***
Орбиту хотели покинуть еще до того, как решили направиться за деталями на Мавет. Вокруг Земли вращалось такое количество космического мусора, что долго задерживаться там было просто опасно — обшивка Санктуария уже не могла похвастаться прежней прочностью. И вот, когда Танос вроде бы наконец наладил всё для работы над устройствами и уже собирался сообщить об этом команде, Санктуарий оповестил его о разгерметизации в одном из многочисленных отсеков. Причиной тому был кусок спутника, ещё на орбите вонзившийся в обшивку корабля и оказавшийся незамеченным из-за неисправностей в системе верификации, а сейчас из-за ускорившегося движения Святилища покинувший пробитую им дыру. В экстренном режиме пострадавший отсек был закрыт автоматически. Однако полной герметизации всё равно не достигалось — перекрытия в некоторых местах прогнили за сотни лет насквозь, и драгоценный воздух хоть и медленно, но покидал корабль. Причем заделать пробоину можно было только снаружи, потому что, во-первых, перегородка намертво заблокировала вход в отсек, а во-вторых, даже если бы Танос её выломал, то из-за немалых размеров дыры Санктуарий потерял бы слишком много воздуха. Танос решил разобраться с проблемой самостоятельно. Он был уверен в успехе предприятия более чем на девяносто восемь процентов и не видел необходимости в помощниках — «только под руками путаться будут». Так, никого не предупредив, надев шлем и защитные перчатки, а также взяв всё необходимое для устранения пробоины, Танос направился к шлюзу. Уже через несколько минут он выйдет в открытый космос.***
Тем временем женщины, как им и было предложено, налаживали быт. Несколько дней назад они отмыли ещё пару отсеков, включая и комнату Таноса, чему тот оказался несказанно… недоволен. Танос утверждал, что это вторжение в его личное пространство, на что в ответ получил: «Хочешь спать в грязюке — спи и пылью покрывайся». Не сказать, чтобы этот аргумент его убедил, просто на возмущения титана перестали обращать внимание, что было невиданной доселе для стен Санктуария дерзостью. Стоит признать, что в некоторой степени правда была всё же на стороне Таноса: когда делегация с «вёдрами» безо всякого предупреждения заявилась к нему в покои, он над чем-то усиленно корпел, погружённый в синеву мониторов. И хотя дамы обещали, что он их даже не заметит, через некоторое время уже вовсю шумно и весело работали, чем сильно мешали сосредоточиться. Один раз в Таноса даже прилетела мокрая грязная тряпка, но никто так и не признался, чьих это «кривых рук» дело. Женщины утверждали, что всё это просто «роковая случайность и досадное недоразумение». Сменил гнев на милость Танос, только когда узнал, что инициатива этого безобразия принадлежала Гаморе и, как ни странно, Кэрол. А уж когда Валькирия, чьё участие в этом акте чистоты и милосердия и вовсе удивляло Таноса, начала ходить вокруг него, освобождая от скопившейся пыли его рабочее пространство, и тихо приговаривать: «Сидит тут, понимаешь, в компьютер свой уткнулся, и ничего ему не надо», — от этих слов, казалось, сквозило чем-то очень личным, — тогда уже Танос окончательно примирился со своим положением и даже протёр под чутким руководством Небулы всякие верхние полки и карнизы, до которых дотягивались не все женщины. Небула же явно получала наслаждение, отдавая отцу указания, и, разойдясь не на шутку, перед уходом заявила ему, что «пусть только попробует пыли натащить — она ему ноги сломает». – Раскомандовалась! – рявкнул Танос вслед своей кровожадной дочке, уже скрывшейся за поворотом. Но ботинки почистил.***
Сейчас же дамы расположились на импровизированной кухне, которую они обустроили в одном из тех двух прибранных отсеков. Это было краевое помещение Санктуария, и поэтому здесь имелся иллюминатор: не привычное землянкам маленькое и тёмное круглое окошко, а самое настоящее огромное окно, которое занимало половину стены от пола до потолка и через которое открывался просто невероятной красоты вид. Там же решили разместить и столовую. Недостатка в разнообразии продуктов женщины не испытывали, хотя многие и были для них в диковинку и не все их сразу согласился принимать и должным образом усваивать организм. Пеппер особенно изумляло то, насколько свежим всё оставалось даже по прошествии стольких лет. Однако по большому счёту все продукты представляли собой полуфабрикаты или вовсе были сырыми и требовали готовки. Проблемой оказалось найти посуду. Металлические тарелки и кастрюли за несколько тысячелетий превратились в труху, как и все столовые приборы. В отличие от корабля, они были сделаны из менее долговечного сплава. Когда дамы уже практически отчаялись что-то придумать, со своей бедой они обратились к Таносу как к последней инстанции. Тот куда-то удалился и вернулся уже с горками керамических чашек, кружек, ложек и всего того, о чём можно было только мечтать. По невероятно тонкому замысловатому орнаменту, который открылся, стоило отмыть многовековой слой пыли, женщины догадались, что посуда является трофеем и в своё время исполняла исключительно эстетическую функцию. Затем Танос, не дожидаясь, пока его снова попросят, молча ушёл и вернулся уже с плоской чёрной панелью, которую ранее дамы видели в лаборатории и которая даже отдалённо не была похожа на привычную землянкам кухонную плиту, но исправно исполняла возложенные на неё функции. Женщины были в восторге от такого свалившегося на них изобилия, а Мантис на радостях даже позвала Таноса вечером с ними поужинать. Однако в назначенный час тот, молча забрав свою порцию, ушёл в комнату и «даже не извинился», как, обиженно поджав усики и надув губки, сказала инопланетянка. Хотя остальных такое поведение Таноса едва ли расстроило. Так вот, пока женщины, расположившись на кухне, обсуждали дела насущные и пили терпкий лиловый чай, Танос вышел в открытый космос.***
Из-за размеров Санктуария вокруг него всегда вращалось много притянутого мусора, крупного и не очень, с которым успешно боролась автоматическая система ликвидации. Но сейчас почти вся она вышла из строя, и потому рядом с несущимся на околосветовой скорости кораблём с бешеной силой летали захваченные им ещё у Земли куски станций и спутников, а помимо них и осколки самого Санктуария. Вблизи обшивки скорость движения корабля не ощущалась, но работа усложнялась тем, что приходилось постоянно следить, чтобы не снесло очередной летящей глыбой. Танос без проблем залатал дыру почти в два своих роста и сейчас проверял проделанную работу на прочность, то тут, то там простукивая заплатку и дергая за торчащие из обшивки острые загнутые края пробоины. Он уже собирался вернуться на борт, но, слишком глубоко уйдя в процесс диагностики, на мгновение отвлёкся. Этого оказалось достаточно. Внезапно в Таноса врезалась часть двигателя от Q-ship’а и, проскрежетав по обшивке, полоснула его по руке, которая, попав между торчащими по краям пробоины кусками металла, очутилась словно между острейших ножниц и практически отсеклась. Мышцы, связки, сухожилия — всё, кроме кости, было моментально разрезано. Танос взвыл от боли, растекающейся адским пламенем от кончиков пальцев до плеча и выше. Хотя титану за его жизнь доводилось получать увечья и более серьёзные, на несколько мгновений он вновь утратил контроль над ситуацией, чего хватило, чтобы не заметить ещё одну приближающуюся угрозу. На этот раз в Таноса мчался почти целый спутник, вероятно, один из последних выпущенных на орбиту. Мощнейшим ударом Таноса отбросило в сторону, но реакция и сила позволили ему ухватиться неповреждённой рукой за край обшивки и не оказаться увлечённым тягой двигателей. Оправившись от удара, Танос внезапно ощутил, что дышать становится всё тяжелее. Перед глазами начали плясать чёрные мушки, а в ушах гулко зазвенело. «Обломок пробил шлем!» — адреналин ударил в голову, и Танос запаниковал. Он был слишком далеко от шлюза, чтобы быстро вернуться на корабль. «И эта чёртова рука!.. Главное, не задерживай дыхание. Не задерживай… Лёгкие горят… А во рту словно лёд — газ и пар выходят — эбуллизм… Ещё немного, и кровь закипит, затем… паралич, судороги… Боги! Что за экскурс?!. Действуй… Действуй!» — Мысли неслись бешеным вихрем, и ни за одну не удавалось ухватиться. Оказавшись в вакууме, на принятие решений обычный человек имеет секунд десять, у Таноса — не больше минуты: «На что я трачу время?!» Однако время, как ему казалось, Танос не тратил. Действуя на автомате, он, перехватываясь за выступы обшивки и подтягиваясь на страховке, которая, на его счастье, не оборвалась от рывка и не задела острые края пробоины, медленно двигался к шлюзу… Зажимая левой рукой предплечье правой, из которого не переставала сочиться кровь, оставляя на полу липкую пурпурную дорожку, Танос, пошатываясь и хрипя при каждом вдохе, направлялся в медотсек, как вдруг навстречу из-за угла вылетела Шури и, едва не врезавшись в титана, застыла как вкопанная: – Баст всемогущая! Что с тобой случилось?! – Глаза принцессы округлились от растерянности и ужаса и не переставая скакали от куска мяса, когда-то бывшего кистью Таноса, к его невозмутимому лицу. – Потом. Пошли, поможешь, – Танос закашлялся. Его едва заметно колотило. Оказавшись наконец в медотсеке, он рухнул на стоящую возле какого-то прибора кушетку: – Подойди. Видишь этот экран? Запускай. Я объясню, что делать… – Танос поместил искалеченную руку под луч, исходящий из странного аппарата, и привалился к холодной стене. На висках его блестели крупные капли испарины. Шури быстро и точно следовала всем указаниям Таноса, в то время как сам он, как ей казалось, постепенно погружался в сон. Над рукой Таноса с огромной скоростью во все стороны носились генерируемые устройством мельчайшие тонкие нити, постепенно, миллиметр за миллиметром, восстанавливая ткани.***
Тем временем на кухне заметили пропажу Шури. С тех пор как она сказала, что на минутку сбегает в уборную, прошло уже больше получаса, а коммуникатор её остался лежать на столе, так что связаться с принцессой не было никакой возможности. Гамора предложила узнать у Таноса, не видел ли он Шури, которая с каждым днём всё чаще пропадала в его лаборатории, но тот на связь тоже не выходил. В голову Окойе, которой с самого начала откровенно не нравилось, что её принцесса проводит так много времени в компании титана, о небезопасности чего она постоянно твердила девчонке, на что та лишь отмахивалась, закралось ужасное подозрение. – Этот ублюдок что-то с ней сделал! Я убью его! Небула, где он? – Во взгляде Окойе кипела ярость, а в руке так, что побелели костяшки, она сжимала копьё, с которым никогда не расставалась. – Эй, Окойе, ты чего? Уж не думаешь ли ты, что отец… – нервно хохотнув, начала Небула, но договорить не успела. – Да! Думаю! – И Окойе выбежала из кухни. Вскочив со своих мест, Кэрол и Валькирия устремились следом. – Да постойте же вы! Он не такой… Многое, но не такой! – Голос Гаморы дрожал от волнения. Она старалась успокоить оставшихся: – Я его больше двадцати лет знаю. – Мне тоже не верится, что, ну… – тихо произнесла Пеппер. – Но найти их всё равно надо. Мало ли что случилось. – Они на втором ярусе, в медотсеке, – Небула, вошедшая в системы слежения Санктуария, подтвердила опасения миссис Старк. Уже возле медотсека женщины столкнулись с Окойе и остальными, с которыми ранее удалось связаться. Генерала всё ещё слегка потряхивало. В помещение вошли уже вместе и застали весьма интересную картину. Танос, удобно расположившийся под куполом камеры для рекомпрессии, подложив под голову руки и скрестив босые ноги, подробно описывал сидящей рядом на полу и во все уши слушающей его Шури, как именно работают «нити», для чего необходим энергетический луч и почему так важно успеть начать регенерацию в первые десять минут после ранения. – О, привет, а вы чего тут? – Шури искренне удивило появление в дверях компании. «Откуда они узнали?..» – Мы́ чего? Что забыли здесь Вы́, принцесса? – У присутствующих возникло ощущение, что воздух вокруг Окойе затвердел и раскалился, такой рассерженной она сейчас была. Шури, всем своим видом показывая, что ничего страшного не случилось, вкратце пересказала услышанное от Таноса и то, что происходило уже после их встречи в коридоре до того момента, как пришли остальные. Окойе же с каждым её словом становилась всё мрачнее, хотя казалось, что больше просто некуда, и наконец разразилась шквалом негодования. Танос же, по мнению переволновавшейся Окойе, был излишне весел, хотя в этот момент на лице его едва ли можно было прочесть хоть какие-то эмоции. Но Окойе, поддерживаемая Валькирией, обрушилась и на него. Таносу такое поведение воительниц совершенно не импонировало. – Признайтесь, вы все просто боитесь, что без меня ничего не сможете, – ему очень хотелось позлорадствовать, но тут он увидел, как переменилась в лице Шури. До этого наконец повеселевшая, сейчас она опять выглядела откровенно расстроенной. До Таноса дошло, что его слова серьёзно обидели девушку, так вовремя оказавшуюся рядом. Он умел быть благодарным и потому, засунув собственное взыгравшее эго куда поглубже, продолжил уже нормальным тоном: – Хотя с такой помощницей, как эта барышня, вы не пропадёте. Она меньше чем за минуту разобралась со сложнейшим оборудованием. Танос совсем не по-злодейски доброжелательно кивнул Шури. Губы принцессы растянулись в широкой улыбке, обнажая белый ряд ровных красивых зубов, а глаза её снова заблестели. Казалось, буря стихла, так и не успев начаться, и женщины вот-вот уйдут, оставив Таноса в покое, которого так жаждали сейчас его душа и изнурённое тело, но внезапно вспыхнула Гамора, которая до этого, по всей видимости, держалась из последних сил. – Я запрещаю тебе впредь, ни с кем не советуясь, делать хоть что-то! – Впервые за всё время нахождения на Санктуарии Гамора кричала. По её растерянному лицу было заметно, что она сама не ожидала от себя такой реакции. – Может, мне и в туалет у тебя отпрашиваться? – не желая спускать подобную дерзость, проревел Танос, приподнимаясь на локтях. – Скажу отпрашиваться — будешь отпрашиваться! – Гамора резко развернулась и пулей вылетела из отсека. Танос хрипло рассмеялся. – И что тут смешного?! – Теперь нервы сдали у Небулы. – Испугались. Не безразличен, значит… – Глядя в глаза дочери из-под тяжёлых бровей, Танос ухмылялся. Небула, издав нечто похожее на рык, стремительно выбежала вслед за сестрой. Остальным здесь тоже больше нечего было делать, и женщины потянулись к выходу. День был испорчен. Пеппер покидала медотсек последней. И перед тем, как она переступила порог помещения, что-то заставило её обернуться. Танос не сдвинулся с места. Сейчас он снова лежал в той же позе, в которой они застали его, когда только пришли сюда. Но былая лёгкость испарилась. Весь его вид говорил о неимоверном напряжении, сковавшем каждый мускул. На мгновение их глаза встретились. На этот раз Пеппер могла поклясться, что они горели. На следующий день было решено начать работу над Машиной времени.