Точка возврата

Пьем кофе на открытой террасе, привлечённые тёплым солнцем и ветерком, приносящим ароматы цветущих гиацинтов с клумбы. Я заказал несколько видов десертов, чтобы он смог оценить изысканность сочетания кофе, ликера и шоколада. Мне, как кофеиновому наркоману, достаточно одного горького напитка. Но он, в отличие от меня, любит сладкое, и с удовольствием съедает мою порцию эклеров. Смотрю на его довольное лицо. По сути — он большой ребёнок и его легко порадовать чем-то доступным, несмотря на кажущуюся сложность характера. Он ловит мой взгляд и, щурясь на солнце, облизывает ложечку. Улыбаюсь его дурачеству — он же не думает, что сможет возбудить меня после такого бурного утра? В оперу мы идём завтра и сегодняшний день можем посвятить неторопливому времяпровождению и изучению города. Расплатившись, спускаемся вниз по ступенькам. Мимо нас спешат местные жители и многочисленные туристы. Он держит меня за руку, переплетя со мной пальцы, и, когда разговаривает, приближает ко мне лицо. Его глаза при этом сияют, а на губах играет счастливая улыбка. Я знаю, что причина его хорошего настроения — я, и у меня каждый раз замирает сердце, когда я думаю об этом. Я ещё не привык к тому, что мы вместе. К тому, что он всеми силами хочет принадлежать мне. Мы проходим мимо витрин, и я вижу в них наше отражение. Мы выглядим, как настоящая пара, и мне приходится глубоко внутри прятать раскаяние — я не ворую у него время. Я просто тоже хочу немного побыть счастливым. — Ты не любишь шоколад, мороженое, пиво, коктейли, — перечисляет он. — И публичную демонстрацию чувств, — добавляет он к своему списку, когда я отодвигаюсь от него после короткого поцелуя. — Заниматься с тобой сексом на публике я бы не стал, — соглашаюсь я. — А пиво я пью. Например, на природе. — А заниматься сексом на природе ты любишь? — тут же подхватывает он. — После пива? — он лукаво улыбается, наблюдая за мной. Когда он в таком настроении, с ним невозможно быть серьёзным, но я пытаюсь. — Можно потрахаться в палатке. Потом искупаться в озере. Или нагреть воду у костра. — Я бы тебя трахнул в палатке, — мечтательно говорит он. — Даже грязным. — С тобой опасно ходить в поход. Заебёшь вусмерть. Он смеётся. — Есть одно место на заливе, куда бы я очень хотел тебя свозить. Там белый песок и мелкая вода, которая прогревается даже осенью. Мы бы могли посидеть у костра или заняться любовью на капоте моей машины. Как тебе идея? — Кроме нас там точно никого не будет? — Только ты и я. Двое бедолаг, которым негде потрахаться. Теперь смеёмся мы оба. Мы свободно разговариваем по-русски, пользуясь тем, что окружающие нас не понимают. Хотя всегда есть риск встретить соотечественников, но я пока не заметил косых взглядов. — На самом деле, я не сексуальный маньяк и легко переношу воздержание. — Да ну? — я не верю. Ничего из того, что мы до сих пор делали, не подтверждает его слова. — Были периоды, когда у меня по несколько месяцев не было секса. И ничего, как-то выжил, никого при этом не убив. — Несколько месяцев — это сколько? — мне правда интересно. — Два. Или три. Было много работы и некогда искать кого-либо на ночь. — Наверное, обдрочил все стены в офисе, — усмехаюсь я. Он хмыкает, поглядывая на меня. Мне становится любопытно, что он представлял, когда расстёгивал свои костюмные брюки и брал в руки член. Пока мы общались в сети, мы несколько раз доводили друг друга до оргазма виртом, будучи на работе. Все наши диалоги были пронизаны сексом и взаимным желанием, которое я, вопреки тому, что мы находимся у церкви, начинаю испытывать прямо сейчас. — Ты покраснел, — с удовлетворенной улыбкой говорит он. — Потому что ты — секс-монстр. — Просто у кого-то хорошее воображение. Или память, — он снова берёт меня за руку. — Я всегда думал только о тебе, — отвечает он на мой незаданный вопрос. Мы входим в собор.

***

Возвращаемся в отель не поздно, привлеченные больше желанием оказаться в наших королевских спальнях, чем посещением достопримечательностей Вены. Лежим, на этот раз, в моей кровати. Он ведёт пальцем по моей спине, рисуя между лопатками буквы, переползает на предплечье. — Я против того, чтобы портить тело татуировками, но сделал бы одну с твоим именем. Арабской вязью или на идиш. У моего имени восточное происхождение, так что, возможно, его удалось бы изобразить. Его имя — редкое. Греческое или древнееврейское, красивое и звучное. Как и он сам. Его рука скользит ниже, ложится на мою ягодицу, мягко сминает ее. — Сидеть сможешь? — он целует меня в плечо. — Ты о завтрашнем походе в театр? — я усмехаюсь в подушку. — Ну, ты чего? — он смущённо разворачивает меня к себе. — Я же беспокоюсь о тебе. Глажу его по груди и шее. Он кажется таким молодым в своем волнении за благополучие моей задницы. — Всё в порядке. Хотя, если бы ты был чуть поменьше, мне было бы проще. — Я кретин, извини, — стонет он, пряча свое лицо в изгибе моей шеи. — Не могу остановиться, особенно в конце. Так хочется в тебе раствориться, подчинить себе. — Он поднимает голову. — Ты говори мне, если тебе что-то не нравится, не терпи боль. Ласкаю его волосы, успокаивая. — Я не терплю. Я тоже не могу остановиться, — говорю я. Он глубоко вздыхает. — Ты безумно мне подходишь, — он стискивает меня. — Мне ни с кем не было так хорошо. Я догадываюсь, о чём он мысленно меня просит. Но у нас есть всего несколько дней, чтобы утолить жажду друг в друге. — Я бы хотел залететь от тебя, — вдруг говорит он. — Родить от тебя ребёнка. Он закрывает глаза, чтобы не смотреть на меня. Это признание звучит странно из уст крепкого парня, но если принять во внимание всё то, что мы сейчас испытываем… Это было бы идеальным выходом. Жаль только, что невозможным в реальности. — Мне больше ничего не нужно было бы. Ты бы приезжал к нам. На законных основаниях. Я бы растил ребёнка, каждый день видя в нем тебя… Иногда я жалею, что не родился женщиной. Его голос звучит надломленно. Я обеспокоенно поднимаю голову. — Не сходи с ума. Ты родился охуенным мужиком. — Я родился геем. И мне нравится мужчина, который женат. Меня всегда пугали резкие перепады его настроения. Его меланхолия похожа на мою, но её корни лежат гораздо глубже. Неприятие отца, отсутствие постоянного партнёра, нелюбимая работа — несмотря на внешнее благополучие и материальную обеспеченность, он очень одинок. Все эти годы он перебирал людей, пробуя их на вкус и отбрасывая, ища своего человека. «Мой психолог сказал, когда найдешь такого, ни за что не отпускай». Это его слова, сказанные мне в первую неделю переписки. И он не желал отпускать меня. Даже сейчас. — Мы можем пофантазировать на эту тему, — мягко говорю я ему. Он открывает глаза. — Как ты ходишь с животом. Как тебя тошнит от любой пищи. Как ты просыпаешься ночью и требуешь клубники с селёдкой. Немедленно, сию же секунду… — Некоторые беременные едят землю, я читал, — сообщает он мне. Я киваю: — И мел, тоннами. Он грустно улыбается. — Я бы не мучил тебя, честно. Просто блевал бы тихонечко в уголке. — Ну, тихонечко бы у тебя не получилось, — я пропускаю его волосы между пальцами. — Ты бы делал так: «Бвхаааа блять буээээ!» — Господи! — он жмурится, чтобы не засмеяться. — Ну почему с тобой даже блевать прекрасно? — Потому что фантазии всегда прекрасны. В реальной жизни всё по-другому. Он долго смотрит мне в глаза. Узнаю этот взгляд, когда он хочет мне противоречить. — Когда мне стало плохо после клуба, мне не было страшно, потому что ты был со мной. Так что в реальной жизни с тобой все прекрасно, — его тон непререкаем. О’кей. Не буду с ним спорить. Я опускаю голову на его грудь, и он обнимает меня. — А ещё было бы здорово, если бы днём я превращался в твою горячо любимую супругу, а ночью становился собой. Или наоборот, пару раз в месяц, для разнообразия. Я слушаю его сердцебиение. — Готовил бы днём тебе всякие вкусняшки, а ночью трахал так, что у тебя ноги бы разъезжались. Ритм его сердца ускоряется. — Ты правда этого не хочешь? — спрашивает он. — Хочу, — отвечаю я. — Но дай мне время. Я не готов сейчас. Он поднимает мой подбородок и жадно целует в губы. Я обнимаю его ногами, потираясь о мощное бедро твердеющим членом. С ним моя возбудимость не поддается контролю. Я могу кончить и два, и три раза, будто он пичкает меня афродизиаками. Будто он сам чёртов афродизиак. Он перемещается, нависая надо мной и, опустив руку между телами, берет наши члены в захват. Раскачиваясь, он добивается лучшего контакта и, пока стволы трутся уздечками, истекая смазкой, целует меня, ловя хриплые вздохи. — Хорошо тебе со мной? — он прикусывает мою нижнюю губу. — Да… — Будешь помнить, как я делал это с тобой? — он смешивает наш предэякулят, с нажимом надавливая на головки. — Да… — Я тоже тебя никогда не забуду. Даже если ты не вернёшься, я буду ждать. Просто ждать, зная, что где-то есть ты… Зачем он так?.. Оргазм, смешиваясь с острым чувством потери, ускользает от меня, превращаясь в нечто иное, поцелуи, больше похожие на укусы, оставляют раны на губах. Я вплавляюсь в его тело, меня сотрясает не разрядка, а сухие рыдания. Я никогда не испытывал таких эмоций. Я опустошен. Выжат эмоционально и физически.