…Frequencies so low …Heart on a string, а string that only plays solo. …Частоты настолько низкие, что сердце словно струна. …Струна, которая звучит только соло. /JT. Blue ocean floor/
Сеул. Южная Корея 11.2004 Ветер срывал с деревьев последнюю листву, безжалостно гнул ветви, трепля их в разные стороны, словно белье на веревке. На улицах тихо. Облака заволокли небо, превратив его в серое полотно. Воздух холодный и влажный. Дышится тяжело. Хонгдэ сегодня был на редкость тихим. — Я хочу покрасить свои волосы в такой цвет, — голос маленькой девочки практически утонул в стенах огромного кабинета. Она устроилась за круглым, голубым столом на низком стульчике, делая из розовых салфеток фламинго. — Ты будешь выглядеть, как дурочка, — смеется мальчишка, сидящий в большом кресле отца. Он играет в игру на телефоне и практически не смотрит на нее. — Сам ты дурак, Чонгук! Я все расскажу твоему папе. Мальчик бровью повел, но глаза не поднял: — Что ты дурочка или ябеда? Поэтому у тебя совсем нет друзей. Девочка оттопырила губу, голос ее задрожал: — У меня есть друзья. — Питер Пэн и Каспер — вымышленные персонажи, а мой отец не в счет. — Почему это? — Он взрослый. Малышка вскочила, топнула ножкой, ручки уперла в бока. — Но он мой друг! — крикнула громко, звонко, пытаясь унять возникшую злобу. Скрип открывающейся двери заставил мальчика сразу убрать телефон, пулей метнуться к голубому столу, похватать салфетки, имитируя заинтересованность. — Кто твой друг, детка? — спокойный, глубокий тембр моментально остудил ее пыл. Девочка смотрела на него большими, карими глазами. — Чонгук сказал, что ты мне не друг, и я просто дура! — Чонгук?! Мальчик вспыхнул: — Я такого не говорил! А если бы и сказал, то добавил еще, что ты вруниха, Ким Джин. Хосок вопросительно поднял брови и сурово ответил сыну: — Ты не должен так вести себя с Джин, Чонгук. Конечно, я ее друг, а она — мой, — он слегка обнимает девочку за плечи, а та, прижавшись щекой к его боку, показывает мальчику язык. Гук резко встал, нервно бросив салфетки на пол, быстро пошел к двери. — Девчонки — полное дерьмо! — выругался. С этого момента своего мнения он больше не менял. Отец очень трепетно относился к Джин, хотя никогда не переводил профессиональные отношения с пациентами в реальную плоскость. — Год назад этот бедный ребенок потерял маму, Чонгук. Пожалуйста, будь вежливым, — сказал он в тот день, когда познакомил сына с этой странной девочкой, которая посещала его кабинет. «Быть психологом, наверное, очень сложно», — думал мальчик. Доктор должен лечить. Но как разговоры помогают в лечении? Тогда Чонгук еще не понимал, что значит психология. И зачем маленькую девочку приводили к его отцу на беседу один раз в неделю. — Жёлтую или красную? — спрашивает Джин, очаровательно хлопая глазками после того, как Чонгук ушёл. — А как ты считаешь? — доктор Чон подходит к столу, рассматривая стаю фламинго. — Я думаю жёлтую, потому что злость еще не успела меня покусать, только собиралась, — достает из кармана баночку и сует в рот жевательную таблетку желтого цвета, — те, что косые, сделал Чонгук. Хосок хмыкнул направившись к шкафу, достал синюю папку с тестами. Он жестом пригласил Джин сесть на диван: — Начнем? 09.2014 — К ней пускают только близких! — визг за дверью заставил Джин поднять тяжелые веки. — Спокойно, бабуля! Я самая близкая! — резкий, высокий голос подруги, и через секунду она оказалась уже внутри палаты. — Сейчас охрану позову! — следом влетает медсестра. — Где письменное разрешение заведующего отделением? Девушка тряхнула мятными волосами, готовясь вступить в конфликт. — Пожалуйста, — слабый шепот, — разрешите ей остаться. Женщина, с сочувствием посмотрев на пациентку, кивнула, спросив только: — Как записать в карте посещений? — Мин Юнджи! Моя девушка. Удивление вспыхнуло на лице, но, увидев наглую, жующую жвачку физиономию гостьи, решила промолчать, выходя из палаты. — Корова старая! — фыркнула подруга, закрыла двери и, сняв кожаную куртку, переоделась в белый халат. — Как ты, детка? — спрашивает нежно, садится на край кровати и, еле касаясь, целует пересохшие губы. — Так, как будто вырезали матку, — звучит грубо, зато искренне. Юнджи не умеет шутить, поэтому сейчас тоже облажалась: — Зато можно не бояться залететь. Джин лицо прячет в подушку, сдавленно стонет: — Я бы и так от тебя не залетела. Тишина повисла в воздухе. Юнджи гладит девушку по спине. Она не знает, что можно сказать в такой ситуации. Все произошло слишком быстро: лихорадка, внезапная боль, потеря сознания. Ким Джин была в библиотеке и именно там упала в обморок, пронзительно закричав. Скорая отвезла в больницу, предварительно позвонив отцу. А там события закрутились еще быстрее. Миома. Срочное удаление матки. Как это могло произойти? Ей всего семнадцать. Конечно, Ким Джин понимала, что отсутствие месячных — тревожный звонок. Но у каждого свой организм, свой биологический ритм, сказал отец, а Юнджи появилась в ее жизни всего пол года назад, и узнав об этом, сразу записала к своему гинекологу. Сходить на прием Джин так и не успела. А если бы мама была жива, подобного бы никогда не случилось. Что взять с двух мужчин, которые заняты только собой? — Когда тебя выпишут? — нежно спрашивает Юн, убирая челку с ее вспотевшего лба. — Не знаю. Мне ничего не говорят здесь. Общаются только с папой и доктором Хо. — Хо тоже в курсе? — Конечно. Отец сразу ему позвонил. Боится, что у меня крыша поедет. Снова молчание. Давит, рвет внутренности на части. — Юнджи, пожалуйста уходи. Я очень устала. Девушка кивает. Понимает все. Целует ее в плечо: — Конечно, малышка. Но я приду завтра. Джин поворачивается к стене, поджимает под себя ноги. Она не хочет плакать, но слезы предательски жгут глаза. Сейчас она правда не желает видеть никого, кто имеет в наличии все органы, даже Юнджи. Особенно Юнджи. 12.2016. Канун Нового Года — один из любимых временных периодов с самого детства. Моменты праздничной суеты, покупка подарков. В этом году придется покупать еще для Чонгука, который возвращается из Америки на каникулы, и приглашен на ужин вместе со своим отцом. В последний раз они виделись пять лет назад. Откровенно сказать, девушка очень удивилась, заметив высокого, красивого брюнета, без стука вошедшего в кабинет доктора Хо. В эту минуту она как раз делала тесты, сидя в мягком, глубоком кресле. Этот кабинет, его мебель, запахи, атмосфера стали родными сердцу. Только здесь она чувствовала себя свободно, спокойно, не боялась саму себя, своих эмоций и страхов. Хосок знал все секреты, всегда был на ее стороне и поддерживал. — Доктор вышел! Стучать, перед тем, как войти, родители не научили? — огрызнулась, оторвавшись от планшета. — Отец вернется, вот и спросим его! — улыбнулся, показав глубокие ямочки на щеках, именно по ним Ким Джин узнала Чонгука. — Гу! — крикнула она, слетела с кресла, повисла на шее, бесцеремонно целуя лицо. — Ты и правда сумасшедшая! — смеется парень, а сам за талию обнимает, прижимает к себе. Скучал ведь. Действительно. Не взирая на то, что эта адская смесь малолетнего бунтаря и сладкой конфетки выносила ему мозг с точной периодичностью. — Твой отец сказал, ты вернешься тридцатого, — говорит, пытаясь успокоить дыхание. — Я сдал сессию экстерном. Очень хотел домой. А папа где? Почему ты одна? Джин пожала плечом, возвращаясь к креслу: — Я должна делать тесты в одиночестве, ни на что не отвлекаясь, а он пошёл вниз за кофе. Странно, что вы не встретились. Чонгук сунул руки в карманы серого пальто: — Ладно, поищу в холле, не буду тебя отвлекать, — поворачивается к двери и вдруг вспоминает. — Кинь мне номер Намджуна. Он его изменил и ничего мне не сказал. Девушка уперла руки в бока. Эта привычка с детства не оставляла ее. — Я пропустила тот момент, когда ты спелся с моим братом… Чонгук хмыкнул: — Как и я тот, когда ты стала лесбиянкой. — У меня нет четкой ориентации. Я просто люблю человека. Мужчины мне тоже нравятся, — почему-то оправдывается. — Ага, расскажи, — бросает Гук и выходит из кабинета.***
Сегодня Ким Джин надела свое лучшее платье. Битый час она проторчала у зеркала, и когда Намджун увидел ее, то удивленно присвистнул: — Что ты с сестрой моей сделала? — Нравится? — крутится, демонстрируя все детали образа: короткое, темно-синее платье действительно очень шло, как для нее сшито. Ничего лишнего: вырез-лодочка открывал круглые плечи, рукав три четверти, длина выше колена — достаточно смело, но все же свои. Волосы, густой волной ниспадали на плечи, слегка закручиваясь на концах. Она накрасила ресницы. Губы бесцветным бальзамом. — Ты для кого так нарядилась? Для Юн или Гука? — смеется хрипло, пытаясь озадачить сестру. — Задницу прикрой. Девушка хочет съязвить, но звонок телефона отвлекает и, увидев «Юнжди» на экране, бросила брату: — Все, отвали! Выставила его за двери, пихая в спину. — Алло! Ты уже подъезжаешь? — спрашивает взволнованно, отчего-то все внутри трепещет, бьется, словно птица об лед. — Джин, прости меня, — тихое в трубке. Посторонний шум. — Что? Юнджи, ты где? — Мы едем к Пакам на ужин. Джин моргнула, застыв у зеркала: — В смысле? Потом к нам? — Нет. Родители купили нам билеты на новогоднее представление… — Ты же понимаешь, что они сватают вас с Чимином?! — Он мне уже сделал предложение. В землю вросла. Нет, ее воткнули туда насильно: — Когда? — Два дня назад. — И ты говоришь мне это только сейчас? Серьезно? По телефону? Предчувствие никогда не подводило Джин, этот раз не исключение. Всю неделю она понимала, что-то не так. Юн где-то далеко. Они вместе два года, и малейшее колебание воды при полном штиле особенно ощутимо. — Я не давала согласия, — настороженно. — Если бы хотела отказать, сказала бы ему сразу, а не вот это вот всё! — резко повысила голос. Юнджи чем-то шуршит в трубке: — Детка, слушай. Мне правда очень жаль, что я не проведу этот вечер с тобой… — Черта с два тебе жаль! — Но я не могу представить родителей в плохом свете. Ты же знаешь, мой старик работает на отца Чимина. Поговорим после праздников. Я люблю тебя. И трубку кинула. Ким Джин слушает гудки. Смотрит на свое отражение в зеркале. Ее пальцы медленно поднимаются вверх по животу, по груди, тянут за золотую цепочку. Греют кулон в ладони. Это украшение Юнджи сделала сама в мастерской ювелирных изделий, где работал старший Мин. Кисть напряжена. Дернула. Сорвала кулон. Бросила его на пол. Красная таблетка. Красная.***
Так просто стереть эту хрупкую грань между хорошим и плохим. Так просто взять и перевернуть душу вверх тормашками, заставить потерять равновесие, разбить мост, связывающий здравый смысл и безумие, а после танцевать на камнях. Это подобно смерчу, который летит разрушать все живое. Он, конечно же, может обойти стороной. Он, кажется, только надвигается, но для Джин этот смерч уже крушит ее сознание, забирает самое дорогое. И имя ему от рождения — Пак Чимин. Гнусный, отвратительный червяк. И в жизни-то он не знает трудностей, появившись на свет с золотой ложкой во рту. Девушка накинула куртку, стерев рукавом блестящий бальзам с губ, оставив на черной коже жирные пятна. Слетела вниз по ступенькам в гостиную, пронеслась мимо сервированного стола. Мимо отца, брата, прямо к входной двери. Открыв ее, почти не заметила стоящих на пороге гостей. Хосок так и застыл с поднятой вверх рукой, не успев постучать. — Ким Джин! — крикнул отец, когда она оттолкнув Чонгука, преграждающего путь, побежала к машине, на ходу вынимая ключи из кармана. Никто ничего не понял. Только доктор Чон сорвался следом, пытаясь ее догнать, но возраст дал о себе знать. Он согнулся пополам тяжело дыша, пар валил изо рта, а ночной воздух рассек пополам взревевший двигатель. Машина сорвалась с места, сжигая шины. — Я догоню ее! — Чонгук коснулся его спины и, дождавшись, когда подбегут остальные Кимы, бросился к машине Хосока, на ходу ослабляя узел галстука. — В аптечке готовый шприц с успокоительным. Вколи его. Только так ты привезешь ее обратно. Поспеши, Чонгук.***
Ким Джин водила круче любого мужика-автогонщика. Иначе как объяснить то, что имея семилетний стаж, Чонгук за считанные секунды потерял машину из вида. Он сжимал руль с такой силой, что пальцам становилось больно, но еще больнее ему станет, если не сможет уберечь девушку от беды. А он жопой чуял неприятности. Джин всегда была вспыльчивой, заводилась на раз, а потом долго не могла взять эмоции под контроль. Только медикаментозный подход. Парень нервничает. Он останавливается у каждого бара по пути и тратит кучу времени перед охраной на описание внешности девушки, пока в одном из них не догадывается показать фото в профиле Какао. Везде отрицание. Нигде девушка с изображения не была замечена. Новый год, и хорошо, что абсолютно в каждом заведении пропускная система по пригласительным. Разве что ее занесет в какую-нибудь дыру на окраине. Чонгук устал и уже смирился с поражением, как вдруг, проезжая мимо развилки, ведущей к лесу, заметил машину Намджуна. Двери нараспашку, фары включены. Прекрасная наживка для грабителей, тем более пьяных ушлепков этой ночью вдвое больше. Чонгук припарковался, выскочил из машины. Он, заглянув в салон серой ауди и убедившись в его пустоте, сжимая в ладони «инсулиновый» шприц, помчался в глубь леса. Благо на дворе стояла зима, многие деревья облысели, улучшив видимость. Включив фонарик на телефоне, парень рыскал между толстых стволов. Он заметил ее сразу, сидящую на поваленном дереве. Коленки прижала к груди. Плечи дрожат. Прячет лицо в ладошках. Совсем как много лет назад. Чонгук выдохнул. Сердцу стало легче гонять кровь по организму, ему резко потеплело. Он снял свою куртку и, присев рядом с девушкой, накинул ей на плечи. — Убери! — грубо говорит она. — Ищи дурака. Потом выхаживай тебя. — Я лучше сдохну. — Подхватишь пневмонию и вправду помрешь, — пытается пошутить. Громко вдыхает. Все же холодно жуть. — Поехали домой. Даже не смотрит на него. — Не хочу! — Тогда поехали, куда? — Здесь останемся. — Ну нет. Если тебе наплевать, то я, как бы, не горю желанием бубенчики отморозить. Не улыбнулась. Толкает ее плечом: — Эй? Что стряслось? Расскажи. — Ты не мой психолог. — Но я его сын, а сам он, сейчас умирает от отдышки, так быстро бежал за тобой. — Мне жаль, — говорит тихо себе в ладони. Это прозвучит странно, но Гук спросит: — Девушка бросила? Молчит, значит, дротик выбил двадцатку. — Девушки полное дерьмо. Я в этом давно убедился. — Суки вообще! Наконец поднимает лицо, смотрит на него глазами опухшими, зареванными. — Оу. Все настолько плохо? — Она, — губы дрожат, — скорее всего, замуж выходит. Все тело долбит озноб. Дробью зубы стучат. Чонгук хмыкает глаза закатив: — Пф, подумаешь. Джин смотрит пристально, крупные капли катятся по ее щекам. Нет, не подумаешь. Любит, наверное. Сильно, наверное. Он не знает, что делать с плачущими девушками, которые за секунду начинают в голос рыдать и всхлипывать. Парень вдруг сам себе удивился, но, схватив ее левой рукой за шею, притянул к себе и крепко поцеловал горячими губами, заставив вздох разорвать ее легкие. Джин дернулась, но он сильнее ее, от того еще более упрямо губами шевелит, мажет ими по нежной коже. Ощущает, как тело рядом с ним напряжено, словно струна, готовая порваться в любую секунду. В тот момент, когда девушка отвечает на поцелуй, его правая рука предательски зависает за ее спиной. Сжав ее волосы в своем кулаке, обнажив кожу за ухом, Чонгук делает укол. Чувствуя, как тело Джин обмякло практически сразу, а лицо опустилось на его плечо, он выбросил шприц. Думал, что уснула. — В отель меня отвези, — еле ворочает языком. — Домой повезу, — отвечает, но дальше сидят, слушая, как салюты режут небо пополам. Новый год наступил.***
В праздничную ночь очень трудно отыскать свободный номер, но Чонгук смог. Не самый шикарный район, не самый хороший отель, а на этом матрасе неизвестно кто и насколько часто отдавал Богу душу. Ким Джин даже нос не сморщила. Не постеснялась двусмысленных взглядов администратора. Не постеснялась также раздеться при нем, показывая свое тело в ярком свете луны. Пульс стучит в висках, на шее, запястьях, в паховой зоне. Чонгуку не по себе. — Не надо! — говорит вяло, заметив, как рука его тянется к выключателю. Уходит в ванную. Гук снимает куртку, собирает ее разбросанные вещи. Пишет отцу смс, чтобы успокоил домашних. Что все в порядке, жива, но обратно не ждать. Сейчас она хикки. Заходит следом. Девушка сидит, как недавно в лесу, прижав колени к груди. Парень галстук снял, бросил его на пол, подвернул рукава до локтей. И, присев рядом с бортом, включил кран, набирая горячую воду в большую ладонь, согревая слабым трением озябшую кожу. Не знает, что сказать. Его никогда не предавали. — Как врач говорю, ты можешь подхватить здесь грибок. — Не важно. Молчат. Каждый думает о своем. Джин о том, что транквилизаторы справились с задачей, притупив все ее страдания, но поутру они вернутся, а когда появится Юнджи, совладать с собой будет еще сложнее. Что если в этот момент девушка дает согласие Чимину, ведь и дураку понятно, что это неизбежно. Чонгук берет большое, махровое полотенце, не новое, но чистое, по крайней мере. И встает, раскрыв его в своих объятиях. Джин не робкая. Поднялась на ноги, глядя ему прямо в глаза. Медленно опустила полотенце, заставив Гука ослабить хватку, дать ткани безнадёжно упасть на грязную плитку. — Как врач говорю, что подобная терапия может сделать только хуже, — шепчет невнятно, пока женское тело жмется к нему, и он чувствует жар через рубашку. — Мне так больно, Гу, — говорит ему в рот, обнимает за шею и все происходит само по себе в ужасном отеле, убогом номере, на застиранной простыне, что касалась ее обнаженного тела, а он, даже штаны полностью не снял. Блицкриг чистейшей воды. Да, слишком быстрая победа над противником. На рассвете она говорит, чтобы больше не гнался, если не зовут. Не помогал, если не просят. А он не хочет быть придурком, который спрашивает: «Кто же был у тебя первым?» Ведь явно же не Юнджи, но он, оказывается, именно такой придурок. Джин плечом пожимает, как будто бы никого, но Чонгуку двадцать два и девственницу он сумеет отличить. — Позвони, если нужна будет помощь… — остальные слова смысл теряют, зависая между двух людей, смотрящих на обшарпанный потолок. В комнате, которая при свете стала выглядеть более мерзко. 01.2017 Почему дождь идет именно тогда, когда внутри человека стонет, болит и плачет душа? Кто придумал это ужасное «обстоятельное»? Поздний, холодный вечер. Маленькое, уютное кафе практически пустое. Занято только три стола. За одним мужчина, работающий на своем ноутбуке. Он пьет ароматный кофе с корицей, глаз не отрывает от монитора. За другим — пожилая пара. Сидят рядышком, о чем-то тихо беседуют: о своем, жизненном, повседневном. За третьим — Джин. Дрожащими руками цепляется в пальцы Юнджи, непроизвольно поглаживая колечко на безымянном. Наверное, подруга специально назначила встречу в людном месте, чтобы девушка смогла удержать свои взрывоопасные эмоции. Но разве это возможно? — Почему ты делаешь это с нами? — шепчет, а голос сбивается, слова путаются местами в голове. Юнджи смотрит в стол. Ей тоже больно, но юношеский максимализм вышел весь, пришло время вынужденной реальности, перемен. Но взглянув на нее, сразу становится понятно — не здесь Юн хочет находиться сейчас. Где-нибудь далеко, где шумит, ревет, истерически волнами бьёт неспокойное море. Ветер путает длинные волосы, и она пытается их усмирить, ладошками хватая за щеки, целуя теплые, мягкие губы. Вокруг ни души. Тишина. Только стук горячего, любящего сердца разносится на несколько километров вокруг. — Джин, я не могу поступить иначе. Слишком много долгов, которые моя семья не в состоянии покрыть без посторонней помощи. Даже если мы продадим все свое имущество, станем пахать, как проклятые, то все равно не сможем погасить даже проценты. Останемся на улице… У мамы больное сердце, ты знаешь. Она умрет, если вовремя не сделать операцию, которую мы не в силах оплатить, — крепко держит строптивую душу. Совсем взрослая. — Можно же найти другой выход! — Да. Другой выход — это Чимин! Ким Джин роняет голову на их сплетенные пальцы. Юнджи наклоняется, касается губами мягких волос и шепчет в макушку горько, глотая вязкие слюни: — Пожалуйста, малышка, прости меня. Но я тоже должна нести ответственность перед близкими, не пререкаться на эмоциях. Отец потеряет работу. Все полетит к чертям. — Я помогу. Займу денег у Хо. Попрошу у отца… — почти плачет, нет, точно плачет. — Даже этого не хватит. За десять лет маминой терапии скопилось столько нулей, сколько, наверное, моя жизнь не стоит. Мы с тобой будем общаться дальше, если ты этого захочешь… — Не хочу, — вскочила на ноги, стул упал на пол, привлекая внимание посетителей. — Я никак не могу повлиять на ситуацию? — голос низкий, полный боли, разрывает горло к чертовой матери. — Нет, — Юнджи тоже встает. — Не шли мне приглашение и адреса нового не называй. Просто проваливай из моей жизни, — кричит, захлебываясь в собственной ярости. — Джин, — пытается дотронуться до сжатого кулачка. — Не трогай! — бросилась к двери, забыв свои вещи, моментально промокнув под проливным дождем. Юнджи кидает купюры на стол, хватает куртки с вешалки и следом бежит. Догоняет лишь у светофора, когда загорается красный цвет. Таблетка в этот раз тоже красная. Набрасывает курточку ей на плечи, пытается к себе развернуть, а Джин трясётся вся, бьётся в сильнейшей агонии. И сердце ее разбивается, сыплется осколками на мокрый асфальт, а дождь безжалостно смывает его остатки в канализацию. Ким Джин никогда ничего не боялась, не стеснялась, не загонялась стереотипами. Поддавшись дробившим ее ощущениям, берет лицо Юн в свои крохотные ладони, целует в губы. Волосы попадают в рот, липнут к ее щекам. Юнджи прижимается к ней всем телом, смешивая их пульс и дыхание. Чувствуя ее безумие. Ее апофеоз. Пытается вкус запомнить, трогает поясницу, плечи, шею. Озноб до кончиков пальцев, зияющая дыра внутри. Чем она заполнится по итогу, никто не знает. «Не беспокоить» повесили на ручку съемного номера, а с первыми лучами солнца уже прощались зареванные. Счастливыми быть обещали друг другу, разлюбившими. — Будь в порядке ради меня, — шепчет Юнджи ей в затылок, ладонями гладя дрожащий живот. — Не беспокойся обо мне. Я в порядке. И ты… Будь. «Я в порядке», — самая лживая фраза, которую говорит человек. Как и то, что время однажды залечит раны. Возможно, муки отпустят, но все равно станет иногда поддергивать, когда где-то звучит любимый мотив, когда слышатся знакомые запахи, когда вспомнится вдруг сонное лицо, нежная улыбка… И что же делать теперь с этой дыркой в груди? Тому, кто остается, всегда тяжелее. «Даже если потом будет больно, насрать», — говорила Юнджи, тряхнув мятными волосами, потянув на себя податливое тело. Два года назад…