И целая галактика у его ног

— Прости, Хосок, не могу сейчас говорить, у меня клиент, — устало бурчит Тэхён в телефон. Хосок слышит это уже хрен знает в который раз, одно и то же, словно заезженная пластинка. Когда бы он ни позвонил, так у Тэхёна клиент или он просто занят. С того самого умопомрачительного секса они больше нормально не говорили. — Последнее время у тебя слишком много клиентов, и так внезапно, — Хосок вскидывает бровь, нервно перебирая между пальцев зажигалку. — Мне жаль, правда. Сейчас совсем нет времени… — А когда оно, мать его, будет? — Хосок не выдерживает уже и срывается на пустом месте. — Скажи прямо, ты меня избегаешь? Не хочешь со мной говорить, видеть? Что опять я, чёрт подери, сделал не так-то? Голос у Хосока просто надрывается, он уже совершенно не понимает, в чём дело. Всё шло же хорошо, более чем, и та незабываемая ночь тому подтверждение. Он надеялся, что это и есть та самая ниточка надежды на сближение, которая приведёт его к любимому. Думал, что, наконец, смог преодолеть преграду, выстроенную Тэхёном, хотя бы немного приблизиться к нему. Неужели он не заслужил хотя бы каплю доверия, тепла, любви, мать его. Почему всё снова скатывается к чертям собачьим, и они будто вновь возвращаются на стартовую позицию, как с нуля. Тэхён избегает его, отдаляется, лишь только всё начинает налаживаться. Хосок многого не просит, просто хочет быть рядом, что бы ни случилось. На том конце повисает тишина. Кажется, Тэхён по привычке кусает губы, сжимает сотовый в руке и выдаёт сдавленным, надтреснутым голосом, от которого у Хосока сердце разом сжимается: — Дело вовсе не в тебе… — рваный выдох, а за ним короткая пауза. — Я перезвоню тебе позже, мне пора. Конец разговора. Никаких ответов, лишь гудки и желание разбить телефон вдребезги от горечи и злости, закипающей внутри, подобно вулкану. — Хо, мы всё повесили, посмотришь? — раздаётся звонкий голос Сунхёка, на который Хосок никак не реагирует. — Хо! Нервы ни к чёрту уже. Хосок себе места не находит. Вот уже как месяц продолжается эта чертовщина с Тэхёном, и ни хрена не понятно почему. Чон постоянно на взводе, излишне нервный и огрызается на каждую мелочь, что уже начинает тревожить остальных в клубе. — Эй, Хо, с тобой всё в порядке? — Сунхёк кладёт руку ему на плечо и несильно сжимает. Его волнение невольно передаётся и самому Хосоку, тот заглядывает в обеспокоенные глаза своего товарища и лишь вздыхает, ощущая тяжкий груз на сердце. Да, они все друг другу как семья, братья, могут поделиться всем, что их мучает, тревожит. Но не говорить же со всеми об отношениях, жаловаться на своего партнёра и ныть часами напролёт, подобно какой-нибудь девке. Тем более, заявлять вдруг, что вообще-то это парень, который динамит по-страшному. Это не сеансы групповой терапии, это байкерский клуб, который занимается контрабандой оружия. Ни у кого нет времени выслушивать многочасовое нытьё. Раньше у Хосока был Воншик, единственный лучший друг, напарник, а теперь никого близкого настолько, чтобы хотя бы пропустить по бутылке пива. — Да, всё хорошо, — качает головой Хосок. — Ты уве… — Ты говоришь, уже повесили, да? Отлично, — он не даёт договорить, просто потому, что понимает: следующий вопрос его добьёт, и он сорвётся, чего допустить сейчас никак нельзя. Ему вообще надо уже учиться не давать эмоциям брать верх над ним. Глядя на все последствия его вспыльчивости, можно только тяжко вздохнуть и корить себя за чрезмерную горячность. Что ребятам, когда он рвал и метал после смерти Воншика, как выплеснул всё потом и на Тэхёна, да и, толком не разобравшись тогда, обозвал его предателем и обрубил всё на корню. Рационально, мать его. Надо подходить к делам рационально. — Неплохо смотрится, — вялым и тянущим голосом произносит Юнги, глядя на скелета в мантии с чётками в руках на тканевом плакате, который теперь красуется на стене при входе. Часом ранее перед глазами маячил скалившийся трёхглавый пёс, норовивший вонзить свои клыки в каждого неугодного ему. Эмблема клуба «Цербер». Бывшего клуба. Теперь его имя перекрывается другим, словно его и не существовало. — Не жалеешь? — у Хосока чуйка хорошая, за пару так лет научился худо-бедно читать людей. У Юнги застывшая горечь в глазах и неверие в происходящее. Может, он стоял тут всё время, пока снимали плакат, который он привык видеть вот уже столько лет и заменяли другим, а он молча смотрел на эти перемены, не в силах поверить. — Удивительно, как в жизни всё может измениться буквально за один день, — усмехается не без печали и иронии в голосе Юнги, покусывая губы. — И ведь всё случается до дури внезапно, как будто к тебе подкрались сзади и ударили со всего маху по голове, а ты пытаешься прийти в сознание после, и всё никак не можешь. Хосок кладёт руку ему на плечо и подбадривающе сжимает. Он понятия не имеет, что сейчас сказать. Воншик был хорош в таких поддерживающих речах. Всегда приходил к Хосоку, хлопал его по спине и широко улыбался. Юнги похож на того человека, который привык к стабильности в жизни и тяжело мирится с переменами, чувствуя себя выброшенной на берег рыбой, которая жадно глотает воздух, в надежде приспособиться. Он просто чувствует себя потерянным. — Ты в надёжных руках, Юнги, всё обязательно наладится. Хосок пробует собственные слова на вкус, и те ему крайне не нравятся. Что, чёрт подери, это за поддержка? «Всё наладится»? Ничего получше придумать не мог? Все мозги просто разом вышибло. Видимо, его сильно пошатнуло от выходки Тэхёна, что он даже не может ничего дельного придумать. — Выезжаем? — прерывает их Чимин, который тоже приехал помочь. Конечно, до поры, пока вдруг не объявится какая-нибудь очередная гонка за городом. Между тем Хосоку так на ум ничего и не приходит, он поджимает с горечью губы и надеется, что по дороге в клуб голова, наконец, начнёт работать. Он садится на свой Харлей, и все члены клуба выезжают на трассу. Часть Церберов поехали менять плакаты в других филиалах с ребятами Хосока. С ними сейчас лишь Юнги, который едет рядом, явно погружённый в свои мысли. Хосок сам недалеко ушёл, думает, как всё же подбодрить. Юнги потерял Минхёка, наверняка был с ним как-то близок, хоть и Чон не спрашивал об этом толком. Похоже, ему тяжело не меньше, чем ему, скорбящему по Воншику. Если Хосок тогда рвал и метал, то Юнги, как ему кажется, погружается глубоко в себя, замыкаясь. И это хуже всего, когда запираешь и подавляешь эмоции в себе. Рано или поздно стакан с ними переполнится и случится срыв, который чаще всего случается в самый неподходящий момент. Тэхён чем-то схож в этом, тоже многое в себе держит, несмотря на то, что Хосок твердит ему о доверии. И он, конечно же, понимает, что оно не строится за раз. Но он-то думал в тот момент, что стал ближе, теперь вновь его отталкивают, и Хосок понятия не имеет почему… — Чёрт подери, — цедит он сквозь зубы, сжимая руль мотоцикла, вновь он прокручивает в голове одно и то же. Дурацкая привычка. Чем больше мусолит это, тем сильнее пухнет голова. Из-за этого бардака в мозгах Хосок не сразу замечает, как Юнги вырывается вперёд, нехило так прибавляя скорости. К чему такая спешка? Хосок смотрит вдаль и щурится, замечая впереди мотоциклы. — Юнги, какого чёрта? — скалится он и прокручивает гашетку. Издалека трудно разглядеть эмблему клуба у парней на тех мотоциклах, приходится подъехать ближе. Сощурившись, Хосок вглядывается в рисунок, и сердце вмиг сжимается, лишь только он понимает, кто это. Жнецы, мать его. Две перекрёстные косы со стекающей кровью, название клуба под ними жирными, закрученными буквами. Непонятно только, что, чёрт возьми, собрался делать Юнги? Хосок поднимает руку и жестом даёт команду идти на разгон. Тех явно меньше. Всего четыре Жнеца впереди в сравнении шестью Черепами. Может, удастся выбить дурь из лидера, если он есть среди них. Но прежде, чем сам Хосок настигает их, Юнги как с цепи срывается. Разгоняется за пару секунд и чуть ли не со всей дури подрезает одного из Жнецов. Тот парень еле удерживается на трассе, но Юнги не даёт и продуху, вновь наезжая и сталкивая того с дороги, как подбитую птицу. — Юнги, блять, — рычит Хосок, добавляя газу, чтобы подоспеть и другим командует следовать за ним. Это полное безрассудство. Юнги явно действует на эмоциях и никакого плана к херам у него нет. Лишь только он сбивает Жнеца с трассы, его мотоцикл изрядно ведёт в сторону, и тому не удаётся удержать равновесие. Парень падает с байка и смачно проезжается по земле. Другие Жнецы тут же начинают сбавлять скорость. Хосок понимает, что перепалки уже не избежать. Он посылает Черепом вперёд, чтобы сбить остальных. Так у них будет преимущество, и под пули сразу не попадут. Двоих удаётся сбить с дороги резким ударом на полной скорости, другой всё же успевает достать пистолет и нацеливается на парней Хосока. Выстрел эхом отдаётся в ушах, заглушая рёв мотоциклов на пару секунд. Хосоку достаёт и свой пистолет, целится в Жнеца, и с третьей пули всё же попадает в шину мотоцикла, и тот заносит в сторону. Чон съезжает сам с трассы, пока Сунхёк с Чимином, да бывшими Церберами набрасываются на оправившихся после удара Жнецов. Расправляются кулаками, не давая возможности взяться за огнестрельное. Сейчас ни к чему убийства. Преимущества всё равно на стороне Черепов, поэтому положить на лопатки чёртовых Жнецов удаётся за каких-то пару минут. Но, к большому сожалению, президента среди них нет. Лишь только Хосок слезает с мотоцикла, как срывается с места к Юнги, который остановился ещё раньше. Приходится наверстать того, замечая его фигуру вдалеке. — Юнги, какого чёрта ты творишь? — рычит Хосок. Но вопросы напрочь отпадают, когда он видит Юнги, прижавшего Жнеца к земле. Он нависает над ним, упираясь коленями в землю и наносит смачные удары кулаками по лицу один за другим. В его глазах разгорается кромешный ад с неистовым пламенем. На костяшках отпечатывается кровь с разбитого носа и губы парня под ним, а он продолжает избивать его, держа другой рукой за грудки. — Ёбанные вы твари, давно планировали эту грёбанную засаду? — Юнги просто распирает лютый гнев. Он явно копил это глубоко в себе, сдерживал, как мог, и сейчас выплёскивает его в полной мере, проходясь костяшками по челюсти Жнеца, не давая ни единого вздоха сделать. Парень хватается за руку Юнги в попытке вырваться, но раз за разом получает удары по лицу. — Теперь, мать его, довольны? Вас самих бы перестрелять, как блядских крыс, каждого по одному! — Юнги, — Хосок кладёт руку на его плечо. — Ты этим ничего не добьёшься. Но тот резко отмахивается, ударяя по ней, и стреляет взглядом в Хосока, в котором скопилось всё: ненависть, горечь и ярость — всё смешалось в этом омуте чёрных глаз, и Хосок ощущает их жар, это пламя в груди Юнги, которое подобно лютому зверю, готового растерзать глотку каждому. — Эти твари убили Минхёка, застрели наших, а теперь смеются над нами всеми, я ведь прав, гнида? Прав?! — Юнги хватает Жнеца за грудки вновь, тянет на себя и трясёт, как какую-то шафку, вытряхивая последние мозги, если те ещё не вытекли от ударов. И эта мразь усмехается, ржёт, мать его, глядя прямо в разъярённые глаза Юнги. Ржёт, сука, и смех пробирает до мозга костей, задевает каждый нерв, качая адреналин по венам. Юнги уже рычит яростно и заезжает кулаком по этой морде снова, разбрызгивая кровь по земле, упиваясь хриплыми вздохами и стонами боли. — Даже если ты забьёшь его до смерти, это ничего не изменит, — кусает губы Хосок, чувствуя, как сердце сжимается от каждого отчаянного слова Юнги. Он ощущает его боль, как никто другой. — А что ты, мать его, предлагаешь мне делать? — срывается он, вновь поднимая взгляд на Хосока и учащённо дыша от усилий. — Тебе самому вообще плевать? Эти сволочи убили Воншика, неужели у тебя всё не закипает в груди? Я слышал, что он был тебе дорог. Если бы не они, то ничего этого не было бы. А Минхёк был бы жив! — цыкает языком Юнги и достаёт пистолет. — Он был мне дорог не меньше. Он, блять, вытащил меня из трущоб, дал новую жизнь, без него я давно бы сдох в каком-нибудь переулке. И теперь его больше нет со мной. Юнги поджимает губы и сжимает пистолет в руке. — Он больше не будет ворчать, что я сижу допоздна, не сделает свой дрянной кофе, от которого каждый раз мне хочется плеваться, — с горечью усмехается он. — Больше не скажет и слова, ибо его больше нет… Юнги суёт ствол прямо в рот Жнецу и кладёт палец на курок. — Если хоть одной такой твари станет меньше, жить всем станет гораздо легче, — сухо выплёвывает он. — Юнги, стой! — Хосок хватает его за плечо, и сердце в этот миг замирает. Раздаётся выстрел. Эхом он доходит до всех: и Жнецов, и Черепов. Глушит все звуки в один миг. Кровь брызгами разлетается по земле. Обезумевшие, напуганные глаза меркнут, и блеск в них дрожит. Они так и застывают, как на киноплёнке, впечатываясь намертво. Юнги поднимается на ноги, глядя на пристреленную крысу перед собой, на одну из этих тварей и переводит взгляд на Хосока, который кусает губы, глядя на Жнеца на земле. Без убийств, мать его. Он думал обойтись без них. — Теперь не избежать перепалок, — издаёт он ироничный смешок. — Ты развязал войну, Юнги. — Я лишь сделал то, что давно должен был ты, — цедит он сквозь зубы, и Хосок вскидывает бровь. — Я? — Да, блять, ты! — вновь рычит Юнги, теперь уже на Чона. — Я думал, что этот Воншик дорог тебе не меньше, чем мне Минхёк. Твои парни рассказывали мне, как ты был с ним близок, и я думал, что мы преследует одну цель. Отомстить этим тварям за смерти близких нам людей. Ты с ума сходил после смерти его, а я не находил себе места, когда Минхёка не стало рядом со мной. Разве ты не желал пристрелить всех этих блядей, разве тебя не распирает от злости? Или Воншик был тебе не так важен, а? Он вдруг хватает Хосока за грудки и смотрит с яростью прямо в глаза, испепеляя своим пламенным взглядом. — Он был мне лучшим другом, мать его! — у того самого всё начинает закипать, когда так наезжают. Какое право Юнги имеет предъявлять такие претензии? — Единственным лучшим другом, которому я мог доверить всё. Не смей, блять, говорить, что он был мне не важен, ибо, сука, он был. Я места себе не находил после его смерти. В глаза его жене и ребёнку не мог смотреть и до сих пор не могу. Я потерял его в тот день и желал отомстить всем этим тварям не меньше, чем ты. — Если бы действительно хотел, то давно бы уже это сделал! Сколько времени уже прошло с того дня? Месяц? Два, три? И ничего, мать его. Ты ни разу не собирал совет, и даже перестал говорить об этом, словно стёр из жизни. Тебя явно уже это не волнует. Да тебя в клубе почти что нет. Когда ты вообще планировал этим заняться? В следующем году? — Юнги просто прорывает, дыхание к чертям сбивается, но пламя злости только пуще разгорается в его глазах. Он отталкивает Хосока и подходит к своему мотоциклу, забираясь на него. — Я думал, — поджимая губы, произносит он, — что тебе не безразличен твой клуб, твои товарищи, но ты явно занят другими делами, которые занимают всю твою чёртову голову. Слова больно врезаются в сердце, Хосоку словно стрелы вонзили в грудь, одну за другой и добили тем, что обвинили в полном безразличии, поставив на место и вернув в чёртову реальность. Юнги надевает шлем и заводит мотоцикл, следом выезжает на трассу и оставляет Хосока наедине с трупом подле его ног. — Проклятье, — ругается тот и сжимает руки в кулаки. Он так часто начал забивать себе голову Тэхёном, что клуб постепенно отошёл на второй план. Он понятия не имеет, когда это произошло. Да и вообще не замечал этого, пока ему носом в это не указали, наорав. Да, Хосока сейчас самого пожирает ярость, но не столько на Юнги, сколько на самого себя. Тяжело всё это признавать, однако тот прав, чёрт подери. Как говорят, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Хочешь преуспеть и там и там, и с Тэхёном побыть, добиться его расположения, и чтоб в клубе дела шли хорошо. Голова просто пухнет от навалившихся проблем. И как вообще со всем разом разобраться? Хосок подходит к своим, разъясняет краткую версию случившегося и говорит возвращаться в клуб. Они оставляют Жнецов на земле, не способных встать после избиения, и садятся на мотоциклы, выезжая следом на трассу. Нет смысла сейчас убивать всех Жнецов под чистую, они и так разворошили осиное гнездо трупом. Впрочем, не Черепа это всё начали. Рано или поздно это пришлось бы сделать, Юнги лишь приблизил этот момент, сделал это гораздо раньше Хосока, а ведь тот намеревался быть первым. Но из-за всей этой романтики он изрядно подзабил на клубные дела и не удивительно, что Юнги, который копил в себе всю эту злость, ненависть, просто выплеснул на него все эти очевидные факты, открыв глаза на то, что вообще творится вокруг. Устроил встряску всех мозгов. И хоть Хосок всё это понимает, ему крайне не хочется выбирать между клубом и Тэхёном. Ибо, чёрт возьми, ему дорог его клуб, а Тэхёна он любит до смерти, и пусть тот его динамит сейчас, он ничего не может поделать с этим. И как тут, мать его, найти баланс, если это вообще возможно? — Чёрт, — чертыхается Хосок и прокручивает гашетку, прибавляя скорость. Он думает, что последствия не заставят себя ждать, Жнецы уже наверняка строят козни. Но вот уже дня три-четыре от них ни слуху ни духу, а у Хосока по-прежнему пустота в башке. Никакого плана и хоть каких-то идей. Он всё чаще уединяется в своём кабинете в надежде собраться с мыслями, но те окончательно путаются. Стук в дверь вконец их выбивает. — Что надо? — раздражённо откликается Хосок и почти сразу прикусывает язык, замечая Юнги у порога. Тот заходит не спеша с той же поникшей миной и подходит к столу, даже не глядя толком на Хосока. — Что? Пришёл вновь наорать на меня? — усмехается иронично он, но Юнги вдруг кладёт перед ним папку. Точнее бросает. — Обнаружил это у себя в квартире на полу. Похоже, кто-то подбросил под дверь. Советую взглянуть, Хосок, настоятельно, — сухо произносит он, придвигая папку ближе. Только лишь то, с какой интонацией произносит эти слова Юнги, заставляет насторожиться, даже напрячься всем телом. Что такого может быть в этой папке? Тут такие чёрные тучи нависают над Юнги, что только и ждёшь, когда тебя снова шибанёт молнией. Хосок берёт папку и достаёт оттуда какие-то фото. Достаточно одного взгляда на них, чтобы сердце ушло в пятки, а дыхание вмиг перехватило. Он просто смотрит на них и не может поверить своим глазам. Поначалу думает, что ему кажется, хочется даже себе пощёчину дать, чтоб очнуться. Но нет. На фото он с Тэхёном во всей красе и не просто рядом. Вот их поцелуй на улице у салона, а вот фото того, как они, блять, трахаются в квартире. Видимо, снимки сделали из соседнего дома через окно. И это, блять, пиздец. Тут не просто дар речи пропадает, тут всё напрочь вышибает. — Теперь я вижу, что занимает твою голову, — всё тем же ироничным голосом тянет Юнги. — И понимаю, почему ты не велел ни слова не говорить об его отца, да и что он вообще сюда приходил. Ты, надеюсь, стол потом протирал, а? — Подожди, — на Хосока слишком много обрушилось лавиной, — ты слышал, что мы тут… — Трахались? Ты думаешь, я совсем идиот? — он вскидывает бровь, недоверчиво поглядывая на Хосока. Тот губы кусает до боли, получая один за одним ножи в спину. Видимо, добить его решили напрочь, аж руки начинают подрагивать, а сердце бьётся в бешеном ритме. Хосок, конечно, не из робкого десятка, но даже его сейчас охватывает. Нет. Душит страх. — Ты говоришь, тебе это подкинули? — голос всё равно предательски дрожит. — Именно так, и хрен знает кому ещё. Если бы тебе это кинули, то явно были намерены шантажировать, но прислали мне. Похоже, тебя тут сместить пытаются, Хосок. Ты это понимаешь? Пока ты там шуры-муры крутишь с этим Тэхёном, под тебя копают. Вновь Юнги ставит на месте. Что за чертовщина вообще творится? Сколько ещё пинков под зад Хосоку надо получить, чтоб мозги на место встали? Неужели он настолько затерялся в этом омуте, погряз полностью? Любовь совсем голову вскружила. — Думаешь, это Жнецы? — кусая губы спрашивает Хосок. — Может быть и они, чёрт его знает. Возможно, после нашего клуба, они надумали тебя убрать с дороги и таким грязным способом, — шипит Юнги. — А ты? Хотел бы моего ухода? Ну… после всех этих фото и прочего. Хосок поднимает на него взгляд, ожидая решающий вердикт, если уж добивать, то до конца. И так херово. Не зря это подослали именно Юнги, который днями ранее наорал на Хосока. К слову, тогда единственными свидетелями были Жнецы. — Да мне глубоко плевать, с кем ты трахаешься, — срывается Юнги, готовый просто одним взглядом испепелить, и Хосок вдруг понимает, что у него самого мурашки от его горящих глаз и хриплого, взбешённого голоса. — В первую очередь, это ставит под удар сам клуб. Как думаешь, все отреагируют, когда узнают про отца и что ты вообще гоняешь к Тэхёну, вместо клубных дел. Вот с этим тебе надо разобраться, Хосок. Крайне неприятно это слышать, Хосок чувствует себя провинившимся школьником, которого отчитывают сейчас, указывают на ошибки. Говорят вести себя по-взрослому и уже, наконец, начать нести ответственность за свои поступки. Юнги прямолинеен, его слова, как точный выстрел прямо в цель. Коротко и метко и, чёрт возьми, правдиво до дури. И вот Хосок вновь остаётся наедине с собой, своими мыслями и уже в кровь губы искусывает. Как тут разобраться с личной жизнью? Тэхён постоянно занят, избегает Хосока при каждом удобном случае. Всё, надоело это вконец. Пора разобраться раз и навсегда, просто словить Тэхёна и в лоб требовать разъяснений, а-то и будет так трусливо бежать. Только вот первым делом Хосок сжигает все фото, лишь только отъезжает от клуба. Можно было бы оставить для любования на память, но слишком рискованно. Он решает подъехать прямо к дому Тэхёна и ждать его возвращения, карауля. Тут не салон, не сможет отмазаться клиентом. Вот уже дело близится к вечеру, и Хосок ждёт, как верный пёс, докуривая уже третью сигарету, как ему вдруг звонят. — Да, Юнги, — Хосок выдыхает клубок дыма, всё глядя по сторонам в ожидании появления своего тигрёнка. — Ты в салоне Тэхёна? Почему ты там… подожди, что говоришь? Тэхёна что? Весь мир разом замирает, сердце останавливается, а в горле пересыхает. Гул машин затихает, и по всему телу проходится холодок. — Хосок?... Хосок?! — орёт в трубку Юнги. — Говорю, тащи свой зад сюда, твоего распрекрасного принца избили какие-то твари… Скорее давай. Хосок только и может, что кивнуть, хотя прекрасно понимает, что этого не видно через телефонный разговор. Язык просто напрочь отнимается, в голове какой-то шум, и вовсе не от машин. Дрожащие руки сжимают руль мотоцикла, а дыхание сбивается к чертям. Он прокручивает гашетку и на полной скорости выезжает на трассу. Хватает каких-то пару минут, чтобы доехать до тату-салона, и картина внутри него просто повергает Хосока в ужас. Он скользит взглядом по разбитым рамкам, клочьям бумаг на полу, поломанному компьютеру и поваленным шкафам. У Хосока уже дрожь по всему телу, а сердце стучит бешено, готовое раздробить все рёбра к чертям. — Хосок! — из-за двери в кабинет Тэхёна выходит Юнги, подзывая ближе. — Что тут… твою мать, Тэхён. Хосок просто падает на колени перед лежащим на полу тигрёнком, который еле дышит. Хрипло, рвано и то и дело кашляет. Под глазом огромный синяк, губа разбита и кровавая дорожка засохла к подбородку. У Хосока руки вновь дрожат, и он касается аккуратно щеки Тэхёна, поглаживает её, как будто это может чем-то помочь. — Тэхён, боже… — Не трогай его пока, — безнадёжно вздыхает Юнги. — Вдруг ребро сломано, не дай бог, лёгкое проткнёт, и всё только хуже будет. Я вызвал скорую, скоро должны приехать. — Ребро? — Хосок в ужасе задирает футболку Тэхёна, закусывая губу от вида огромных синяков на его прекрасном теле, те будто расползаются по коже, и чем больше он смотрит на них, тем сильнее ему кажется, что они становятся шире. — Что… что вообще произошло? Что случилось с салоном? Что с Тэхёном? Как вообще…? — Я проезжал мимо лишь, видел, как какие-то парни с битами садились в машину, почуял что-то неладное. А как ближе подошёл, так увидел весь этот погром и ринулся внутрь. Это всё, — поясняет Юнги, глядя на то, с каким трепетом Хосок смотрит на Тэхёна, как продолжает гладить его щёку, а тот лежит без сознания и сипло дышит. Каждый вдох, видимо, причиняет ему боль. — Держись, Тэхён, всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо, — кажется, Хосок уже не слышит Юнги, его разум затуманен лишь одним. Его сердце болит, как будто его рвут в клочья, и он продолжает бормотать себе под нос, не спуская глаз со своего любимого. Скорая приезжает минутами позже, аккуратно погружает Тэхёна в машину, и Хосок увязывается следом, Юнги же молча садится рядом в машину скорой помощи. Без копов не обходится, их тоже вызывают. Всю дорогу Хосока просто трясёт, и он всё смотрит на Тэхёна с чёртовой кислородной маской на лице, которая вообще не скрашивает картины. Сначала те фото, теперь вот это? Тоже Жнецы? Решили ударить по самому больному? Мысли разом путаются, Хосок всё крутит нервно кольца на пальцах и постукивает ботинком от нервов. Лишь бы с Тэхёном всё было хорошо, с остальным разберётся позже. Он чертыхается уже в который раз, и тут чувствует руку Юнги на плече. Он сжимает его и ободряюще растирает. Хосок переводит на него взгляд, а у того сочувствие в глазах и… вина? Вскоре они доезжают до больницы, Тэхёна выгружают и отвозят в палату. Часами Хосок мечется по коридору в ожидании вердикта. За это время приезжает и «долгожданный» гость. Отец Тэхёна. Его сейчас ещё не хватало. Тот врывается в больницу и хватает за грудки Хосока, готовый просверлить дыру своим презрительным взглядом. — Это всё из-за вашего чёртового клуба! Если бы он не связался с тобой, такого бы не произошло! Какого хрена ты вообще лез к нему, а? Не живётся вам, крысам, спокойно. Нельзя. Чёрт подери, нельзя бить отца Тэхёна. И не потому даже, что он начальник полиции, а просто из моральных принципов. Тот всё плюётся ядом и сжимает сильней футболку Хосока. — Молодые люди, здесь нельзя шуметь, — прокашливается медсестра, сурово глядя на нарушителей порядка. — Вы же отец Ким Тэхёна, верно? У него сломано пару рёбер, ушибы и ссадины, но ничего критичного нет. Мы лишь проводили анализы на всякий случай. Сейчас он очнулся, можете к нему зайти. У Хосока, как от сердца отлегло. Он вздыхает облегчённо и уже хочет направиться вместе с Донхёном в палату, как его останавливают. — Простите, только родственники, — отчеканивает медсестра. — Но я же… — Вы его друг? — Да, очень хороший друг, — кивает Хосок, не говорить же, что любовник. — Вы можете зайти позже, хорошо? — улыбается девушка и, кивнув, направляется и сама в палату. Чертовщина какая-то. Хосок просто уверен, что меньше всего Тэхён хотел бы видеть отца, которого люто ненавидит. Но Хосок не в праве врываться и устраивать скандал. Это дела семейные, как говорится. Ничего не поделаешь, придётся подождать, пока этот Донхён насытиться, тварь поганая. Хосок кидает монетку в автомат с кофе и попутно закидывает и в другой с чипсами. Присаживается следом на лавочку и тяжко вздыхает, запивая горечь гаденьким кофе, которое больше похоже на влажный песок с водой. Но зато бодрит. Тянется к чипсам, но чужая рука юркает в открытую пачку. — Как он? — Юнги кладёт в рот чипсы и садится рядом похрустывая. — Жить будет, — выдыхает Хосок, помешивая пластиковой палочкой кофе, если его вообще можно таковым назвать — Послушай, Хосок, — начинает Юнги, пробуя собственные слова на вкус. — Прости, что накричал на тебя. Нервы сдали, вот и вылил на тебя всё это дерьмо. Ты уж не держи зла. Я понятия не имел, что у вас всё настолько… — Настолько? — Хосок поднимает на Юнги усталый взгляд, поджимая губы. — Я видел, как ты бросился к нему тут же и как по щеке гладил, — он тихо усмехается. — Вы ведь не просто трахаетесь, я прав? — Поначалу это было так, пока я… — Не влюбился по уши, да? — Юнги подпирает щёку рукой и смотрит на Хосока, у которого в глазах горечь и чувство вины. — Я знаю, что это неправильно, ставить отношения выше клуба, товарищей. Я прекрасно это понимаю, и ты во всём был прав, Юнги. Наверное, мне нужна была вся эта встряска, чтоб мозги на место встали. Я обещаю, что со всем разберусь … — Хосок говорит сквозь ком в горле, слова даются всё тяжелее. — Ты любишь его, да? Вопрос в лоб, мягко говоря, ошарашивает, Хосок моргает пару раз удивлённо, не веря ушам своим. Смотрит на Юнги, а у того на лице нет и доли насмешки, и тогда Хосок кивает. — Всем сердцем, Юнги… люблю. Хосок выглядит, как опечаленный волк, с невыносимой грустью на лице и тяжестью на сердце. Юнги кладёт руку на его плечо и сжимает его, вздыхая. — Ты безнадёжен, Хосок, — выдаёт вдруг он. — Но, — улыбается на удивление мягко Юнги. — Я ничуть не жалею, что принял решение пойти к тебе и просил принять в клуб. Хосок недоумевающе смотрит на того, не совсем понимая, а может сейчас просто туго соображает. Лишь не спускает взгляда с этой улыбки, и в голове, как вспышкой, появляется Воншик, который так же смотрел на него. С такой же теплотой, мягкостью и долей безнадёжности, но огромным пониманием. И слов не надо было более. Хосок знал, что он был рядом, что готов был подставить плечо, что бы ни случилось. И Юнги… Юнги смотрит на него точно так же.