***
— Тэхен, — тяжело вздыхает Мин Юнги на пассажирском сидении автомобиля. — Прекращай этот детский сад, рассказывай. — Все в порядке, — и он правда тянет улыбку, больше похожую на звериный оскал. Юнги поднимает брови с таким выражением лица, словно сейчас пальцем у виска покрутит. Тэхен закуривает, тонкими пальцами поудобнее перехватив сигарету, а потом начинает кашлять. Его взгляд стекленеет, брови надламываются, а губы сжимаются в тонкую полоску. Ким хватается руками за руль с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Он весь походит на каменное изваяние, замерший с этим выражением беспомощности на изящном лице. Юнги не спрашивает, просто следит за взглядом Тэхена. Он даже не удивляется, когда видит улыбающееся лицо Джина, следующего вместе с Чимином к компании парней. Мда, думает про себя профессор, нехило так размазало вечно ледяного мужчину. — В порядке? — любезно переспрашивает Юнги и поворачивается к собеседнику. — Да на тебе лица нет! Тэхен упрямо качает головой в отрицательном жесте, заставляя Юнги испытывать почти физическое желание ему врезать. Мин вообще не любит, когда на его глазах разворачивается драма, поэтому правда хочет Тэхена хотя бы выслушать. То, что ему нужна помощь, понятно без лишних слов. — Я люблю его, — Тэхен подает голос неожиданно и хрипит так, словно эта фраза стоит ему жутких усилий. Отворачивается от стоящего где-то там в толпе Джина и разбито смотрит на Юнги. — Люблю. — Эй, я знаю, — вдруг успокаивающе шепчет друг и снова просит. — Расскажи мне все. Ты можешь рассказать мне все. И Тэ прорывает: он вываливает всю историю, не скрывает ни единой подробности. Рассказывает, что с каждым убитым не церемонился, что с ума сходил от того, как приходилось себя вести и кем быть, а потом о том, что счастливее в своей жизни не был, когда Джин улыбался самой очаровательной на свете улыбкой только ему, Тэхену. Наматывает сопли на кулак, даже не замечает, что младший смотался сразу, как только увидел на стоянке его машину. Тэхен открывает Юнги себя от и до, вряд ли тот вообще хотел столько знать. Однако профессор не произносит ни слова, он только судорожно сжимает широкую ладонь Кима, испытывая жуткую потребность успокоить. — Тэхен, ты же понимаешь, что это идиот Чонгук все рассказал Джину? — под конец интересуется он, не выдерживая. Волна праведного гнева накрывает его, топит, Юнги злится за каждого из этой грязной истории: за Тэхена, за Джина, даже за Чимина злится. — Знаю, — закрыв глаза и тяжело дыша, Ким откидывается на сиденье. — Конечно, знаю, я не тупой. Но не хочу с ним говорить об этом. — Ненавижу этого долбаного… — злющим, ледяным тоном шипит Мин. — Он тут не причем, профессор, — Тэхен улыбается так устало, так надломленно, что Юнги не знает, как быть: то ли пожалеть, то ли ударить, чтобы собрался наконец. Чтобы перестал быть тряпичной куклой, чтобы поднялся и пошел возвращать свое. Но Тэхен добивает: — В конце концов, не Гук виноват в том, где и как я работаю. И Юнги бы с этим поспорить, да вот только привести аргументы против он не может: Тэхен прав, точно прав. Чонгук, каким бы отвратительным Мин его не считал, не тащил Кима за ручку к своему брату. Он виноват только в том, что не дал возможности Тэхену открыть всю правду самому. Хотя, конечно, неизвестно, когда бы тот решился это сделать. С большим удовольствием Юнги попробовал бы помочь Тэхену, но только вот как? Если узнает Хосок, все действительно может кончиться не лучшим образом, настолько глубоко лезть в дела их группировки Чон не позволял. Говорить с Чонгуком не имело смысла до тех пор, пока сам Тэхен не сделал этого. Можно было бы поговорить с Джином, но тут слишком многое стояло на кону, чтобы у Юнги была возможность рисковать. Факт остается фактом. Чонгук поломал то, что ему не принадлежало, сделал несчастными других людей. Чоны вообще никогда не отличались милосердием и теплым отношением к другим людям, но Хосока он разлюбить не может, а Гук… Юнги не знает, можно ли кого-то презирать сильнее.***
Уже пять минут Хосок задумчиво буравит взглядом стену, как будто впервые видит все эти узоры, картины, фотографии, изредка поглядывая на внезапного визитера. Он уже собирался заканчивать с делами, воображая, что вот переоденется и со спокойной душой развалится на диване в гостиной, встречая прямо в объятия Юнги, а теперь еще, получается, и Намджуна где-то рядышком. Они бы послушали рассказы профессора Мина о его дне, сетования на нерадивых студентов и жалобы на жуткие городские пробки, попавшиеся им с Тэхеном на пути домой. Намджун пришел к нему сам, да еще раньше конца своего рабочего дня, что заставило Чона подумать о том, что тот специально отпросился пораньше, чтобы при встрече с Хосоком не пересечься ненароком с Юнги. Нельзя сказать, что Хосоку нравилось присутствие Намджуна, скорее даже оно его раздражало, но уступать просьбам и желаниям Юнги уже давно стало привычкой, а за последнее время он настолько свыкся с Кимом, что ощущал себя некомфортно, если не знал, где и как тот проводит время. Однако если он не знал, то тайно приставленные к профессору люди прекрасно знали и докладывали. Чон просит принести ему и гостю по чашечке крепкого кофе, после чего откидывается в кресле. — Ты тратишь и свои часы отдыха и умиротворения, и мои, — переводит Хосок недовольный взгляд на профессора и хмурит брови. — Пришел помолчать? Тот мнется пару секунд, кряхтит, но извиняется, а потом снова замолкает. Молчит, словно проверяет Хосока на прочность, и тот, наконец, не выдерживает: — Ну, Намджун! Что мы сидим? — Я знаю, что тебе не совсем приятно находиться со мной, но также я рад, что ты миришься с этим, — неуверенно начинает он. Чон показательно смотрит на часы, в уме прикидывая, что примерно вот сейчас Тэхен должен забрать Юнги из института. Значит, у них не больше получаса, а Ким так медленно и через силу выдавливает слова, что они могут не успеть. — Хотелось бы в значительной степени облегчить жизнь и тебе, и себе, — частит тем временем Намджун, уже собравшись с мыслями и настроившись на серьезный лад. ‘Ты бы облегчил мне жизнь, если бы не появился в ней’, — думает босс, лениво помешивая кофе. — А я знаю, о чем ты думаешь, — выдает профессор Ким и улыбается, демонстрируя чудесные ямочки. Чон только бормочет в ответ что-то неясное, отводя взгляд. Кто вообще выдумал ямочки на щеках? Против них не выстоять. — Просто хотел тебе сказать, что могу отвозить Юнги в институт и забирать оттуда вместо Тэхена. Хосок сразу отрицательно мотает головой, мол, даже не думай о таком. Во-первых, как никак, Тэхену Хосок доверяет, поэтому и позволяет тому взаимодействовать с тем самым ценным. Во-вторых, не на таком уж пока и хорошем счету Намджун, чтобы ему можно было просить о таких вещах. — Не спеши отказывать мне, Хосок, — жестом просит тишины Ким и думает, подбирает слова. — Ты пойми, я много думаю об этой ситуации, приятного мало, согласен, но... Нам ведь придется с тобой как-то взаимодействовать и... — Что мне стоит убрать тебя? Не только выселить из своего дома, вообще убрать с лица Земли? Ты думал об этом, профессор? — змеей шипит Чон, раздраженно сощурив глаза. По его понятиям Ким слишком многое решил на себя взять. — Думал. Но ты не сделаешь этого, потому что дорожишь Юнги, который не простит тебе такой оплошности. Ты сам согласился на его условия, — Джун пожимает плечами, зная, что он прав. Что Чону и решать особо нечего, надо соглашаться, пока нужный человек идет на контакт сам, засунув свою гордость глубоко-глубоко. Хосок сверлит его долгим пронзительным взглядом довольно долгое время, тоже молчит, наверняка хочет запугать. Намджун не дурак, он знает все преимущества, знает, что надо сказать, чтобы Чон понял: ему не то что надо, ему придется соглашаться, придется учиться таким отношениям. — Я тебя терпеть не могу, мне даже кажется, что с каждой секундой только больше, — ядовито выплевывает Хосок, сжимая кулаки и даже не скрывая этого. — Но ты можешь, чертов ублюдок, возить и забирать Юнги. Но только один волосок... Профессор Ким улыбается приторно, с ямочками, вновь останавливая главу дома ладонью. Они оба знают, что раз он выиграл сегодняшнюю битву, путь к примирению с Хосоком он найти сможет.