Волку не обязательно быть сильным, волку обязательно быть волком

Каждый раз, когда аники выпаливает «сука», «блядь» или «шкура», Генья надеется, что обращаются к нему, и мгновенно поворачивает голову в братову сторону. «Я здесь, аники!» Хочется крикнуть, но горло сжимает спазм, сжимают лапы бешенного пустого взгляда старшего Шинадзугавы. «Не лезь» — читается легче родной катаканы — «не лезь, оно тебя сожрёт». Оно. И оно. И вот оно ещё. И вот эта херовина с фиолетовыми мозгами наружу. Если бы слова Санеми были пророческими, Генья бы точно сдох. Но это он пожиратель плоти. Это он запивает чужой кровью чужое мясо. Это он выходит из битв живым, пусть и блюющим фонтаном. Удивительно, но единственные демоны, которых Генья не может сожрать — его собственные. Они мелкие, как личинки, душу дерут, как кошки, пахнут (сказал бы Танджиро) паром горячих источников и мокрыми собаками. Потому что Санеми любит собак. Потому что Генья очень и очень грязный. У него даже глаза чёрные на всю склеру. — Сука, — шепчет Санеми. Генья поворачивает голову в его сторону. — Да, аники, — Генья говорит в тот короткий страшный промежуток, когда брат наконец-то моргает — ты чего-то хотел?