Ложь и поэзия
22 сентября 2019 г. в 16:52
Импактор опустил датапад и, сузив оптику, посмотрел на Мегатрона через стол.
– Что это такое? – он положил датапад на стол и откинулся на спинку кресла, хмурясь. – Потому что это точно не поэзия.
Мегатрон не ответил. Импактор снова поднял датапад, покрутил в руках. Трудно поверить – ведь Импактор видел, как он терял детали, не проронив ни звука, – но Мегатрон был чувствительным мехом. Скорее всего, Импактор только что задел его чувства.
– Я не говорю, что это плохо написано, – сказал он тише. – Но… я, конечно, шахтер, но не дурак. Я знаю, какой должна быть поэзия, и она не так выглядит.
Импактор поднял взгляд. Мегатрон не казался обиженным. Он просто… наблюдал за ним, тепло, с выражением, которое Импактор не мог прочесть.
– Какой должна быть поэзия? – спросил Мегатрон.
Это вопрос с подвохом? Но Мегатрон обращался к нему ужасающе искренне. Чувствуя себя неловко, Импактор ответил:
– Красивые слова. Красивые слова и причудливые навороты. – Он указал на датапад: – В этом нет ничего красивого.
Мегатрон кивнул. Поднял оптику, встречая взгляд Импактора.
– Раньше я тоже так думал, – сказал он. – Но теперь я думаю, что нам соврали, Импактор.
«Я думаю, что нам соврали». Наивность Мегатрона была такой милой. Импактор не представлял, как он вообще продержался десятилетия в шахтах, прежде чем они встретились. Порой Импактор ненавидел эту наивность – и хотел кулаками и буром выдавить ее из Мегатрона, заставить его реалистично смотреть на уродливый мир вокруг и на их печальное место в нем. Порой, как сейчас, он хотел защитить ее, чтобы эта яркая оптика никогда не потускнела.
Как говорят шахтеры, любой свет полезен при обвале. Мегатрон воплощал собой этот шлаков свет: сияющая оптика и ослепительная искра.
Мегатрон посмотрел по сторонам и понизил голос:
– В прошлый раз, когда мы поднимались, я получил несколько файлов. Стихи Золотого века, даже старше… Я читаю их сейчас.
Это объясняет, почему с недавних пор у него изменилось настроение.
– Да? – усмехнулся Импактор. – Не знал, что существует рынок нелегальной поэзии.
Мегатрон вздрогнул при слове нелегальный, но сегодня был черед Импактора выбирать место, так что они сидели в подпольном кабаке для тяжелой техники. Мех за соседним столом торговал нейроусилками – здесь никого не волновал какой-то там черный рынок поэзии.
– Стихи не такие, как я думал, – поделился Мегатрон. – Они совсем не красивые. Не думаю, что поэзия должна быть красивой, Импактор. Думаю, она должна быть правдивой.
Импактор посмотрел на датапад в руке и задумался. Ему никогда не нравились красивые слова и бессмысленные навороты. Весь этот шлак ничего не значил в темноте. Но – правда? Честность?
– Они хотели отобрать у нас еще один инструмент борьбы, – объяснил Мегатрон. – Они запрещают нам писать, даже учиться читать. Они перевирают историю и заставляют нас думать, что так было всегда. Все как прежде, только еще масштабнее. Они говорят нам, что поэзия – это бессмысленная орнаментальность, развлечение и баловство для высших классов. Но это не так. Поэзия может быть инструментом. Оружием.
Импактор усмехнулся:
– Мало ты знаешь об оружии! – Он встряхнул датападом. – Собираешься побить их этим?
Даже не глядя он мог сказать, что Мегатрон хмурится.
Импактор пролистал файл на датападе большим пальцем до самого верха. Он перечитывал, а Мегатрон наблюдал.
Эти слова и правда не служили украшением. Они врезались в память, как сверло бура в камень, острые и жесткие. Не красивые, но правдивые. Неприятные, как экономная подсветка в темном коридоре. Их едва хватало, чтобы осветить путь, выделить грубые очертания рельефа.
Импактор никогда не читал ничего подобного. Поэзии – по крайней мере, такой, какой Мегатрон ее описал.
Импактор долго держал датапад в руках, прежде чем вновь положить на стол.
Слова отдавались в голове, как звуки отбойных молотков и буров во время смены.
– Я все еще не уверен, что это поэзия, – сказал он и стукнул себя по лбу пальцами. – Пришли мне копию.
Мегатрон улыбнулся и скинул ему файл.