***
Том сидел за круглым небольшим столом, опираясь на него локтем, и держал между пальцами дымящую антрацитовым дымом сигарету. В комнате стоял полный мрак, разве что время от времени в темноте ярче загорался красный уголёк, когда тонкие губы зажимали сигарету, втягивая в себя дым. В углу тусклым зелёным цветом горела единственная оставшаяся целой лампа, освещая щепки от разбитой мебели, осколки стекла и разорванные книги на полу. Том не обращал внимания на бардак, рассеяно глядя в пространство в лёгкой задумчивости. Некоторое время назад он был вне себя от ярости, а сейчас пребывал в полном спокойствии от единственной мысли, что волшебница, уже который час бездвижно лежащая на диване с закрытыми глазами, принадлежала ему. «Это моё и моё принадлежит мне». Странно было признавать то, что в мире есть какая-то особая связь — ниточка, которая была ему не подвластна. Её не разорвать, не обрезать и не спалить к чертям! Не менее шести часов назад его рассудок полыхал от необузданной жажды магии и жизни, теплившейся на истерзанных губах. Он напрочь забыл, что перед ним и в его руках находится живое существо, в абсолютном помутнении пальцы не замечали, как больно сдавливают тело, и губы не ощущали, как жестоко впиваются в чужие. Наверное, если бы Гермиона не перестала подавать признаков жизни, то сегодня она уже не проснулась бы. Своей безумной жадностью в странной и звериной страстности Том довёл её до бездыханности — она потеряла сознание. Он смог различить бледность её лица, ощутить полное отсутствие отзывчивости, и когда это произошло, то тревожность и тоска стали сжимать ему глотку, приводя в растерянность от того, что сейчас он лишился источника силы и ощущения величественного превосходства. Несколько секунд Том пытался сообразить, что Гермиона не мертва, а она действительно просто потеряла сознание от удушения и пришла в себя спустя минуту, открыв глаза и испуганно взглянув на него. Её взор отразил что-то потустороннее, как будто она только что побывала в загробном мире и вернулась назад, ориентируясь на светлые блики, ведущие её обратно к жизни. Тоскливый взгляд жадно впился в блестящие глаза, а ледяная ладонь прикоснулась к бледной щеке, подавая мягкие незыблемые волны тепла. Гермиона приходила в чувство, вспоминала, где находится и что происходит. Странно, но в тот момент тоска заглушила всю жадность. Том осознал, что не готов за один раз вызволить манящую жизнь и не желает расставаться с эйфорией, которую приносила необычайная циркуляция магии. Снедающая тоска оказалась сильнее всех чувств, что недавно бушевали в нём, пробудилась осторожность, терпеливость и даже настигли странные ласковые ощущения, поддаваясь которым, Том медленно и осторожно провёл по волосам Гермионы, словно, надави чуть сильнее, она сломается. Нет, он не мог позволить ей уйти так просто и оставить без восторженных и ошеломительных чувств, которые не выразишь даже никакими словами. Приводило в безумие мысль, что это ощущение принадлежало ему — он испытал его, он знает, насколько оно невыносимо мощное, подавляющее, величественное и сладкое, и внутри сидящее чудовище ни за что не дало бы покончить с этим раз и навсегда. Продолжая находиться в беспамятстве и поддаваясь чувству тоскливости, Том рассеяно посмотрел в туманные глаза, которые успели сменить испуг на что-то другое, и интуитивно притянулся ближе, замирая лишь в нескольких дюймах от бледного лица. Хотелось сильно сжать её в руках всего-то ещё один раз! Он отвёл невидящий взгляд от Гермионы, прикоснулся щекой к опухшим истерзанным губам и мягко сжал её за плечи, получив в ответ обессиленное объятие рукой. Это одержимость магией. Она не давала ему покоя и абсолютно не пробуждала рассудок. Все движения были подчинены только эмоциям, но никак не логике. Он был словно во сне, которым управляла странная магия и мурчащее от эйфории чудовище, сидящее в груди. Одержимость, которая была ему не подвластна. Как может быть что-то неподвластным ему? Том победил смерть, время и неужели не победит магию? Эта мысль прозвучала так неожиданно, как гром среди ясного неба. Осознание врезалось в голову, как острая шпага, протыкая безрассудность и тоску. Какого чёрта?! За одно мгновение Том отпрянул от лица Гермионы, глаза прояснились, почернели и яростно впились в безмятежный взор. Яркая вспышка злости и ненависти исказила черты лица. Он резко, не раздумывая, выпустил волшебницу, вскочил с пола на ноги и выдернул палочку из кармана. Её острие больно вонзилось в шею к Гермионе, не ожидавшей внезапной смены настроения, Том схватил её за рубашку на груди и встряхнул, не поддаваясь желанию ударить или тут же бросить заклинание. Какое-то необъяснимое чувство не давало проявить жестокость и причинить осознанный вред. Но этого жеста было достаточно для того, чтобы Гермиона стала испуганно вырываться. Она задрожала и ужасно занервничала, а её ужас стал обволакивать и обнимать Тома за плечи, вызывая неприятные и зудящие нестерпимые чувства, которые его магия мгновенно хотела погасить. На несколько секунд он прогнулся под этим давлением, невольно отдавая Гермионе тепло, чтобы укротить её страх, но тут же дёрнулся, решительно отказываясь от недавнего безумства и глупости. Как он мог потерять голову?! Как он мог расточить свою выдержку?! Куда делись его разум, рассудок, логика, объективное восприятие ситуации? Том не вспоминал, как несколько часов назад устроил настоящий беспорядок, разбивая в щепки всё убранство комнаты. Гермиона сначала молчала, в ужасе наблюдая за происходящим, а затем безрассудно подскочила с дивана, очевидно, поддаваясь порывам трепещущей магии внутри, и схватилась в него, пытаясь остановить бушующую ярость, захватившую каждую клеточку прояснившегося сознания Тома. Он не помнил, как грубо оттолкнул её, свалив с ног, и мгновенно навёл палочку в непростительном заклинании. Она закричала, и лишь спустя какое-то время Том отдалённо услышал нечеловеческий визг, возвращающий ему рассудок и заглушающий ярость. Чудовище ужасно взбунтовалось, вцепившись больно в сердце, ослабевая силу заклинания. Нервы задрожали, вызвав тоску и растерянность. Что он делает? Зачем он ломает то, что принадлежит ему? Разве он когда-то относился небрежно к своим вещам? И снова возникло ощущение, что он во сне. Безумный взгляд стал невидящим и едва ли различал, как испуганная Гермиона, опираясь на ладони, отползала назад к дивану, а затем попыталась достать свою палочку из складок помятой юбки. Этого движения хватило, чтобы в одну секунду оказаться рядом с ней, опуститься вниз и схватить её ладони, заглушая ужас потоками тепла. Он неясно слышал, как она отчаянно произносила его имя, словно пытаясь образумить. Сдавленно шептала что-то о страхе, боли, умоляла остановиться, взять себя в руки… Том даже не помнил, как осторожно приблизился к Гермионе и почувствовал невероятную дрожь чужого тела в своих руках. Её стеклянный взгляд пытался поймать его, но он смотрел как будто бы сквозь, а когда непослушные влажные пальцы коснулись его шеи, то щёлкающие звуки разрядов тока стали заглушать всё вокруг, тихий и молящий голос Гермионы потонул в пустоте. Что-то призывало обращаться ещё бережнее, чем в предыдущий раз. Как с самой хрупкой вещью на земле. Том метался из крайности в крайность, не понимая, что нужно поймать баланс. Его настигала то ярость, то тоска, и эти чувства не давали уловить что-то среднее между этим, перетягивая из стороны в сторону. Уже в более сознательном состоянии Том поднял молчаливую Гермиону за плечи и посадил на диван, на который всё это время упиралась она спиной. Его ладонь заставила её повалиться набок, а спустя некоторое время стеклянные глаза опустились вниз и закрылись. От прикосновения ладони на плече ей хватало тепла, скользящего внутри, чтобы успокоиться и перестать дрожать. Много на это ушло времени, но она, наконец, смогла забыться сном и оставить душу Тома в покое. Чужие чувства исчезли изнутри, оставив его наедине с самим собой. И уже который час он сидел за столом и выкуривал ни одну сигарету, рассеяно глядя в пространство и думая о том, что в такой пока что безвыходной ситуации лучше всего на происходящее смотреть под другим углом. Да, он глупо обсчитался и дал Гермионе больше, чем рассчитывал, к тому же, угодил в свою же ловушку. Раздражало, что его может чувствовать человек, безусловно. Но преимущество было в том, что только он в силах был управлять эмоциями, что разделялись ими на двоих. Преимущество было хотя бы в том, что магия наделяла его невообразимой силой и уверенностью, а её, наоборот, делала слабой и податливой его жестам. Гермиона была полностью в его руках. Разве не этого он хотел? Впервые за долгое время Том перевёл взгляд на неподвижно лежащую волшебницу, которая давно забылась тревожным или, наоборот, спокойным сном. Её рука была под головой, а волосы упали на лицо, закрыв его наполовину. Появилось желание обнажить его, чтобы вглядеться в безмятежные и расслабленные очертания. Он потушил сигарету в пепельнице, оставив маленький уголёк догорать в темноте, поднялся со стула, тихо прошёл к дивану и опустился вниз рядом с лицом Гермионы. Рука потянулась к волосам, пальцы аккуратно зацепили их и в лёгком движении отбросили назад. Гермиона спала тревожно, потому тут же открыла глаза и растерянно посмотрела на него, ещё ничего не соображая и пребывая в остатках сна. Глаза блеснули, та немного приподнялась и отшатнулась, внимательнее вглядываясь в тёмный силуэт. Её неразборчивый страх тут же коснулся Тома, и он, не желая прикасаться к ней, почти неслышно прошептал: — Не бойся. Она некоторое время неподвижно следила за ним, затем опустила глаза и приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, но голос так и не нарушил тишину. Гермиона снова посмотрела на него, опустилась обратно головой на руку и глубоко вздохнула. Магия заставляла притянуться к ней, но Том окончательно решил, что не допустит ещё одного помутнения рассудка и провала в памяти. Разум старался устремиться куда-то в бездну, но он настойчиво притягивал самообладание, испытывая выдержку на прочность. С другой стороны пробивалась ярость, возмущаясь обстоятельствам и бесконтрольности, но Том и её пытался отогнать, ясно осознавая, чем закончится такая вспышка чувств. Было слишком утомительно понимать, что две крайности зажали сущность в угол. «Ты сам это сделал, но ты справишься». Холодный рассудок пробивался сквозь волны тепла, блуждающего в теле, и привёл к мысли, что нужно обернуть ситуацию в свою пользу. Всё-таки не он, а она не может абсолютно контролировать себя и, кажется, способна не только давать мучить себя, но и, наверное, выполнять все его прихоти. — Выспалась? Он точно знал, что её стало разрывать от такого лёгкого и глупого вопроса после всего, что он сделал с ней. Том мучил её, сгубил душу, растерзал тело, а сейчас так просто спрашивает о том, выспалась ли она. Долгое время Гермиона молчала, затем слабо спросила: — Зачем разбудил меня? Звучало так, словно ей хотелось быстрее умереть, чем просыпаться и видеть его лицо. Это было забавно, безусловно. — Я не хочу, чтобы ты спала, — с ноткой насмешливости чуть громче произнёс Том, склонив немного голову вбок, позволяя единственному источнику света, мерцающего тусклым зелёным оттенком, осветить часть лица. Несмотря на странное притяжение, она точно должна осознавать, что Том по-прежнему остаётся пусть и не властелином её повторяющегося дня, но многим больше — властелином всей её жизни. Гермиона опустила взгляд вниз и искренне прошептала: — Я тебя ненавижу. Том усмехнулся, так же опуская на мгновение взгляд себе на колени. — Не так, Гермиона. Совсем не так. Некоторое время она снова не двигалась, затем медленно перевернулась на спину и посмотрела в тёмный потолок с неподвижными тенями. — Сожалеешь? Прозвучало внезапно, но вполне ожидаемо. Конечно, ей хотелось убедить себя в том, что её слабость была ничуть не больше его. Нет, она ошибается, однозначно. — Сожалею ли о том, что ты влюбилась в меня? Или сожалею ли о том, что благодаря тебе обладаю тем, что делает меня сильнее и подчёркивает моё превосходство? Конечно, Том сожалел, что так глупо и резко поддался магии, но, с другой стороны, у него не осталось ни любопытства, ни тревожности от того, что будет, если они соприкоснутся. Он узнал, увидел в этом плюсы, а главное был полностью уверен в Гермионе — она ни за что не отречётся от него. Не сможет, не выдержит, потеряет саму себя. Гермиона нервно усмехнулась от услышанных слов. Её разбитое состояние Том видел даже в пустом взгляде, не говоря о способности чувствовать её внутри. — Ты сказал, что предупредишь, когда явишься. — Ты рассчитывала подготовиться? — Хотя бы ожидать. — Ты ждала меня каждый день. Неужели от этого что-то изменилось бы? Гермиона пожала губы и опустила взгляд с потолка, понимая, что ничего бы не изменилось. Совсем ничего. — Собираешься что-то делать с этим? — А ты? Нашла что-нибудь от своих проблем? — с насмешкой поинтересовался Том, заранее зная ответ. — Судя по твоей реакции, нет. — Но и ты — нет, — заметила Гермиона. — Я не искал, и вполне разумно будет не искать, — отозвался он. Та повернула голову и посмотрела в тёмные глаза, с интересом разглядывающие её. — Что? — Ты думала, что я мучаюсь от этого? Думала, что это давит на меня так же, как на тебя? — улыбчиво продолжил Том. — Я умею контролировать не только себя, но и тебя. Думаю, до тебя дошло, что ты себя контролировать не можешь абсолютно. Более того… тебе же очевидно, что твоё положение крайне безвыходное? — Почему ты не можешь быть нормальным? — отчаянно спросила Гермиона, и это отчаяние стало тянуть её к собеседнику. Она снова повернулась набок и медленно протянула ладонь в его сторону, направив затуманившийся взгляд в тёмные глаза. Соблазнительно и весьма. Один раз наполненный чувствами взор уже успел заставить отпустить осознанность и утерять выдержку. Том не хотел искушать себя, но упорство не позволяло отвести глаза. Послышался треск тока, внутренний голос стал склонять к умопомрачению, и глаза постепенно застилала невидимая паутинка, превращая действительность в размытый сон, но Том не шевелился и даже слишком странным шёпотом ответил с тенью пугающей насмешливости: — Потому что с нормальными людьми происходят нормальные вещи, а со мной — исключительные. Пальцы сжали запястье мужской руки, Том медленно прикрыл глаза, борясь с возникшими чувствами, бешено заструившимися вместе с кровью в каждый уголок сущности, и тихо не своим голосом произнёс: — Зачем это делаешь? Он открыл глаза и попытался не терять сфокусированный взгляд на лице Гермионы. Та зажмурилась и неохотно разжала ладонь. — Потому что не могу по-другому! — отозвалась она и тут же поднялась, принимая сидячее положение. Том посмотрел на неё исподлобья, поднялся следом, выпрямляясь и сбрасывая с запястья влажную ладонь. Изнуряющая борьба двух сущностей внутри разгоралась сильнее, плавя нервы и заставляя их дрожать, но он держал себя в руках и упрямо не сводил взгляда с Гермионы, обнявшей себя за плечи и рассеянно смотрящей перед собой. Она сжалась, как сонный котёнок, и опустила голову вниз, пытаясь о чём-то задуматься. — А хочется? Гермиона медленно подняла голову и с непониманием посмотрела на Тома. — По-другому хочется? — уточнил он со слабой улыбкой. Не дожидаясь ответа, Том опустился на диван рядом с ней и склонил голову вбок, заглядывая в глаза, пытаясь видеть не только размытый блеск. — Вернуть время вспять, например? — шёпотом добавил он. Ему казалось, что свой голос слышит со стороны, потому что реальность всё равно ускользала от треска тока в ушах, заманчивого взгляда, в котором таилась магия, и гнетущих чувств Гермионы, испытывая дикое желание задавить их в ней. Том не совсем понимал, что сидит неподвижно и вроде как вполне держит себя в руках, хоть и рябит в глазах, да и не чувствует своё тело. — Я бы многое вернула, — почти неслышно отозвалась Гермиона, пытаясь не смотреть на собеседника. Ложь! Том точно знал, что это не так, чувствуя, как скрепит её сердце, а в ушах наверняка стучит кровь. Он медленно взял её за плечо и слабо сжал, ощущая, как нервы совсем натянулись и готовы сорваться. Но ему всегда нужна правда. — Ещё раз… спрашиваю, — сказал так и словно снова услышал свой голос со стороны. — Я не знаю… Том почувствовал внутри неё болезненные ощущения. Как и раньше, вложенная магия не давала ей шанса соврать ему. — Ты же знаешь, что в следующий раз будет очень больно, — напомнил Том, вспомнив, как уже выбивал подобным образом из неё правду. И как в тот раз, она воскликнула: — Разве это что-то меняет? Гермиона, наконец, не сдержалась и подняла на него рассеянный взгляд. Её зрачки странно сверкнули в темноте, а сама притянулась ближе и, почти не шевеля губами, произнесла: — Ты же знаешь, что мне постоянно нужно твоё тепло. Том почувствовал, как что-то невидимое врезалось в него с приближением Гермионы. Эта странная материя была прочной и мощной, ею мгновенно захотелось овладеть. Та опустила голову, и раздался тихий с истеричными нотками смех. Он знал, ей хотелось как плакать, так и смеяться над собой, потому что не могла ничего сделать, не нашла выход из ситуации, а за неделю на тысячу раз всё в себе пережевала, проглотила и, кажется, пришла к некому смирению. Она уже давно призналась себе, что встряла в историю, которую, увы, не её руки лепят, а наоборот, слепили её — другую Гермиону. Ту, что огрызается с друзьями; ту, что может наброситься на любого неприятеля, вместо обычного игнорирования; ту, что способна помочь ему — Тому Риддлу, совершить преступление и замести следы; а главное, ту, что привязана к нему многим сильнее, чем обычное чувство влюблённости. Она стала как будто недостающим кусочком его души, не имея возможности спокойно жить без его присутствия. А Том мог, хоть и постоянно накатывала жажда притянуть к себе этот кусок. Наверное, мог. Не раздумывая, Гермиона отпустила плечи и непослушной ладонью прикоснулась к краю плаща на груди, поднимая ничего непонимающий взгляд. Тому показалось, что тысячи иголок укололи каждый сантиметр кожи, но по-прежнему оставался неподвижным, снова не понимая, чего требует магия и что с этим нужно делать. Темнота окончательно рассыпалась на множество чёрных оттенков, перед глазами всё поплыло, а искры мало того, что щёлкали, но обманчиво стали ещё сверкать в воздухе. Осознание ускользало, но в этот раз не собиралось покидать окончательно. Том почувствовал, как изнутри вырывается усмешка, и тонкие губы тут же показали её. Несмотря на то, что Гермиона должна убегать, прятаться, выжидать, когда он уйдёт и оставит её в покое, она, наоборот, не могла устоять перед тем, как приблизиться — глупо, безрассудно и опасно. И он точно уверился, что без него у неё всё теряет вкус, аромат и цвет. Как во сне, Том медленно притянул Гермиону за плечо, позволяя обнять себя, но сам продолжал пропадать в замешательстве, разрываясь между подступающей злостью, ещё не до конца соображая, чем вызвана, и импульсивным жжением во всём теле. Это был настоящий замкнутый круг, и разорвать его хотя бы сейчас уже казалось до невозможности странным и… нужным или не нужным? — Это называется одержимость, — насмешливо протянул Том, уловив такую мысль в голове. — Ты называл это целеустремлённостью, — через долгое время отозвалась та, осторожно прижимаясь щекой к груди. И в этот момент Том почувствовал, как Гермиону начало трясти и плавить, словно её только что выкинули на солнце мгновенно сгорать. Дыхание стало тяжёлым, а пальцы сильнее сжали одежду, как будто от их цепкости зависела жизнь. В ней проснулась неистовая жажда обладать всем существом, слабо напитывающим её магией. Теперь её очередь поддаваться безумству? Том опустил невидящий взгляд на Гермиону, ощутив, как чудовище внутри встрепенулось и впервые почувствовало, не жажду, а невероятной мощи азарт. Его ужасно сильно заинтриговало поведение Гермионы, её мотивы внутренних порывов и то, что она собирается делать, чтобы вырвать из него желаемое. Проскочила мысль, что это станет весёлой игрой, по результату которой можно оценить то, на что способна волшебница в абсолютно бессознательном состоянии. И сможет ли она остановить себя? Наверное, азарт ему и помогал не быть бесконтрольным и таким же одержимым, как Гермиона. Она сильнее прижималась, сжимая и разжимая в пальцах одежду, стремительно отпуская действительность и какую-либо осознанность. Кровь начинала кипеть от жажды, нервы задёргались, заставляя дрожать и тело, Гермиона подняла голову, встретившись с неясным и заворожённым взглядом, и резко выдохнула, почувствовав, что слишком много лишнего и пустого воздуха в груди, желая заменить его на тёплый, в своём роде исключительный и неповторимый. Несвойственный ей жадный взор вызвал озорной смех, который прозвучал слишком отдалённо и даже почти неслышно. Том не мог отвести ужасно заинтересованного взгляда от блестящих глаз, требовательно глядящих на него так, словно в следующую секунду готовы убить. Её подрагивающие руки мгновенно поднялись с одежды к воротнику, прикасаясь к тонкой коже на шее и невольно сдавливая её местами, пока цепкие пальцы не оказались за спиной. Она что-то требовательно прошептала о тепле, которое Том до сих пор ей не дал, продолжая заворожённо наблюдать и чувствовать на себе все сжатия ладоней. Гермиону от жадности затрясло ещё сильнее, она выпрямилась и больно схватила его за плечи, тоскливо заглянув в тёмные глаза. Кажется, она легко нашла решение, как выбить из него тепло, чтобы болезненно растекающийся яд перестал жалить внутренности. В этот момент Тому в голову тоже пришла мысль, как повернуть возникшую ситуацию в свою пользу. Он второй рукой взял её за плечо, останавливая Гермиону буквально в сантиметре от своих губ и, не сдерживая улыбку, произнёс: — Что было сказано в пророчестве? Но та, словно утеряв слух, не обратила внимания, пытаясь настигнуть свою цель. Том сильнее сдавил плечи, тихо рассмеявшись, и повторил: — Пророчество о Волан-де-Морте — что в нём сказано? Гермиона отвела взгляд от насмешливой улыбки и рассеянно посмотрела в заинтересованные глаза. — Что? — слабо переспросила она, словно по-прежнему не слышала заданный вопрос. — Помнишь, я как-то говорил, что твои желания буду выполнять после того, как ты меня в этом убедишь? Убеди меня дать то, что ты просишь. — Ответами? — Да, ответами на вопросы, — уже без улыбки отозвался Том, ощутив, как магия стала беситься внутри, а контролировать себя стало тяжелее. — Что сказано в пророчестве? — Зачем тебе? — сглотнула Гермиона, чтобы смочить пересохшее горло. — Просто скажи смысл пророчества. Ведь ты же знаешь его. Скажи, и я дам то, что тебе нужно. Она ужасно занервничала, и он почувствовал, как в ней стали бороться два существа, одно из которых стало пробуждать рассудок, а другое, наоборот, не давало опомниться. Но Том не сомневался, какое существо в ней победит, — подобное они уже проходили, и победа была явно не в пользу Гермионы. Однако та неожиданно решила действовать по-другому. Зачем отвечать на вопросы, если можно приложить силу? Гермиона не была глупой и прекрасно понимала, что Том проявляет невообразимую выдержку, ведь его чувства так же затмевают рассудок, а тепло жаждет обволакивать её и насыщаться воссоединением. Она больно сдавила ему плечи, поддаваясь беснующей жестокости, и ринулась к его улыбке. Том немного отвернулся, пытаясь не отвлекаться на сгустившиеся размытые краски вокруг и скрежет в ушах, перемешавшийся со стуком крови. Где-то вдалеке он услышал свой смех и в удивлении смутно осознавал, что его натура вполне неплохо справляется с магией. Выходит, он в состоянии контролировать её! Желание узнать правду и получить ответы на вопросы было превыше, чем глупо поддаться привлекательной силе. Самодовольная улыбка заиграла на губах, а чувство превосходства и без циркуляции магии полностью охватило его. Том с силой отстранил от себя Гермиону и с воодушевлением посмотрел в безумные глаза. — Нет, милая, сначала пророчество. Она затряслась, испытывая отчаяние и разочарование. Её глаза мгновенно превратились в стеклянные, а губы еле слышно прошептали: — Неужели ты веришь пророчествам? — Отвечай на вопрос. — Том был непоколебим, и это стала осознавать Гермиона. Она качнула головой, и тот стал испытывать раздражение. — Мы договаривались с тобой, Грейнджер, — с угрозой отозвался Том. — Ты же знаешь, что это плохо закончится. Гермиона молчала, впадая в панику. Она отпустила мужские плечи и попыталась отстраниться дальше, испытывая желание убежать и спрятаться. Но Том её не отпускал. — Посмотри на меня. Она сфокусировала взгляд на тёмных глазах и судорожно вздохнула. — Просто скажи, — спокойно и доверчиво продолжил Том. — Я же обещал, что никакого вреда не причиню ни тебе, ни твоим друзьям. — Глупо доверять тебе, Том. Ты же находишься рядом с ним… — Подумай ещё раз. Я же силой вытряхну из тебя правду, но пока, как ты заметила, не пытаюсь воспользоваться привычными методами. Это… компромисс. Гермиона молчала, рассеяно глядя на него. — Ну же, подумай, что я дам тебе взамен. — Дашь взамен, потому что тебе этого хочется, — уточнила она. Том странно улыбнулся, склонив голову. — Мой интерес тоже есть в этом, и мы оба в состоянии удовлетворить свои интересы. — Ты же знаешь, что в пророчестве говорится о мальчике, что родился на исходе седьмого месяца. Разве он тебе об этом не сказал? — Что говорилось про их взаимоотношения? Почему Волан-де-Морт решил, что нужно именно убить? — Потому что там говорилось о мальчике, которого Тёмный лорд отметит, как равного себе. — Как? Каким образом? — Не знаю. Просто отметит. Полагаю, имелось ввиду буквально… — У Поттера шрам на лбу. Значит, в ночь, когда Тёмный лорд пришёл убить ребёнка, вместо этого он отметил его, как равного себе? — Да, — тихо подтвердила Гермиона. Том отвёл от неё невидящий взгляд и прикрыл глаза, понимая, что Тёмный лорд, не зная этой части пророчества, сам и завёл себя в ловушку, решив убить мальчика, а тем самым и отметить. Не приди он к Поттерам в дом, не знай он эти пророческие слова, то никакой равноценности в силе Волан-де-Морта и Гарри Поттера не было бы. Гарри остался простым мальчиком, не обладающим ничем сверхспособным или тем, что может угрожать Волан-де-Морту, который, не зная этого, пытается лезть на рожон. Значит, Волан-де-Морт отметил его и дал ему что-то такое, что сделало мальчика равным ему? Что он ему дал? Наградил частью своих сил? Дал свою магию? Каким образом он пытался убить его? — Что дальше? Что дальше там говорилось? — пытаясь взять себя в руки, спокойно спросил Том. — Один из них погибнет от руки другого. От услышанного его полоснула ярость, словно плёткой. Значит, какая-то ведьма произнесла пророчество, часть которого услышал Северус Снейп, причём совсем не важную часть!.. доложил об этом Волан-де-Морту, и тот пошёл воплощать это пророчество в жизнь, пытаясь убить мальчика, но вместо этого отметил его равным себе! И теперь Волан-де-Морт, не снеся в себе мысль, что может быть кто-то могущественнее его, неосознанно пытается воплотить в жизнь вторую часть пророчества — убить Поттера. Парадокс ситуации в том, что Поттер по его же неосторожности стал обладать какой-то силой, сравнимой ему, а значит, шансы на истребление друг друга у обоих были равны. Том откинул голову назад на спинку дивана и перестал дышать от мысли, что Гермиона знает его секрет о крестражах. Более того, об этом знал и Поттер, и… Дамблдор. Из рассказа Гарри Гермионе Том вспомнил, что старик дал задание допросить Слизнорта, и если тот расколется и выдаст смысл разговора, то Поттер будет знать не только о существовании нескольких кусочков души, но и реальное их количество. Невесёлый смех хотел вырваться от того, что он и сам не знает, сколько у Волан-де-Морта сейчас крестражей. Сделал ли он ещё один? Его ужасно взволновали вопросы, но главным из них был: какая магия сделала Поттера равным Волан-де-Морту? — Том?.. Он посмотрел на Гермиону таким взглядом, словно не ожидал её здесь увидеть. — Том! — встревоженно повторила она, взяв его за локоть, но мысли так взрывались, что он практически не ощутил тёплое прикосновение. — Дамблдор вынюхивает жизнь Волан-де-Морта, надеясь найти крестражи и помочь Поттеру убить его, — медленно произнёс он вслух. — Да, — тихо подтвердила Гермиона, продолжая взволнованно наблюдать за ним. Несколько секунд Том молчал и сохранял неподвижность, затем резко подорвался и вскочил на ноги. Гермиона подскочила следом, вцепившись в плащ, заставляя обратить на неё внимание. — Что ты собираешься делать?! Ты пойдёшь к нему?! Ты расскажешь ему об этом?! Он сам ещё не решил, что нужно делать, но был уверен, что Волан-де-Морту жизненно необходимо оставить Поттера в покое, пока он не выяснит, какой силой или магией наделил Тёмный лорд мальчика. — Том! — затормошила его Гермиона, поддаваясь панике. Тот оттолкнул её, прошёл по щепкам и стёклам к столу, схватил пачку сигарет и зажигалку, пряча в карман. Гермиона попыталась удержать его, чтобы получить ответы на свои вопросы. — Почему ты так встрепенулся?! Ты же знал, что Дамблдор вынюхивает о жизни… — Я не знал текст пророчества, — раздражённо отозвался Том и добавил, не глядя: — Лучше не трогай сейчас меня. Но Гермионе было всё равно. Она снова вцепилась в него, пытаясь преградить путь к выходу. — Что не так с текстом?.. Том в очередной раз попытался отшвырнуть от себя волшебницу, но та не поддалась, и тогда он сам схватил её за грудки и прошипел ей в лицо: — Ты меня не слышишь? Чужое отчаяние и собственная ярость вызвали жесточайший бунт чувств, и вся его сущность захотела подавить ужасные ощущения и насытиться теплом. Он долго сверлил взглядом подавленную Гермиону и решил, что хуже не будет — в конце концов, он же обещал ей награду за ответы. Том резко притянулся к приоткрытым губам и с готовностью выпустил своё тепло, нещадно обволакивая им Гермиону, тем самым наделяя себя силой и уверенностью. Та медленно обмякла, крепче хватаясь за руки, чтобы не пойти ко дну. Рассудок мгновенно затуманился, уступая место жадности и жестокости чудовища, забушевавшему в груди. Не чувствуя силу, Том грубо отпихнул Гермиону к стене, испытывая страстное желание вытянуть теплеющую жизнь на губах, и властно проник в уста, вдыхая чужое тепло и заставляя отозваться ему. Та судорожно всхлипнула от боли, врезавшись затылком в стену, и поддалась всем манипуляциям. Том в очередной раз не чувствовал, как больно стал сжимать хрупкое плечо, как пальцы уверенно проникли к трепещущей шее, как другая рука вцепилась в волосы, а губы крайне мучительно стали терзать чужие до дрожи в зубах. От свалившихся на голову чувств в форме страстной жестокости, он невольно закусил губу, вызвав болезненный стон и тут же поймав его. Дрожащее тело в руках пробудило странный восторг, напрочь затмевающий сознание. Жадно вдыхая чужое тепло, на задворках сознания он слабо стал понимать, что не может остановиться. Ему вновь захотелось убить Гермиону, высосав весь её жизненный сосуд, и прежде чем его одолела тревожность за потерю источника таких эмоций, Том успел ощутить привкус крови. Пальцы неохотно разжались, и с глубоким вздохом, дрожа от пробивающей насквозь магии, он отпустил из захвата раненую губу и отвернулся, прижимаясь щекой к пушистым волосам, закрывая глаза. Вот, чёрт! С этим что-то нужно делать. Единственное, что могло остановить одержимость, это тревожность за потерю этой одержимости. Ещё один замкнутый круг внутри замкнутого круга? Смешно и злостно. Том отстранился от Гермионы, медленно выпуская из рук, и тихо произнёс: — Я сделал, что обещал. На третий день вечером буду ждать здесь. Она проводила растерянным взглядом уходящего волшебника, не понимая, где он пробил оборону, чтобы посещать школу, а главное, что собирается делать дальше. Ей стало ужасно плохо от мысли, что Том видит в этом только игру и всего лишь выполняет свои обещания, не зная, что для него это что-то большее, чем ей кажется. Однако он сам ещё не понял, что это уже не игра, а настоящие чувства, которые буквально сегодня вечером дадут о себе знать.Глава 5. Из крайности в крайность
15 октября 2019 г. в 21:05
Наложив дезиллюминационные чары, Том выбежал в прохладный коридор, сгорая от ненависти, злости и ярости. Он пытался преодолеть свою жажду, обуздать трепещущую страсть и ослабить захват невидимой нити, тянущей его назад.
Через минуту Том остановился, обернулся и замер, направив тоскливый и в то же время звериный взор в конец коридора.
Гермиона практически бежала, глухо стуча ботинками по каменному полу. Она даже не поправила истрёпанный воротник светлой рубашки. Её рука время от времени вытирала слёзы, текущие из глаз.
Том отшатнулся к стене и упёрся спиной, запрокинув голову и посмотрев на высокий потолок. Он чувствовал непреодолимую тягу, от которой всё тело трясло в лихорадке. Стук крови в ушах начал усиливаться, заглушая далёкий стук каблуков. Какого чёрта он решил притронуться к ней?!
Его тошнило от самого себя. Как он смог позволить себе ввязаться в эту игру, которую затеял сам и из которой уже не знает выхода? Ненависть к себе протыкала раскалённым кинжалом трепещущее сердце, переставшее быть ледяным и бесстрастным. Выросшее из маленького и беззащитного клубочка чудовище рычало в ярости и негодовании, требуя насытить себя теплом и силой. В крови блуждал сильнодействующий губительный и сладкий яд, от действия которого перехватывало дыхание и жалило каждую клеточку тела. На губах остался ощутимый осадок от желанных прикосновений, а тоскливый и в то же время звериный взгляд блуждал по потолку, не видя ничего кроме расплывчатых мрачных теней, пляшущих в медленном и невнятном танце.
Это было слишком странно. Никогда в жизни не приходилось испытывать хоть что-то похожее на одно из тех чувств, что сейчас одолевали его. Пальцы охотно хотели сжать пульсирующую кожу, неритмично бьющееся сердце желало сдавить чужое, пересохшие тонкие губы жаждали поймать любой судорожный вздох, а тёмные глаза мечтали видеть перед собой обожание, преклонение и подчинение мощи магии. Внутри щёлкали искры высокочастотного и горячего тока, заставляющие дрожать все волокна натянутых до предела нервов. Том чувствовал чужую жажду так же хорошо, как и свою, а ещё каждым сантиметром своего тела ощущал приближение манящего тепла.
Он медленно опустил голову, туманным взглядом различая расплывчатый силуэт Гермионы, невольно задержал дыхание, словно это помогало удерживать самообладание, и сдавил пальцы о холодную шершавую поверхность стены, желая провалиться сквозь неё, лишь бы исчезнуть из этого места.
Гермиона замедлила шаг, и Том был уверен, что она так же, как и он, почувствовала колебания наэлектризованного воздуха и услышала появившиеся щелчки разрядов тока. Она неуверенно прошла мимо, покосившись в его сторону, медленно направилась дальше по коридору, причём настолько осторожно, словно шла по краю обрыва. Повернув голову, Том проводил её затуманенным и томным взглядом, сильнее врезался пальцами в шершавую поверхность, надеясь ощутить отрезвляющую боль, но почему-то не обращал на неё внимания, а через несколько мгновений дёрнулся за Гермионой.
Она ускорила шаг и вскоре перешла на бег. Том, как во сне, следовал за ускользающим силуэтом, слепо одержимый желанием достигнуть цель. Он почувствовал себя зверем на охоте, но время от времени сбавлял шаг, притягивая к себе частичку самоконтроля и выдержки. Гермиона вела себя точно так же: то стремительно поднималась по лестницам наверх, то замедляла шаг, едва ли не оборачиваясь назад. Оба не могли уловить равновесие мечущихся внутри чувств, и когда та привела его в коридоры восьмого этажа, наконец, обернулась, растеряно и отчаянно разглядывая пустоту. Она не смогла достигнуть цели, полагаясь на своё самообладание, улетучившееся в одно мгновение, но Том отдалённо понимал, что нужно проявить ещё немного выдержки, если не хочет быть рассекреченным кем-то в замке. Он прошёл мимо Гермионы, преодолевая желание вцепиться в неё, и та, полагаясь на ощущения, последовала за ним.
Она разумно поступила, убегая на восьмой этаж, ведь здесь было действительно безопасное место, способное спрятать любого от чужих глаз. С каждым пройденным шагом становилось тяжелее делать следующий. Его так и подмывало обернуться назад, вцепиться в пылающую магию, затмившую сознание, но, стискивая зубы и тяжело дыша, он продолжал идти к своей цели. Несколько мучительных минут лопались нервы, как тонкие перетянутые струны, пока Том не дошёл до появляющейся в стене двери, грубо не толкнул её и не обернулся на пороге назад. Гермиона наткнулась на него, врезавшись в грудь, мгновенно вцепилась пальцами в одежду, сжимая ладони в кулаки. Тот коротким движением закрыл рукой проход, двинулся на Гермиону и, опуская туманный взгляд на затрепетавшие ресницы и заставляя её сделать два шага назад, загнал к двери. С глухим стуком и тихим хрипом она врезалась в неё, закрыла глаза и жадно вдохнула смешение любимых запахов, касаясь приоткрывшимися губами края расстёгнутого плаща, защекотавшего кожу. В порыве охватившей бесноватости, которую уже слишком глупо было сдерживать, Том грубо вцепился в тонкие плечи, не замечая, как больно сдавливает их, прижал к себе Гермиону, жадно черпая магию, дающую силу и чувство величайшего превосходства. Одна рука скользнула по спине, сжимая рубашку до побелевших костяшек, а другая нырнула к затылку, пальцы сильно сдавили шею, вызвав болезненный стон. Он так жёстко придавил Гермиону, словно пытался расщепить её в себе, растворить всё тепло и его силу. Его рассеянный и невидящий взгляд посмотрел перед собой, замечая только сгусток серых тонов, а в голове затюкала странная мысль, которая вводила в оцепеневшее смятение. Почему она не крошится на куски, как хрусталь? Почему не трещит, как разбитое зеркало? Он же ломает её! Она должна смяться, треснуть, разбиться и обрушить все осколки, все частички магии на него!
Но это не твёрдый предмет в его руках. Обнаруженная мутным рассудком упругость и эластичность тела заставляли сжать ещё сильнее, пока оно не превратится в густую жидкость. Как будто вдалеке Том услышал пронзительный сдавленный крик и медленно, как во сне, опустил широко раскрытые невидящие глаза вниз. Он вспомнил, что перед ним не просто эластичный предмет, источающий магию, а живой человек, который, судя по всему, сгорает от боли во всём теле и не может вдохнуть ни грамма воздуха. Стало тревожно, что, сломав притягивающую жизнь, он потеряет эти безумные чувства и блуждающее по венам тепло, которое было настолько желанным, неукротимым и величественным, что… нет-нет, он сбережёт и будет пользоваться его горячими волнами всегда.
Руки неохотно ослабили хватку, ладонь бережливо поднялась от шеи к волосам, вонзившись в растрёпанную копну и сжимая её так же больно, разве что не смертельно. Необъятная сила хотела сдавить всё, что попадается под руку, не понимая, что тем самым причиняет боль, и Том едва сдерживал агрессивное давление пальцев, ощущая тревожность, что не справится с собой и сделает лишнее движение, которое безвозвратно заберёт манящую жизнь. Рядом звучало судорожное и прерывистое дыхание, перемешавшись со скрежетанием горячего тока, а женские пальцы поднялись выше и надавили на ключицу, возвращая частичку рассудка вызванной болью.
Том смог сфокусировать взгляд на больших испуганных и стеклянных глазах. Их подавленность отразила полное подчинение, которым моментально стало упиваться внутри сидящее чудовище. Когти зверя вонзились больно в сердце, отчего пальцы Тома также больно впились в женское тело. Гермиона сдавленно проронила вскрик и задрожала хуже прежнего. Том ощутил витающий вокруг него чужой страх, пытающийся осесть ему на кожу, и смутно осознал, что всё это время ни разу не дал Гермионе хоть каплю своей магии. Как суккуб, он забирал только себе, не отдавая ничего взамен. Чувствуя царящий вокруг нескрываемый ужас, его внутреннее тепло затрепетало, желая подавить неприятные и раздражающие эмоции, и он позволил своим чувствам выйти наружу.
Гермиона вздрогнула, ощутив, наконец, желанное для неё тепло, мгновенно обмякла в жёстком захвате рук. Том уловил, как испуганный взгляд стал превращаться в томный и невидящий, а веки наполовину прикрылись, оставляя лишь тёмный сверкающий блеск. Чудовище внутри замурлыкало, вызывая странную улыбку, медленно появляющуюся на тонких губах. Наполнившие его чувства от равноценного обмена тепла, зациркулировавшего по кругу от него к ней и обратно, заставили испустить томный вздох. И почему он сразу не додумался дать ей что-то взамен?
Желанные чувства многократно усилились, Том, словно обессилив, прислонился к стене, прижимая к ней Гермиону, и тоже прикрыл глаза, наслаждаясь исступлёнными ощущениями. Он прикоснулся щекой ко лбу и потёрся как ласковый кот, бережливее обнимая тонкое тело и пряча блуждающую улыбку в волосах. Напряжённые пальцы заскользили по всей спине, не сильно впиваясь в плоть через одежду, жестокость отступала, оставляя эйфорию, от которой чудовище трепетало и мурлыкало, ослабляя болезненную когтистую хватку в сердце, продолжая мягко мять его и ритмично медленно сжимать. Его пальцы так же стали повторять эти движения за чудовищем, исследуя спину волшебницы, появилось безумное желание замучить беззащитное существо, утопающее в магии, до смерти. Том приоткрыл туманные глаза и с полной отдачей чувственно сжал обмякшее тело. Сколько он не делился силой с Гермионой, но такой импульс она не готова была принять — она безжизненно уронила голову вбок, сверкнув томными глазами, кудри спали на лицо, и прозвучал протяжный жалобный стон. Том почувствовал, как внутри неё всё начало сгорать, не справляясь с мощью энергии, как огненная лава прожигала нервы, превращая в безжизненную куклу, как её дыхание затруднилось, и даже губы больше не могли поймать воздух. Казалось, Гермиона сейчас же потеряет сознание, но её обтянутые плёнкой зрачки продолжали сверкать из-под полуопущенных ресниц. Том нырнул ладонью в волосы, поднимая отяжелевшую голову и привлекая её к себе, пальцем надавил на щёку и губами мягко и уверенно вонзился в нижнюю девчачью губу. Его затрясло, как в лихорадке, от того, что Гермиона совсем растеклась, превращаясь в какую-то густую жидкость, способную принимать любую форму в его руках. Стук крови в ушах стал слишком громким, заглушая скрежетания молний, перед глазами всё расплылось, и Том снова стал забывать, что ладони сжимают живое существо. Пальцы опустились к плечу и невольно сдавили его без возможности ослабить хватку. Как путник, сгорающий в пустыне от многодневной жажды, он припал к оцепеневшим губам, словно к воде, стал терзать своей страстью со звериным желанием вытянуть жизнь. Гермиона обмякла, как тряпичная кукла, и стала скатываться по стенке вниз. Том не сразу среагировал, губы разъединились, и он резко отпустил плечо, едва успевая подхватить ускользающую волшебницу. Поднимая её, он встряхнул тело и, обнимая рукой за плечи, крепко и бережно прижал к себе, зарывая слабую улыбку в волосах и тоскливо глядя рассеянным взором в пространство перед собой. На задворках сознания он уловил мысль, что поступает жестоко и нужно притянуть к себе хоть немножко разума, иначе есть огромный шанс лишиться источника горячего тепла, а Гермиона попросту не выйдет отсюда живой.
Едва сдерживаясь и выискивая в себе частичку самообладания, Том глубоко вздохнул и почувствовал, как дрожат все его нервы. Напор чувств, которые он пытался обуздать, стал уменьшаться, а Гермиона — оживать. Её тонкие пальцы соскользнули с груди и захватили волшебника в объятия, сцепляясь за спиной в замок.
Том чувствовал себя в каком-то сне: неуправляемом, рассеянном и неподвластном его логике и разуму. Рассудок затерялся в глубинах мрачной пропасти и абсолютно не собирался возвращаться обратно. Кровь и разряды тока гулко шумели в ушах, ладони едва сдерживались, чтобы не сомкнуться в болезненном захвате, а невидящий взгляд продолжал различать только серые тени перед собой. Он даже не понимал, чего сейчас хочет и что должно быть дальше, поэтому по-прежнему неподвижно стоял, крепко прижимая Гермиону к себе, и пытался не сорваться в новую бездну неукротимых чувств. В голову, наконец, пришло нужное слово — баланс. Нужно поймать баланс.
Но этого делать не хотелось, и он дальше пребывал в замешательстве, испытывая странное ощущение, словно время остановилось.
Непослушные пальцы медленно прошлись за спиной от плеча к шее и, чуть надавливая подушечками, стали вырисовывать линии на коже за воротником рубашки. Гермиона неторопливо подняла голову, и Том, почувствовав на себе взгляд, рассеянно посмотрел в ответ. Он различил блестящий туманный взор, который спустя несколько мгновений спустился с тёмных глаз на тонкие губы.
Чёрт, она хотела его тепла! Если он пытался сдержать себя от возможного непоправимого стечения обстоятельств, то она вообще не пыталась как-то помочь ему в этом, словно не понимала, чем это может грозить. Томный взгляд манил продолжить выжимать из неё жизнь, и, едва хватаясь за тонкую нить выдержки, Том хрипло прошептал:
— Остановись.
Но даже если бы она отвела взгляд или внезапно оттолкнула, то это уже не остановило бы его. Частичка самообладания стала растворяться в нахлынувшем потоке страсти, и, отпуская держащую его ниточку, Том мгновенно сжал в кулаке копну волос и приник к губам Гермионы, до боли прижимая к своим, пытаясь вырвать пульсирующую в них жизнь. Резким движением он развернулся вместе с ней, заставил выгнуться под давлением своего тела, и та подогнула ноги и стала опускаться вниз, теряя реальность. Её ладони разжались, и только пальцы смогли зацепиться за край плаща, потянув за собой Тома. Неясный звериный взгляд тёмных глаз жадно начал всматриваться в поблёскивающий взор, черпая затаившееся в нём тепло. Том бездумно исследовал каждый сантиметр тела, сдавливая до боли кожу, спрятанную под одеждой, стягивая волосы цепкими пальцами и с дрожью в зубах кусая губы.
Может быть, Гермиона уже успела пожалеть, что заставила встрепенуться чудовищу, сидящему в груди Тома, но ему было плевать. Она разбудила задремавший вулкан и заставила извергнуть кипящую лаву с чёрными столбами дыма, затмившими всю действительность и какую-либо разумность. Он жаждал магии настолько сильно, насколько вообще её можно было желать. Том заставил Гермиону дрожать от боли захватов и разгорячённого тепла, стремящегося с кровью в каждую клеточку её души. Неожиданно он схватил её за грудки, резко поднял и отшвырнул вглубь комнаты, мгновенно настигая следом, как ураган. Растерянный взгляд Гермионы сфокусировался на ожесточившихся чертах лица, и комната стала наполняться терпким страхом, который неприятно защекотал пылающую кожу. Том жадно обхватил Гермиону, желая подавить её ужас, и снова выплеснул на неё безумные чувства, заставившие женское тело обмякнуть. Он вынудил её сделать несколько шагов назад, врезаться ногами в подлокотник дивана и обрушиться вниз. Каштановые кудри, рассыпавшиеся на мягкой поверхности, — это, наверное, всё, что он смог тогда различить.