящую прямо на порт, чтобы шум корабельщиков разбудил их с утра. Денег на приличный постоялый двор у них не осталось, а неприличный не привлекал их обоих.       Гарвасио привязал глозарда к дереву (ящер тут же стал грызть растущий рядом куст), развёл костёр и собирался готовить им незатейливый ужин. Теодор рвался помочь, но всё время отгонялся Гарвасио. Когда слуга установил над огнём решётку из прочных палок, чтобы поджарить слегка лепёшки, Теодору неудобно было стоять в стороне, и он взял одну из лепёшек, собираясь закрепить над костром. Но та отчего-то выскочила у него из рук и упала прямиком в огонь, который с готовностью её сглотнул. — Ну вот, по вашей милости мы чуть было не лишились всего ужина! — возмущался Гарвасио, едва ли не подпрыгивая от невозможности спасти испорченную еду. Теодор выставил руки перед собой в защищающемся жесте. — Не лезьте, когда вас не просят, умоляю!       Ничуть не расстроившись и не обидевшись даже на очередной выпад своего компаньона, Теодор невозмутимо направился расстилать себе и своему компаньону походные спальные мешки. Поужинав оставшимися орехами и лепёшками, они некоторое время посидели у костра, поглядывая временами на портовые огни, обсудили, что родной их город Карадес намного опрятнее и красивее Солленхора и что строить колидерийцы совершенно не умеют. Теодор мечтательно стал разглядывать небо, усыпанное звёздами в сиреневатой дымке облаков, подсвечивающихся сиянием Сандиса. — Как скатерть хлебными крошками в лучшие времена, — заметил Гарвасио. — Скоро к отцу должны прибыть союзники из Брандонии. Не знаю, всерьёз ли он доверяет им, — сказал потом Теодор, обращаясь не столько к Гарвасио, сколько скорее просто в никуда. Но его компаньон смолчать и тут не смог. — Если хотите знать моё мнение, то я не доверяю этим мерзавцам ни капли, чего и вам советую, — проворчал Гарвасио. — А вообще после разговоров о политике перед сном мне кошмары видятся потом. Ложитесь-ка вы лучше спать.       Гарвасио повоевал недолго с глозардом, желавшим уже начать жевать его гитару, устроился в своём спальном мешке и моментально провалился в здоровый сон прагматичного человека. А Теодор, хоть и послушно забрался под одеяло, долгое время ещё не мог уснуть. Виделись ему дальние города и страны, в которых он никогда раньше не бывал, мечтались великие сражения, пока всё это не превратилось в беспокойные сновидения.