Останься ещё на вечер...

      Как было несложно догадаться, Данины навыки готовки заканчивались где-то на бутербродах и вечно шкварившейся к сковородке яичнице, поэтому он сосредоточился на поисках в холодильнике того, что точно не отравило бы Мишу, и при этом не испортилось бы в процессе создания. Его выбор пал на пиццу быстрого приготовления, одиноко лежащую в морозилке: качество данного продукта, конечно, тоже было сомнительным, но всяко лучше того, что мог бы приготовить сам Даня. Особо не разбираясь в премудростях разморозки, он просто засунул пиццу в микроволновку и наугад включил таймер, а сам отошёл к раковине, чтобы помыть единственные две тарелки, имеющиеся в этом доме. Однако, к своему удивлению, посуды он там не обнаружил. Неужели Михуил наконец научился разгребать за собой срачельник? Да нет же, быть такого не может. Но, видимо, может, ведь раковина была чиста, и единственной вещью, лежащей в ней, был какой-то размокший сложенный лист бумаги. Вместо того, чтобы просто выкинуть это нечто, парень почему-то на пару минут залип, разглядывая его и пытаясь понять, что это за чертовщина, и что оно тут вообще делает. И постепенно до него дошло: бумажный мякиш изначально был маленьким корабликом, сложенным из тетрадного листа. Теперь же он стал затонувшим, как настоящий корабль-герой, прямо бумажный Титаник какой-то. - Ты был таким... таким... корабликом, короче. - торжественно произнёс Даня и вынул защитную решётку из раковины, отправляя останки корабля в вольное плаванье навстречу канализации.       И в ту же секунду он услышал этот крик.       Уже наученный горьким опытом прошлого, Кашин действовал молниеносно, особо не задумываясь о происходящем - на мысли не было времени. Сорвался с места. Вбежал в комнату, впопыхах проговаривая что-то вроде "ёб твою мать!". Чуть ли не упал на пол перед Мишей и рассеянно, неумело обнял его, стараясь хоть как-то поддержать. Что такое "помощь", "поддержка" и "объятия" он в принципе знал только понаслышке, но бездействовать он в такой ситуации не мог, поэтому и делал всё, что было в его силах. В такие моменты он начинал ненавидеть себя за своё банальное неумение показывать свою эмпатию. - Братан, открой глаза, - он старался звучать как можно спокойнее, - Хэй, ну же, посмотри, я здесь, с тобой, окей? А их нет, не слушай их, они все лгут, чтобы сделать тебе больно. Открой глаза, ну же...       Даня продолжал говорить одно и то же, проговаривая каждое слово полушёпотом, будто читая заклинание. Чёрт знает, сколько это продлилось, минуту, две или пять, но это помогало. Миша действительно открыл глаза, но его взгляд был затуманен, словно он видел Кашина впервые в жизни. Затем он как-то странно улыбнулся и неуверенно ответил на объятия, опустив голову на его плечо лицом вниз. А потом он сказал одну-единственную фразу. - Пожалуйста, давай выпьем.       От такого внезапного заявления Даня, мягко говоря, прихуел. И дело было даже не в том, что эта фраза была единственным ответом на его попытки помочь - на благодарности ему было плевать, главное, чтобы Мише стало получше. Здесь его больше смутил сам факт того, что парень с его болезнями, не дающими ему употреблять алкоголь, уже давно завязал со всеми этими делами, и даже частенько наезжал на самого Данилу за набухивание и курение. И тут происходит вот это вот, это как вообще понимать?       Кашин попытался было образумить этого долбоёба, но, очевидно, долбоёб был твёрд в своём решении, поэтому Дане не оставалось ничего другого, кроме как сдаться, надеть свою куртку, как раз хорошо подходившую для ночной прогулки и возможных падений на асфальт, и выйти на улицу вместе с Мишей, не проронившим за всё это время ни слова. Хотя времени на часах было уже гораздо больше, чем заветные десять часов, удача улыбнулась им в сомнительном продуктовом, находившемся буквально за углом, и уже через десять минут у каждого из них в руках было по две банки пива.       Миша попытался открыть одну из своих и тут же облился - и уже заранее закатил глаза, ожидая подъебки со стороны друга. Однако, подъебки не последовало: вместо этого тот смотрел на него с какой-то странной, несвойственной ему жалостью. - Что с тобой сегодня такое? - наконец рискнул спросить Даня, тут же отпивая немного из своей банки, видимо, для храбрости.       Ответа не последовало. Вместо него Миша просто двинулся вперёд, активно глуша пиво на ходу, и Кашин растерянно пошёл за ним. - Сейчас выход на крышу открыт. - Он явно специально игнорировал заданный вопрос, более того, он продолжал идти спиной к своему собеседнику и избегал каждого возможного зрительного контакта с ним. - Хочешь, посмотрим на звёзды? - Ну а хули теперь, погнали. - ответил Даня, понимая, что конструктивного диалога у них, видимо, так и не состоится. Да и, с другой стороны, куда им ещё было идти? В квартире сидеть - не прикольно, а на улице в такое время кто угодно доебаться мог, что тоже было не особенно весело, и вполне могло закончиться очередной историей из разряда "однажды я попиздился с бухим боксёром".       На лифте парни поднялись на девятый этаж. От выхода на крышу их отделяла только сомнительного вида железная лестница, которая, казалось, была готова обломиться прямо у них под ногами в любую секунду, но оба товарища уже находились в состоянии лёгкого алкогольного опьянения, поэтому на подобные мелочи им было вообще наплевать, и на этой конструкции они на ходу чуть ли не станцевали.       Кашин распахнул дверь, к которой она вела, и ему в лицо ударил морозный ночной ветер, который, в общем-то, был свойственнен для осени в Питере, но здесь он, почему-то, ощущался куда холоднее, чем там, на земле. Но Мишу это, судя по всему, вообще не волновало, и даже несколько оживило. И когда Даня опомнился, тот уже сидел на выступе, отделяющем крышу от бездны, уходящей куда-то далеко вниз и разбивающейся об асфальт.       От одного его нахождения там сердце рыжего замерло - а затем забилось в сотню раз чаще. Этот идиот всё время тянулся к смерти, столько, сколько Кашин вообще его помнил. Всё время шутил о ней, бросал нелепые фразы невпопад, а иногда и говорил абсолютно серьезно на эту чертовски болезненную тему. А в последний месяц... В последний месяц он оказался слишком близко к этой грани, и страшнее всего для Дани было думать о том, что однажды парень через эту грань перешагнёт. Раз и навсегда...       И почему вообще Миша позвал его именно на крышу?..       Поймав себя на этой жуткой мимолётной мысли, Данила тут же подбежал к нему и опустил руку на его плечо, крепко сжимая его: так у него было хоть какое-то ощущение защиты и близости. В любую секунду он был готов мертвой хваткой вцепиться в него, если бы Михаил вдруг решил совершить глупость. Но он снова даже не обернулся. - А если я просто спрыгну, я ведь улечу туда. На звёзды. - сказал вдруг Миша. Он вроде бы и улыбался, но по его голосу чувствовалось, что он вот-вот снова заплачет. - Если мне, конечно, повезёт получить крылья.       Даня запнулся, пытаясь подобрать хоть какие-то разумные слова в ответ на это. - Хэй, ты же понимаешь, что этот, наш мир, он работает... не так. - неуверенно проговорил он. - То есть, там, у себя, ты, конечно, может и улетишь, но здесь ты разъебёшься об землю, а мне на память оставишь от себя только кучку филе из твоих кишок.       Но юный мечтатель, услышав эти слова, улыбнулся ещё шире. - Знаешь, в моей комнате тоже есть небо. Я вижу его вместо потолка, когда ложусь в постель. Единственная светлая часть в моём доме... Но даже оно серее, чем это. И моё небо слишком тесное, чтобы на нём жили киты.       Говоря про всё это, Миша снова задрожал, но отнюдь не от холода. Разговоры про свет и тьму невольно заставляли вспомнить про голоса, которые вроде бы и унялись, но всё равно оставили после себя огромный, паршивый отпечаток, будто чёрную метку, прожигающую его насквозь с каждым воспоминанием.       И вдруг он почувствовал что-то очень тёплое. - Да бля, хватит уже соплями ебало обмазывать.       Даня стоял за его спиной и изо всех сил прижимал его к себе.       Кажется, небо в его мире ещё никогда не было таким светлым, хотя это была практически глубокая ночь. Нет, конечно же, Кашин часто его поддерживал, гораздо чаще, чем должен был, и обнимал его каждый раз, когда ему было плохо, но именно этот момент стал для него переломным. Звёзды на небе засветились разными цветами, и сквозь слёзы, которые сами потекли из его глаз, они выглядели особенно прекрасно. - Почему ты так заботишься обо мне? - впервые за весь день Миша повернул голову и посмотрел своими воспалившимися от плача глазами в глаза Данилы. - Почему помогаешь со всем... этим? Почему. Тебе. Не. Похуй? - Потому что я сам проходил через такую же поеботу. - тут же ответил он. Легко, просто и честно, как всегда и говорил Даня. - Но в моей жизни тогда не было того, кто мог бы помочь мне с этим. Кто мог бы вытащить меня оттуда. Но я не утонул в этой хуйне, и теперь я не дам утонуть и тебе. Если, конечно, ты дашь мне помочь.       «Говорит капитан корабля "Космический кит". 687 дней назад мой корабль потерпел крушение в этом чужом, холодном и тусклом мире. Всё это время местные чудовища охотились за мной, пытаясь сожрать моё сердце, сломить мой дух и подчинить себе мою волю окончательно. Но сегодня... я нашёл подмогу. Я нашёл того, благодаря кому я снова смогу держаться на плаву. Того человека, который может спасти мою душу и помочь мне остаться в живых. Но могу ли я подвергнуть его такой опасности? Могу ли я продолжать оставлять его рядом с собой?» - Нет. - тихо проговорил голос в его голове. - Нет. - эхом отозвался за ним его собственный голос.