То, что мы называем домом

       Морган восторженно агукала, пихая ручками игрушку. Каждый раз, когда она сдвигалась, штучка начинала блестеть. Морган уже принялась двигать её по четвёртому кругу, следя за своей блестяшкой. Красивенько.        Папа с мамой что-то обсуждали, но Морган не вслушивалась, полностью увлечённая новой игрушкой. И почему она раньше с ней не играла? Непонятно. Нужно было навёрстывать упущенное.        Штука ещё раз прокатилась, великолепно блистая. Морган от восторга с силой пихнула блестяшку пяткой, заставляя её катиться дольше, чем до этого. Эта тактика была ещё успешнее. Морган и сама перекатилась, не давая штуке отдалиться от неё.        Конечно, самым опасным манёвром было катать блестяшку в тот момент, когда она была с той стороны, где был край дивана. Морган, конечно, не жаловалась на ширину дивана, она была довольно приемлемой, но хотелось бы хоть какие-то ограждения иметь. Или всё-таки сделать его чуть-чуть пошире.        Чтобы блестяшка катилась дольше.        Ещё одной проблемой этого дивана были подушки. Их было много — Морган решила, что они нравятся маме, потому что видела, как папа и брат паникуют, задев их какой-то едой. То есть, Морган предположила, что это еда, но ей это не давали, так что она ещё сомневалась.        Морган решила не задумываться о странных вкусовых предпочтениях этих людей — так-то, молоко было самой вкусной едой в этом мире. Не то чтобы она пробовала что-то ещё. Но, типа, вряд ли бы они не давали ей что-то вкусное, это ведь странно. Наверное, они просто глупые. Или жадины, которые не хотят делиться. Морган ещё не определилась.        Вместо этого, она вновь отправила свою блестяшку катиться. Вообще, она не знала откуда взялась эта блестяшка, но решила, что раз ни мама, ни папа с ней не играют, значит, она теперь её. Логично? Да.        Так вот, возвращаясь к проблеме подушек. Они были, и иногда, как сейчас, когда блестяшка катилась, она натыкалась на подушку. И тогда Морган приходилось применять все свои навыки, чтобы освободить блестяшку. Это было тяжко, но того стоило.        Морган, освободив блестяшку, от радости даже попыталась её укусить. Конечно, у неё не было зубов, чтобы это провернуть, но Морган нравилось пытаться. Блестяшка снова покатилась, но Морган не поползла за ней.        Впереди была такая штука, которой заканчивается диван, от которой блестяшка всегда отскакивала, возвращаясь к Морган. Каждый раз до этого у неё получалось использовать эту штуку в своих интересах, так что сомневаться в том, что всё получится и на этот раз, не приходилось.        Блестяшка и в этот раз покатилась обратно, но затем случилось нечто непоправимое. Чья-то рука схватила её блестяшку! Морган ошарашенно посмотрела наверх, собираясь как минимум укусить (пожевать) преступника, а как максимум лягнуть его пяткой и расплакаться, чтобы всё вернулось на своё место.        Почему-то, она не могла говорить как все остальные, так что приходилось выкручиваться. Морган уже заметила, что стоит ей расплакаться, как мама с папой дают ей то, что забрали ранее. Или дают что-то другое. Ладно, этот способ работал не на все сто процентов, но в этом точно не было её вины.        Наверное, папа с мамой просто не слишком-то догадливые.        Но рука была не папина и даже не мамина. На неё смотрел братик, который был каким-то преступно большим. Тут вообще все были преступно большими, что слегка раздражало. Что за дискриминация, почему она не такая же? — Е-е е-я и-а э-и о-а, — сказал Питер.        Да в смысле «нельзя»? Это её блестяшка!        Морган надула щёки, собираясь расплакаться, но Питер поднял её на руки. И вот это вот как-то странно работало, потому что Морган просто физически не могла плакать, сидя на руках у брата. Как-то нечестно, не находите?        Он чмокнул её в лоб. С ней так любили делать, и Морган решила, что это их способ выражать привязанность, и честно пыталась повторить, но получалось только жевать их и хватать за пальцы. Она же уже говорила, что они все преступно большие. А как ей тогда поднять их, чтобы также чмокать? Непонятно! — Э-о о-и а-о-о-ы я о-ю-а, — ласково выдал Питер. Нет, это точно несправедливо. Раз бросает где попало, значит, сам виноват, теперь это её блестяшка! — А-е-и-е е-о-и е о-ы и-а а-и-и о-а-ы-и у-а-и.        Морган недовольно засопела, но, находясь рядом с братиком, на большее она была неспособна. Он положил её обратно на диван, и Морган с отчаянием проводила глазами свою блестяшку, удаляющуюся в неизвестном направлении.        Ну, так-то не совсем и неизвестном. Питер положил её на какую-то штуку. Эта штука выглядела как квадратный пол, поднятый над обычным. Морган ещё не знала все слова, потому что в её семье, почему-то, чаще использовали слово «сингулярность», чем «диван». Так что название для гладкого белого пола, поднятого над обычным полом Морган ещё не знала.        Питер, перед тем как уйти, пощекотал ей живот, и Морган постаралась засмеяться. Это было сложно, они даже не объяснили ей, как вообще нужно смеяться. Или говорить. Как у них вообще получалось делать другие буквы, а не только те, которые можно было петь? Морган, честно говоря, была в отчаянии.        Серьёзно, она попала в какую-то безответственную семью, которая ей ничего не объясняла. Нечестно!        Питер куда-то скрылся, что-то сказав маме с папой. Те отвлеклись от разговора, сказали ему, что он, почему-то, «глупенький», посмотрели на тихие страдания Морган по её блестяшке, и вернулись к разговору. Окей, с тем, что братик — «глупенький», Морган очень даже согласна!        Ну, серьёзно, и ей играть не дал с блестяшкой, и сам не стал. Поставил её стоять. А ей грустно может быть. Вообще ужас какой-то.        Но Морган не спешила отчаиваться. Она слышала, что папа с братом вроде как гении. А ещё её тётя Нат сказала, что гениальность — это наследственное. Морган очень надеялась, что так оно и есть.        Потому что в таком случае, её план должен был сработать.        Она забулькала, отпихнув от себя тупую игрушку-слоника. Зачем ей слон, когда она хотела блестяшку? Булькала она не для того, чтобы слон понял, как она раздосадована его поведением, а для того, чтобы позвать собаку.        Собаку звали Чарли, и он, кажется, тоже недоумевал из-за повальной безответственности этих людей. Они его тоже не учили разговаривать, он мог только лаять. И то не мог, потому что, судя по всему, боялся напугать Морган. Короче, кошмар. Ничего непонятно, никаких ответов, да и какие ответы, если вопросы задать не получается? Безысходность какая-то.        Собака подошёл. Вот ещё одна проблема. Морган знала, что собака — мальчик. И догадывалась, что у слова «собака» должна быть какая-то другая форма, но она не знала эту форму. Поэтому она чувствовала недовольство. Она ведь не может говорить, что собака подошла, если он подошёл? Этот мир такой сложный.        Морган серьёзно посмотрела на Чарли, надеясь, что он поймёт её без слов. Ну, как бы, ни он, ни она говорить не умели, так что приходилось как-то выкручиваться. Но Чарли, похоже, понял. Морган подкатилась к краю дивана, постепенно перебираясь на пушистую спину своего транспорта.        Это было сложно и рискованно, поэтому, на всякий случай, она ухватилась за его ошейник. Конечно, её хватка была не очень крепкой, но если она начнёт соскальзывать, то Чарли это хотя бы заметит и сделается ниже, чтобы она просто скатилась на ковёр. Блестяшка того стоила.        Чарли, как отличный ездовой собака, медленно пошёл к квадратному куску пола над полом. Морган подумала о том, как было бы классно, если бы её семья объяснила ей как пользоваться ногами. Они-то ими ходили. А у Морган они сейчас просто бесцельно свисали с боков Чарли.        Как будто на лошадке. Питер смотрел фильм, в котором ещё один преступно большой человек катался на лошадке. Морган почувствовала себя невероятно крутой.        Они приблизились к её блестяшке. Морган, отойдя от дивана, теперь могла видеть то, что происходило за высокой его частью, к которой прижимались подушки. Её название она тоже не знала, но решила, что теперь это будет скала безнадёжности.        Мама с папой сидели (а её не учили сидеть!) за столом и пили что-то из кружек. У Морган не было кружки. И ей не давали пить ниоткуда. Вот… вам тоже кажется, что они её права ущемляют, а? Потому что да.        Ладно, не будем о грустном. Морган уставилась на заветную блестяшку. Она стояла у края, так что схватить её было бы не проблемой. Но это было опасно — сейчас она обеими руками держалась за Чарли, но если она возьмёт блестяшку, то обратный путь до дивана придётся преодолевать с двойным риском.        Морган решила, что тот, кто не рискует, не играет с блестяшкой. Поэтому она аккуратно оторвала одну свою ручку, хватая блестяшку.        Готово! Блестяшка свободна! Осталось только вернуться на диван.        Но здесь произошёл непредвиденный казус. Чарли зачем-то сел, и она скатилась по нему на пол, недовольно смотря на глупого собака. А ведь можно звать его «собак»! Наверное, так и есть. Так, погодите, ей не до этого.        Морган с отчаянием посмотрела на потолок. Она даже сесть не может! Беспомощность просто зашкаливает, ужас.        Блестяшка в руке, но теперь она лежит на спине на ковре. Миссия провалена или что? Ей уже нужно звать на помощь?        Морган практически смирилась с судьбой, признав, что, похоже, этот мир создан для преступно больших людей, а ей ничего не светит, но собак внезапно выдал что-то гениальное.        Похоже, он догадался, что совершил большую ошибку, поэтому виновато прижал уши к голове. А потом поднял её своими зубами за футболку. Морган восторженно округлила глаза, пока он нёс её к дивану.        Это как летать, только гораздо лучше!        Чарли положил её на диван, подпихивая мордочкой подальше. Морган хотела бы издать победный клич, но она была без понятия как его нужно издавать. Поэтому просто шлёпнула Чарли рукой по носу, выражая свою благодарность.        Морган довольно перекатилась, возвращая своё внимание блестяшке. Ну, здравствуй, прелесть. Она пихнула её, заставляя катиться и сверкать. Ура!        Через несколько минут Питер вернулся и выглядел крайне озадаченным. Морган мысленно дьявольски хохотала. Вот! Так тебе и надо, вредитель! Она всё и сама может! — О-а а-и-а а-о-о-ы у-о-и, — удивлённо выдал Питер, смотря на папу и маму. Те шокировано уставились на дочь. Морган широко улыбнулась, на всякий случай прижимая к себе свою блестяшку, чтобы не отобрали. — Я ё, а у-о-у у-и-а. Ы у-е-е о у е-ё е е-е-и-е-а?        Так вот что это за штука! Тумбочка… Какое-то глупое слово, квадратный кусок пола над полом гораздо понятнее. И что такое телекинез, и почему у неё он должен быть? Непонятно!