Я тобой перестрадаю, чтоб найти себя

«Не теряй головы, Генджо Санзо. Хотя – а будет ли с чего? То, что ты сейчас делаешь, в каком-то роде акт милосердия. И не более. Забудь всё то, что у тебя когда-то с кем-то было. Будет только мешать. Тогда учили тебя, смеялись, сбивали весь настрой. Сейчас – учить предстоит тебе». Сиденья в «татре» легко откидывались назад, это Санзо отлично помнил. Но рук у него было только две. А на коленях – девушка без всякого опыта, к тому же одержимая другим. Его же, Санзо, волей. Нет, Мари не отбивалась, не отводила его рук. Она будто хотела остановить время, продлить эти мгновения, когда ощущала чужое тепло – хоть чьё-то. И где-то Санзо отлично её понимал. Но нужно было отвлечь, заклясть, зачаровать. И поцелуями – пока не получалось, а слова с языка шли все не те, дурацкие… – Поверь мне, Мари, тот, кого он желает, – это и вправду Мирек. Его лучший друг, его больше-чем-брат. Его кровь и его жизнь. «Моя совесть. Моё сердце. Тот, о ком все его помыслы, – это Годжо. Так, нет, вот этого сейчас не надо, если вспоминать собаку рыжую – то только чтобы поучиться у него приёмам!» – Но как они могут… – Мари дрожала, но от злости или от чего другого – никто бы не ответил. – Вот как-то могут. Взять и выбрать не нас. – Меня никогда не выбирали. – Меня – только те, кто мне никуда не упёрся. Забудем сейчас об этом? Тебе не придётся брать всё с бою, нынче твоя ночь… Позволь мне?.. Она только смотрела неверяще, не отстраняясь и не подаваясь к нему. Санзо вздохнул поглубже – и наконец её поцеловал. Да, глаза закрыл, но уже не пытался понять, кого представляет себе. И сильно стараться, заставлять себя тоже не пришлось. Всё было не спеша, сладко, само собой. И сводило с ума – обоих, кажется. Отклик Мари он почувствовал сразу – и не только губами. Она отчаянно вцепилась ему в плечи. И он только порадовался, что уже не при параде. Ногтями по коже – это не страшно, даже немножко приятно, а вот если бы по сутре… И кстати да, ещё нужен манёвр, чтобы уже, наверно, скоро не уляпать людям обшивку. Вариант-то есть, его облачение крови повидало больше, чем иные клинки. Только развернуться правильно… «А стирать что, опять Хаккаю? Ну уж нет, сам справлюсь!» И, кажется, то был последний раз, когда за эту ночь он вспомнил Хаккая. Просто стало ужас как не до этого. Глухой воротник, мелкие пуговки – ну кто так одевается для пустыни? Особенно в надежде на… Касания к её коже – смелее, жарче. Аромат пудры и каких-то горьковатых трав. Её волосы волной на лицо. Уложить пока на себя, ощутив, как сидение откинется, считай, само, без усилий. А там уже потихоньку доразобраться с одеждой и устроиться. И не спешить. Делать всё на порыве, конечно, хорошо, не успеешь испугаться. Но потом будет немало поводов для сожалений. Причём у обоих. Так что – завернуть ещё пару раз про королеву и богиню, что бы и нет, видал он и королев, и богинь куда как менее привлекательных! Приласкать как только сможешь и даже ответа дождаться, ещё какого… Точно царапины останутся. – Будешь моей? Осчастливишь? И она только кивнёт, блеснув в темноте глазами. Покажется – или правда на лице её будет победная улыбка? …Сам-то он точно будет и рад, и горд. И пожалеет только о том, что всё растает, стоит ему уснуть. Вот только держал в объятиях девушку, что доверилась и отдалась, согревал её внутри чужой, наверно, всё-таки волшебной машины… и уже ничего нет. Кроме товарищей по команде и их в меру дурацких вопросов. «Вы думаете, что теперь знаете меня? – мысленно спросит Санзо почти словами Мари. – Уж будто я сам себя знаю. Да, ломал комедию. Но мне, кажется, понравилось. И ещё, похоже, вижу цель за Западом».