Трансформация

— Извините, директор, — с трудом делая свой «парселтанг» любезным, прошипел Гарри. — Но не позволите ли довести урок до конца? У нас ещё пять минут до конца урока. — Не шипите, профессор Поттер, но дело срочное, а ваш змеиный язык я до сих пор не понимаю, — отшутился Невилл, вернее, его полупрозрачный образ, возникший в классе. — Буду ждать после занятия. Он немного странно посмотрел на Гарри и вышел. Профессор Поттер тем временем повернулся к ученикам и совершенно другим тоном — спокойным и сдержанным — объяснил им суть домашнего задания. Ответив на пару вопросов, он попрощался и кивком отпустил их на следующий предмет. Теперь можно было выйти в коридор и поговорить с, вероятно, слегка расстроенным директором Логботтомом. За всё время, что Гарри преподавал в Хогвартсе, коллеги уже свыклись с его яростными нападками на нарушителей дисциплины, но до сих пор сам Невилл ещё ни разу не попадался под горячую руку. Выйдя в коридор (аппарировать в кабинеты, оборудованные опасными пособиями, было нельзя, а свой кабинет Поттер ещё и собственноручно увешал охранными заклинаниями), он тронул звено браслета на руке. Директор незамедлительно возник прямо перед ним. — Невилл, надеюсь, мои слова не прозвучали грубо? — неохотно начал Гарри. — Просто ты знаешь мои правила во время уроков. Что стряслось? — Знаешь, Гарри, — нарочито бодро и улыбчиво начал Невилл. — Мне даже на секунду показалось, как будто… Ты мне на секундочку напомнил Сам-знаешь-кого. — Волдеморта, что ли? — брякнул Гарри. Тут же понял, что нет, и проклял свой длинный язык. Получилось, как будто он бравирует прошедшей схожестью с Лордом. Теперь Невилл может подумать, что Гарри зазнавшийся глупец, а этого нельзя допустить. Хватило ему одного директора-манипулятора. Даже после ухода из Аврората господин старший аврор остался дико осмотрительным и периодически подозревал всех вокруг. — Нет, не его, — едва заметно смутился Невилл. — А профессора. Сердце Гарри слегка дрогнуло. Он постарался скрыть, что был даже немного доволен. Конечно, это неправильно — ведь было бы идиотизмом во всём подражать Снейпу, но всё равно чувство сладкой сопричастности зазмеилось в груди. Всей своей магией он почувствовал лёгкую растерянность, которую молодой директор пытался скрыть, и которая — во всяком случае, для Гарри — буквально звенела в воздухе. Несмотря на слитые победителем Волдеморта воспоминания, оправдание Визенгамота и посмертное признание героем войны, Невилл так и не простил покойного профессора зельеварения за издевательства на уроках. «Конечно, спасал он всех, это всё хорошо! — как-то в сердцах воскликнул Невилл в приватной беседе среди героических выпускников. — Но меня-то было так гнобить за что? Не поверю, что это тоже было ради дела». Дальше этих слов он не пошёл, пожираемый огненным взглядом Поттера, взявшегося доказывать правоту Снейпа с тем же упорством, с каким он когда-то доказывал кардинально противоположное. Тогда Невилл, из принципа не желающий менять точку зрения, а уж тем более лицемерить, стал вообще обходить эту тему стороной. Оглядываясь назад, Гарри понимал, как бестолково было устроено обучение в Хогвартсе при Дамблдоре, занятом лишь политическими интригами. Куда уж было тройному шпиону Снейпу, едва пришедшему в себя после очередного «Круцио», бороться с недостатками системы образования! Гарри, всегда считавший себя довольно спокойным человеком, особенно после десяти лет службы в Аврорате, с удивлением обнаружил в себе чуть ли не ненависть к некоторым проступкам учеников. Да и учителей, честно говоря, тоже. После первого полугодия он начал считать Снейпа эталоном уравновешенности, после второго дела пошли чуть лучше, а потом Поттер привык преподавать, но всё равно многие моменты его раздражали. И теперь директор и друг смотрел на него с недоумением, как будто решая сложную рунологическую задачу. Гарри преодолел искушение попробовать вломиться к нему в разум и вместо этого сосредоточился на языке тела и вибрациях магии, как делал в аврорате с хорошими окклюментами. «Вроде бы он мой друг, всё тот же Гарри» — примерно прикидывал мысли Невилла бывший аврор Поттер. — «И конечно, он всегда — даже чересчур — защищает профессора. Но почему он ведёт себя, как… Снейп? Это извращённое чувство вины?» «Так, ещё немного домыслов, и я начну легилиментить бессознательно» — прервал себя Гарри. — «И зазвенят фамильные охранные амулеты Лонгботтомов! Нужно перестать маяться идиотизмом: пялимся друг на друга, как два гиппогрифа, посреди коридора» Невилл тем временем решился на следующий, уже не столь нарочито бодрый вопрос: — Слушай, Гарри, извини, что лезу не в своё дело…но ты пытаешься его понять, да?..Или всё-таки проклятие должности существует? — тут же хитровато улыбнулся он, давая прОклятому профессору ЗОТИ возможность для манёвра — если отвечать не захочется. «Вырастили второго Дамблдора на свою голову» — подумал Гарри, неосознанно копируя манеру Северуса: молча, с прищуром, бесстрастно смотреть на собеседника. — Да, Невилл. Думаю, я проклят, — сказал он почти серьёзно, но улыбаясь уголками губ. — Просто я хочу, чтобы у этих детей был шанс получить знаний больше, чем мы в своё время. Стараюсь дать им по максимуму. А ещё некоторые из них — редкостные оболтусы, что удивительно в магическом мире! Времени урока просто не хватает, чтобы всё вместить. И да — что ты хотел мне сообщить? Лонгботтом, похоже, выдохнул, но оставил наследника грозного профессора под подозрением. — Происходят какие-то странные вещи в Запретном лесу, Флоренц тебе расскажет. Он просил тебя открыть канал связи. Я думал обратиться в Аврорат, но потом подумал, может, ты не откажешься проверить сначала? Вроде бы ничего серьёзного, но ты же знаешь — лучше не рисковать. А с твоим опытом… — О, Невилл, ты не представляешь, какой опыт у Древнейших Авроров, — усмехнулся Гарри. — Выглядят чуть старше нас с тобой, а самим лет по двести, и полжизни в Аврорате… Я-то всего лишь руководил оперативной группой. Но я свяжусь с Флоренцем, хорошо. А потом, если понадобится — и с нужным отделом. Невилл выглядел очень довольным полученным согласием, и озадаченное выражение исчезло из его глаз. — А ты знаешь, как тебя начали называть второкурсники? — ухмыльнулся он уже гораздо естественнее. — Ну, это же тебе у нас Хогвартс поверяет все свои сокровенные тайны, — радостно ввернул высокопарную фразу Поттер. — И как? — Гроза крылатой башни! — восторженно оскалился Невилл. — Здорово, а? Ходят слухи, что профессор Поттер по вечерам вылетает из своего окна и, нарезая круги, высматривает всех нарушителей порядка после отбоя! — То-то я так устаю к ночи — сканирую магией целый замок с метлы, — фыркнул Поттер, который тут же поймал ассоциацию с «Грозой Подземелий» и тайно возгордился. — может, снизишь мне нагрузку, м? — Так тебе магия в этом не нужна, ты же снитч издалека видишь — а нарушителей и подавно! — довольно отбил словесный бладжер Невилл. — Всё, мне пора. У меня уже три сообщения в кабинете тренькают. — И, несмотря на внешнюю неуклюжесть, он так элегантно растворился в воздухе, как и не снилось умудрённому старцу Дамблдору. Часть правды в школьных легендах всё же была. Как бы ни хотел Гарри быть ближе к Северусу Снейпу, но замкнутая атмосфера подземелий, несмотря ни на какие чары, ему не подходила. Он поселился в новом, недавно отстроенном крыле для квиддича — на самой верхушке башни располагалась обсерватория, а под ней — комнаты и различные классы, связанные с магией воздуха. В связи с реформами ввели столько новых дисциплин, что Гермионин маховик времени бы стёрся от усердия, пожелай она учиться сейчас. Зато всех не заставляли учить одно и то же. После основ магии давали выбрать специализацию, что позволяло закончить школу, уже обладая значительными навыками в выбранной области. Одно из самых волнующих воспоминаний о приезде в Хогвартс было у Гарри всегда связано с ощущением полёта. Поэтому он и поселился в серединке узкой квиддичной («крылатой») башни, чуть ближе к небу, чем к земле. Одно время ему даже предлагали вести занятия по квиддичу («Вы с ума сошли? Я же не тренер, а ловец! И у меня не расчётливость, а дар! Как этому можно научить?»), но Гарри благоразумно и решительно отказался. Полёты он решил оставить для себя самого тайной, загадкой и острым ощущением взаправдашнего волшебства, которое не надо препарировать. Иногда, когда удавалось встать особенно рано и все ещё спали, но чаще — вечером, когда уже угасали огни, Гарри вылетал на метле прямо из окна своей спальни навстречу ветру и свободе. Ему нравилось, что можно вылететь в тёмное тёплое небо и, раскинув руки в воздухе, представлять, что ты — большая птица, или просто зависнуть на определённой высоте, сливаясь с вечерним воздухом и каждой клеточкой тела чувствуя волшебство момента. И почему-то в такие моменты он часто думал о Северусе. Не всегда — о нет! — но довольно часто он как будто чувствовал его присутствие в этой темноте, словно ощущал легчайшие обволакивающие объятия. Иногда он при этом думал: «Тело так и не нашли», иногда добавлял к этому: «Но и я за десять лет аврором — не нашёл…», иногда: «Я схожу с ума, нужно учиться жить дальше». За двенадцать лет, прошедших с войны, он привык к этим мыслям, и они спокойно всплывали в его голове, уже не вызывая вспышек отчаянья или злости. Гарри смирился с тем, что внезапно и необъяснимо влюбился в образ Северуса, причём уже после его смерти. Он отлично знал, что необъективен и не вполне реально оценивает произошедшее. Понимал, что окружающие им восхищаются, но боятся — его пронзительно-зелёных глаз, странноватых манер, его силы и замкнутости. Иногда ему казалось, что он превращается в Северуса. Иногда, как это выяснилось сегодня, так казалось и другим. Неизвестно точно, когда это началось. Когда он подумал, ещё в Аврорате — «Хочешь найти Снейпа, думай, как он»? Или когда чёрных вещей в его гардеробе стало больше, чем всего остального? Теперь ему уже казалось, что он всегда был таким, с самого детства. Их обоих не понимали. Обоими манипулировали Дамблдор и Волдеморт. У Снейпа был Люциус — у Гарри была Гермиона (и Рон, но со временем они отдалились друг от друга). У Снейпа была Лили… а у Гарри никого не было. Не мог он это светлое лёгкое чувство, эту симпатию к хорошенькой рыжей колдунье назвать тем самым, всепоглощающим, чувством, которое пожирало его теперь со всеми внутренностями. Страшный, сводящий с ума монстр. Любовь к Снейпу. Он смирился с тем, что в его сознании Снейп был одновременно жив (аппарировал из хижины, помогли восстановиться, скрылся) и мёртв (противоядие не помогло, хижина сгорела и это его магия обнимает Гарри в ночные полёты). Он не смирился только с одним. С безвозвратностью смерти Северуса. Когда он произносил напутствие новым ученикам своего курса, фраза «договориться со смертью» имела для него особое значение. Он знал, что одержим, и уже перестал бояться мыслей о частичной правоте Тёмного Лорда. Он знал, что займётся тёмной артефакторикой, некромантией, запрещёнными зельями — чем угодно, лишь бы увидеть Снейпа живым. Пусть даже непохожим на того, которого он успел нафантазировать, но по-настоящему живым. Для этого нужны были знания. И Хогвартс — с его обширными библиотеками, редкими артефактами и, наконец-то, довольно квалифицированными сотрудниками — подходил ему как никто другой. «Вы все знаете заочно, кто ведёт курсы. Давайте теперь познакомимся лично. Меня зовут Гарри, Гарри Поттер. Почему я был выбран вести Защиту от тёмных искусств? Школьником я пережил войну, дважды умирал, десять лет проработал в аврорате. И всё это — опыт. Я буду рад поделиться с вами тем, чему научился за это время, но от вас требуется быть очень внимательными и собранными. Как вы знаете, тёмное искусство — это любое магическое воздействие, способное причинить вам вред без вашего согласия. А сведения, которые я сообщаю на занятиях, применённые в нужную минуту, могут сохранить вам жизнь. Если вы будете достаточно внимательны, я смогу передать вам свои знания о том, как в любой ситуации защитить себя, сохранить свою магию и даже — договориться со смертью». …Что я буду делать, когда его догоню или договорюсь с ней?