Welcome to Hollywood!

В гостиничном номере царил интимный полумрак. За окном день постепенно сменялся вечером. Шумный Нью-Йорк становился всё тише и спокойнее, зажигаясь сотнями огней, и весь этот чудный вид был у Айзавы как на ладони, только не вызывал ожидаемого восхищения. Все эти несколько часов он провёл в гробовой тишине, наедине с самим собой. Он был в белой рубашке, расстёгнутой на верхних пуговицах, и брюках. Сделал причёску – собрал часть волос в пучок, но больше оставил распущенными, – и стал ждать судного часа с поразительным спокойствием. Всё волнение было позади. Осталась лишь одна недосказанность. Вечером подали ужин, к которому он даже не притронулся. Однако на передвижном столике было кое-что, что привлекло его внимание. Он даже поднялся с кресла и подошёл поближе, предполагая, что ему просто показалось. Но нет, куда же отелю с отличным сервисом и без плюшек для своих посетителей? Помимо основного блюда, – которое, он, конечно же, не заказывал, – ему подали и десерт, а ещё – целую пиалу маленьких бельгийских шоколадок и фрукты. Официант, как и всегда, пожелал ему приятного аппетита и тихо удалился, оставив немного удивлённого Айзаву молча переваривать происходящее. Он бросил на пиалу с шоколадками скептичный взгляд. Немного помедлив, достал одну штуку и задумчиво покрутил её в руке. Сколько он уже не ел шоколад? Если память его не подводила, то со старшей школы: после того, как однажды чуть не умер, когда хотел купить шоколад в подарок кое-кому. Точнее, тогда он наивно полагал, что сможет без проблем купить его в магазине... Вечером, тринадцатого февраля, в канун Дня всех влюблённых. Правду говорят, что, когда человек влюбляется, он теряет голову. Это же надо было додуматься пойти в магазин в такое время, когда каждая упаковка со сладким подарком была на счету? Ещё и друзей туда потащил, за компанию, и в итоге они еле смогли уйти из магазина живыми. – Это навевает воспоминания, – усмехнувшись, он раскрыл шоколадку и бросил себе в рот. Особой любви к сладкому Айзава никогда не испытывал, но даже ему сложно было бы отрицать, что бельгийский шоколад был очень вкусным – ему попался с миндалём, что так и таял во рту, оставляя после себя потрясающее послевкусие. После него даже настроение немного поднялось – Шота взял целую горсть шоколадок-малюток с самыми разными вкусами, подкатил столик поближе к окну и присел в мягкое кресло, закинул ногу на ногу. На всякий случай проверил время на телефоне – была уже половина шестого, и, отложив его в сторонку, откинулся на мягкую спинку и закрыл глаза, склонив голову набок. Ему захотелось немного поспать и заодно вспомнить былые деньки. С десятых чисел декабря они с Тошинори начали жить вместе, а ближе к середине месяца у Яги была олимпиада по английскому, к которой он очень усердно готовился. Настолько, что иногда Айзаве приходилось чуть ли не силой стаскивать его с компьютерного кресла, когда он засыпал на письменном столе. Нередко ему приходилось ложиться спать без Тошинори, потому что тот до самого утра сидел за учебниками, с включённой лампой. И Шота понимал, почему для него было важно показать на олимпиаде хороший результат – это ведь прямым образом повлияет на его баллы при поступлении в университет: если займёт призовое место, это станет дополнительным бонусом. Но он всё равно не одобрял того, как Яги истощал себя день за днём: если не тренировками, то учёбой, и наоборот. Айзаве страшно было представить, что с ним будет через месяц или два, с такими нагрузками. У него и самого заданий прибавилось, с приближением экзаменов, но по сравнению с тем, как себя загонял Тошинори, Шота был ещё счастливым и свободным человеком. Ширакумо и Хизаши тоже не на шутку волновались из-за предстоящих экзаменов, хотя и успокаивали себя мыслями о том, что это было последним испытанием в году, а после него – Рождество, Новый год, зимние каникулы, счастье! Но перед этим, конечно, придётся пострадать... Оборо жаловался, что у него совсем не было времени погулять с Немури, так как девушка тоже была занята учёбой, а Ямада нередко засыпал прямо на уроках, вырубаясь под монотонный голос классного руководителя. Ближе к середине декабря в таком истощённом состоянии были почти все ученики. Учителя подбадривали их, с головой заваливая заданиями на дом, после чего и вовсе жить не хотелось. Ни о какой праздничной атмосфере не шло и речи. Она царила разве что на улице, где дома и магазины, один за другим, готовили к Рождеству. Проходя мимо подобных, украшенных разной праздничной всячиной, Шота и сам чувствовал ощущение праздника, пусть у него совершенно не было времени думать о чём-то подобном – все мысли занимала только учёба. Где-то в глубине души он хотел отметить Рождество с Тошинори, обменяться с ним подарками в этот день, как делали все влюблённые. Но они всё реже виделись дома, и он никак не мог найти время на то, чтобы обсудить с ним будущий праздник. Утро Яги начиналось с тренировки, потом они шли в школу и возвращались оттуда поздно вечером, после библиотеки, а дома сразу же садились за домашние задания. За завтраком или ужином могли перекинуться разве что парой фраз, потому что оба были чертовски уставшими. И только во время прогулки по городу вспоминали, что близилось Рождество – оба любовались красочными витринами магазинов, с интересом рассматривали рождественские украшения и взаимно восхищались яркой иллюминацией в ночи, когда останавливались в парке, грея руки о стаканчики с горячим чаем или кофе. Даже Айзава, всегда равнодушный к праздникам, говорил Тошинори, устроив голову у него на плече, что хотел бы побыстрее встретить Рождество – этот праздник он любил больше всех остальных. – Необычно слышать от тебя такое, – улыбаясь, шептал Яги в ответ, с нежностью целуя его в макушку. – Я думал, что ты не любишь праздники. – Сейчас, чтобы отвлечься от этой изнуряющей учёбы, я готов полюбить что угодно, – парировал Шота с мрачным смешком, прижимаясь к нему теснее, чтобы согреться. Он чувствовал на себе пытливый взгляд Яги, но никак не отвечал на него, сидя с закрытыми глазами. – Хочется наконец-то расслабиться... Мой чай уже остыл. Пойдём домой? Я замёрз... Затем они шли обратно в обнимку, не расставаясь ни на миг. Тошинори вежливо не стал уточнять, что Шота вдруг проникся праздничным настроением и по его вине – вместо этого он молча согревал его руки своим дыханием, ласково приговаривая, что кое-кто совершенно не переносил холод. Однако, несмотря на это, иногда ходил с ним на утренние тренировки, особенно на те, что проводились с учителями, и терпел подобные неудобства, чтобы только быть рядом с ним. Яги ценил его жертвы. После того разговора, в библиотеке, он пересмотрел своё критическое отношение к той тяжёлой ситуации, в которой они с Шотой оказались, и, последовав его совету, стал проще – ценил каждую минуту, что была им дана, и старался меньше думать о плохом, чтобы больше не расстраивать любимого человека. Когда они возвращались домой, Тошинори старался уделять ему внимание, как мог, но Айзава совсем не обижался, что у него не всегда это получалось. Он был рад уже тому, что они больше не ссорились по пустякам, жили вместе и проводили крупицы свободного времени друг с другом – эти приятные мелочи были важнее всего остального. Утром, в день, когда должна была проводиться олимпиада, Тошинори чуть было не проспал – отменил утреннюю тренировку и не проснулся в пять часов, как обычно, и даже второй будильник не услышал. Айзава с трудом смог разбудить его, легонько тормоша за плечи: – Тоши... Уже утро, – сонно бормотал он. Шота и сам безумно хотел спать, потому что они вместе решали задания до поздней ночи, почти утра, и, не выдержав, рухнул на него сверху, обнимая тёплую тушку. Одеяло сползло наполовину, обнажая мускулистую спину его парня, прикрывая лишь бёдра. Яги даже глаза не раскрыл, когда он начал будить его, и не поднял голову с подушки, продолжая сладко сопеть. Айзава же продолжил бормотать с закрытыми глазами: – Тоши... Вставай... У тебя сегодня олимпиада... – Что?.. – Олимпиада... по английскому... – прошептал Шота, находясь на грани между сном и реальностью. Его мозг упрямо не хотел просыпаться, но при этом он знал, что необходимо было разбудить Тошинори, потому что сегодня был очень важный день – это Айзава понимал подсознательно. – Сегодня... Они почти одновременно подхватились с кровати, когда до них наконец-то дошло, что уже наступило утро. Очень важное утро. Тошинори с ужасом посмотрел на время на телефоне и крикнул: – Мы проспали, Айзава-кун! До начала уроков осталось полчаса! – Сколько?! – Шота вскочил с постели следом за ним, не запутавшись в одеяле лишь чудом, и, подбежав к столу, начал бросать учебники и тетради в их сумки. Быстро обернулся к Яги, крикнув: – Иди в ванную, а я пока наши сумки соберу! – Спасибо, Айзава-кун! – Тошинори поблагодарил его уже с зубной щёткой во рту, заскочив в комнату лишь на секунду, – он первым делом помчался в ванную, приводить себя в порядок. – Я пока завтрак приготовлю! – Какой там?! Мы уже не успеем! – разобравшись с сумками, Айзава начал очень быстро одеваться. Не удосужившись застегнуть рубашку и пиджак на все пуговицы, он пулей выскочил из комнаты. По дороге в коридор вдруг словил ртом свежеприготовленный бутерброд – пробегал мимо кухни как раз тогда, когда оттуда уходил Тошинори, с точно таким же бутербродом во рту. – По дороге поедим, – быстро надев школьные туфли, Яги взял у него из рук обе сумки, чтобы Шота смог обуться, и выбежал из квартиры первый. Тот не заставил его долго ждать – Айзава просто запрыгнул в свои туфли, даже не поправляя задники, выбежал следом за ним, и, закрыв квартиру, они вместе помчались к лифтам. В порядок приводили себя тоже там: застёгивались на все пуговицы, завязывали галстуки, поправляли обувь, волосы, и наспех доедали свои бутерброды. Сразу после того, как лифт спустился на первый этаж, их забег продолжился – надо было успеть на автобус. Пока они ехали, Тошинори проверял, всё ли самое нужное было у него в сумке, и облегчённо вздохнул, посмотрел на Айзаву с благодарностью: несмотря на то, что Шота ранее никогда не собирал за него сумку, он положил всё то же, что он брал с собой каждый день, и, конечно же, не забыл взять приглашение на олимпиаду. Если бы они в этот момент не ехали в автобусе, Яги бы поцеловал его в благодарность, но сдержался, ограничился только объятиями. Ему было важно чувствовать поддержку Айзавы в этот день, так как олимпиада – это был первый шаг на пути к его большой цели – учёбе в Америке. Он как-то уже говорил Шоте, что всегда мечтал учиться и жить именно там, хотя Японию любил не меньше, и что уже давно решил для себя, что будет поступать в университет именно туда. Когда Айзава не знал всей правды, Тошинори не мог говорить об этом открыто, но теперь, зная всё, он поддерживал его во всех начинаниях, что не могло не радовать выпускника. В такие моменты он чувствовал его любовь как никогда сильно, ведь только когда по-настоящему любишь, поддерживаешь человека во всём, даже если самому тебе нелегко смириться с тем, что придётся отпустить его. Пулей выскочив из автобуса на своей остановке, они со всех ног помчались к школе, на уроки. Тошинори всё время напряжённо смотрел на часы на красном телефоне. Он без труда мог бы побежать ещё быстрее и вырваться вперёд, но хотел быть рядом с Айзавой, который изо всех сил старался не отставать от него. Перед тем, как разбежаться по своим аудиториям, они чуть было не перепутали свои сумки, а затем, в спешке пожелав друг другу удачного дня, ринулись на занятия так быстро, как только могли. По итогу на первый урок никто из них не опоздал – Шота и Яги забежали в свои классы за минуту-две до звонка. – Шо-чан, ты сегодня поздно, – не без удивления сказал Ямада, когда друг рухнул на свой стул, тяжело дыша после быстрого бега. Их парты были по соседству. – Проспал? – Да, мы с Тошинори проспали. Чудом успели на автобус, – Шота ответил ему на автомате, быстро вытаскивая из сумки учебные принадлежности. Он даже не понял, что сказал и кому – в голове у него все мысли были только о том, что он впервые в жизни чуть было не опоздал на первый урок. Повезло, что учителя ещё не было в классе. – Вы, что?.. – на всякий случай, переспросил Хизаши. От удивления у него даже очки с переносицы сползли – только после того, как посмотрел на него, увидел его шокированный взгляд, Шота понял, что сказал. У него от испуга чуть сердце не замерло. Он быстро поправил себя: – Я имел в виду, что мы живём в одной стороне, недалеко друг от друга, и иногда ходим в школу вместе, а сегодня проспали... – А-а, ну, я так и понял, – слегка заторможенно ответил ему Ямада. – Просто удивился. Я не знал, что вы вместе в школу ходите. Айзава облегчённо вздохнул – Хизаши ничего не заподозрил и хорошо. Как гора с плеч. Он ведь чуть было не проболтался! – Иногда... То есть очень-очень редко, – почти скороговоркой пробормотал Шота. Он и сам понимал, что с каждым новым словом выглядел всё более и более подозрительно, но ничего не мог с собой поделать – его до сих пор трясло от волнения. Он никогда не опаздывал на уроки. Даже Ширакумо начал приходить вовремя – Немури хорошо на него повлияла, – и он тоже смотрел на него с удивлением, от скуки качаясь на стуле, но ничего не сказал. От дальнейших расспросов Айзаву спас вошедший в класс учитель – как только он появился, все встали, уважительно поклонились, а затем сразу же начался урок. Шота украдкой поглядывал на своих друзей, но, благо, те были полностью заняты учёбой – молча уткнулись в свои тетрадки, записывая то, что говорил учитель, как самые прилежные ученики. А в любой другой день они бы точно начали бросать ему на парту записочки, расспрашивая обо всём на свете: почему проспал, чем занимался, почему не говорил, что иногда ходил в школу с Яги и прочее-прочее. Если бы это произошло, Шота бы точно раскололся, и они бы обо всём догадались. Он впервые в жизни был благодарен той адской нагрузке, что свалилась на них всех из-за предстоящих экзаменов, и, быстро выбросив из головы все лишние мысли, тоже приступил к уроку. В обед они с Яги не виделись, как и после занятий – тот сразу же поехал на олимпиаду в сопровождении своего классного руководителя и других учителей. Айзаве не с кем было поделиться тем, что случилось утром, хотя тревога не отпускала его весь день. Он смиренно ждал возвращения Тошинори с олимпиады, чтобы обсудить с ним этот случай, да и самого его расспросить о том, как у него прошёл день. После уроков ему пришлось сделать вид, что он собирался идти к себе домой, чтобы Ширакумо и Хизаши не задавали ему лишних вопросов, хотя и чувствовал себя безумно глупо. От кого он пытался скрываться? От своих лучших друзей?! Он ведь не сделал ничего плохого, просто влюбился... в школьную знаменитость. Точнее, он куда больше полюбил именно настоящего Тошинори, когда познакомился с ним поближе. Он полюбил не того парня, что всегда старался улыбаться, несмотря ни на что, а того Яги, который умел признавать свои поражения, и был силён не только телом, но и душой. Того Тошинори Яги, которого знали только его самые близкие люди. Вечером, от скуки, Айзава затеял небольшую уборку, просто чтобы отвлечься, занять себя чем-то. Вытирая пыль в комнате Тошинори, он случайно нашёл на полочке фотографию, а когда получше рассмотрел её, то даже не поверил своим глазам – на ней был шестнадцатилетний Яги, который ещё не начал тренироваться. На вид – самый обычный парень: спокойное выражение лица, без тени улыбки, отсутствующий взгляд. Тогда школьная форма сидела на нём как влитая. Как и говорила Нана, он был похож на него – абсолютно другой человек, который тогда ещё был очень далёк от своей мечты, но никогда не забывал о ней. В том году он поступил в старшую школу, и именно там они и встретились, только год спустя, когда Шота тоже стал старшеклассником. Айзава узнал его уже как школьную знаменитость – парня с отличными оценками и физическими данными, который стал значительно увереннее в себе. Но самое удивительное заключалось в том, что в своих снах Шота видел его именно таким – в чёрном гакуране, отстранённого и молчаливого, что каждый раз мчался вперёд, оставляя его далеко позади. Может, это был какой-то знак? Не мог же этот сон сниться ему просто так? Или он был результатом работы его подсознания? Пусть на словах Айзава и согласился отпустить Тошинори в Америку, чтобы тот исполнил свою мечту, но, на самом деле, всеми фибрами души он был против этого. А если он был прав, и не стоило отпускать Яги в Америку? С каждым днём Шота убеждался в этом всё больше и больше. Ему даже страшно было представить, что с ним будет, когда Тошинори уедет, хотя внешне он и пытался казаться сильным: говорил ему, что всё будет хорошо, а сам каждую ночь мучился от кошмаров, в которых они расставались раз за разом. Благо, Тошинори спал крепко и не слышал, как он просыпался среди ночи в холодном поту, а потом уходил на кухню, заваривал себе крепкий чёрный чай и с трудом засыпал под утро. Свою усталость он списывал на учёбу, но Яги не очень-то верил ему – он знал, что причина была явно не в экзаменах, но, как и Шота, делал вид, что всё было в порядке. Они оба не хотели тревожиться по пустякам, пока могли быть вдвоём. В Айзаве пробудилось любопытство: а мог ли он найти ещё какие-то снимки с того времени, когда Яги ещё не был учеником Наны? Копаться в личных вещах Тошинори он считал дурным тоном, но сейчас ситуация побуждала его к действиям – сам Яги вряд ли стал бы рассказывать ему об этом периоде своей жизни. Возможно, для него это были не лучшие воспоминания, связанные с его беспомощностью, и он не хотел, чтобы Шота знал его таким? Тогда зря, потому что именно эта часть его жизни была для Айзавы самой интересной – начало его пути, истоки. Он пролистал все фотоальбомы, но так ничего и не нашёл. Смотрел в журналах и книгах, рылся в шкафчиках, тщательно исследовал содержимое книжных полок – везде было пусто. Последним, что он решил проверить, был шкафчик с дисками, с фильмами про супергероев. Шота вспомнил, что иногда спортсмены записывали свои тренировки на видео – так можно было поработать над ошибками и проследить за тем, как рос, или нет, прогресс. Он чувствовал, что у Тошинори такие точно были, как раз с давних времён, и начал усердно искать в коллекции этого киномана хотя бы один подобный диск, заодно и пыль протёр с каждого. Поиски были слишком долгими. Айзава уже даже думал бросить свою затею, перебирая десятки дисков, как вдруг увидел одну очень подозрительную коробочку – она была прозрачной, без всяких надписей. Вот это уже было интереснее. Закрыв шкафчик, Айзава взял свою находку и решил проверить содержимое на компьютере: даже если бы там были просто записи из детства Тошинори, ему всё равно было бы интересно это глянуть. Но как только он увидел подписанные папки с файлами, то с трудом удержался от радостного вопля – да, это было оно – старые записи с тренировками Яги! Он их даже по месяцам расписал, какой молодец. И такой клад лежал, не пойми где: возможно, Тошинори и вовсе про него забыл. Увлёкшись просмотром, Айзава даже не заметил, как за окном стемнело. Он сидел перед компьютером, надев большие наушники, не отрывая взгляда от монитора, как будто смотрел самый настоящий документальный фильм, и видел живое подтверждение слов Шимуры Наны – такого Тошинори Яги, который был очень похож на него самого. Немного неуклюжий и слабый парень с экрана разительно отличался от нынешнего Яги: раньше он и километра не мог пробежать без одышки, а сейчас с лёгкостью пробегал все десять. Тренировки с Наной были не такими адскими, как с Гран Торино, но, тем не менее, она тоже не давала Тошинори спуску. А ещё научила его улыбаться, даже если он не особо горел желанием делать это. Когда он выдавливал из себя улыбку, Шота чувствовал сходство с ним как нельзя лучше и тихо смеялся: он был таким же, когда Оборо и Хизаши учили его улыбаться, – у него сначала тоже получалась только кривая гримаса. Зато после этого они перестали называть его унылым! Айзава и подумать не мог, пока не увидел эти записи, что у них с Тошинори было так много общего. На секунду он даже пожалел, что они не встретились раньше. – Интересно? – кто-то мягко похлопал его по плечу и, приподняв один наушник, склонился к уху, с трудом сдерживая в голосе усмешку. Это был Тошинори. Пока Айзава просматривал его, возможно, тайные записи, он успел вернуться с олимпиады. Реакция Шоты как всегда была мгновенной – скинул с себя наушники, быстро выключил видео и резко обернулся к нему на компьютерном кресле с самым невинным выражением лица. – Привет. – Привет, – Яги изрядно повеселило его поведение. – А чего ты выключил? Не понравилось? – Я не хотел копаться в твоих личных вещах, просто... – пряча глаза, Шота начал предательски запинаться. – Просто ты нашёл старые видео моих тренировок до того, как я собирался показать тебе их, – не видя в его поступке ничего постыдного, Тошинори лишь пожал плечами и улыбнулся. На удивление Шоты, ему вся эта ситуация показалась очень даже забавной. – И как же ты его нашёл? Мне казалось, что я хорошо спрятал этот диск. – Пришлось перерыть много барахла, – Айзава очень красноречиво указал рукой на шкафчик с дисками. Не то чтобы он не уважал хобби Яги – ему всегда не нравилось, когда было много вещей, любых. Шота был поклонником минимализма, поэтому комнату Тошинори считал воплощением хаоса, пусть там всё и было, относительно, на своих местах. С его слов выпускник только посмеялся. – Как всё прошло? – Занял первое место по префектуре, – Яги ослепительно улыбнулся и показал ему жест «ни» – приложил два пальца к лицу, весело подмигнул. – Теперь я наконец-то свободен! – Эй-эй, погоди радоваться, – глядя на счастливого Тошинори, с улыбкой сказал Айзава. – Впереди ещё экзамены... Хотя, наверное, после олимпиады, это для тебя мелочь... Странно, я думал, тебе нравится учиться. – Не настолько, – хохотнув, Яги неожиданно опроверг его слова. – Мне легко даётся учёба, но, на самом деле, отношение у меня к ней такое же, как у тебя – по-настоящему выкладываюсь только по острой необходимости. – Это не отменяет того факта, что ты всегда очень много трудишься, и это касается практически всех областей: спорт, учёба, – размышлял Шота вслух, отведя взгляд. – Ты – гений, с этим не поспоришь, но также тебе пришлось приложить немало усилий для того, чтобы стать более сильным и выносливым, чтобы стать лучшим. Я видел... Когда-то ты был совсем другим. Почему ты никогда не рассказывал мне о том времени? – Как-то речи об этом не заходило, – Тошинори виновато пожал плечами, всё также улыбаясь. – Я хотел рассказать тебе как-нибудь, но всё времени не было. Но сегодня! – он с решительностью сжал руку в кулак и продолжил бодрым тоном, удивив Шоту: – Раз уж ты нашёл этот диск, если хочешь, мы посмотрим его вместе? Я как раз купил газировку и чипсы, – только после этих слов Айзава обратил внимание на то, что на полу лежал пакет с едой, и удивился ещё больше. Газировка? Чипсы? В доме у Тошинори? Он посмотрел на него, как на незнакомца, которого видел в первый раз в жизни, и Яги уловил эти эмоции – широко улыбнулся и коротко посмеялся с его шокированной реакции. – Чуть позже ещё пиццу привезут, – он с радостью сообщил ему об этом, светясь, как начищенный самовар. – Сегодня мы празднуем! А завтра начнём готовиться к Рождеству – осталось всего десять дней! Нужно купить курицу и всё необходимое для рождественского торта! – Так мы... всё-таки будем отмечать праздники вместе? – Шота отказывался верить своим ушам. Ещё день назад этот парень безвылазно торчал в библиотеке и не спал сутками напролёт, а сегодня его как будто подменили! Он думал, что главной задачей для Тошинори были олимпиада и экзамены, и что на фоне всего этого ему было не до праздников. Но, как оказалось, он снова устроил ему сюрприз: наверняка, намеревался выложиться на полную до конца года, чтобы потом вместе с ним отметить Рождество и Новый год! – Конечно, будем, – Тошинори наклонился и поцеловал его в щёку, бережно обнял за плечи. Он выглядел очень счастливым. – Ты думал, что я пропущу это из-за своей занятости? Да никогда! Учитель и Гран Торино будут отмечать зимние праздники со своими семьями, так что тренировок с ними не будет, как минимум, до десятого января. Все каникулы мы проведём с тобой вместе. – Шутишь? – Айзава всё ещё отказывался верить своим ушам. Он как будто оказался в параллельной вселенной, где его парень-спортсмен любил вредную еду и был постоянно свободен. Вся эта информация никак не укладывалась у него в голове. – Нет, не шучу, – Тошинори с лёгкостью поднял его с компьютерного кресла, взяв на руки, и весело закружился, не переставая счастливо улыбаться. – У нас впереди ещё столько всего интересного!.. Кстати, я сегодня подумал над кое-чем, – специально добавив в голос интригующие нотки, Яги встретился с ним глазами и продолжил: – После каникул мы признаемся твоим друзьям, что встречаемся. Или даже раньше – например, на Рождество. Я больше не намерен скрывать свои чувства к тебе. – Да что за муха тебя укусила?.. – распахнув глаза от шока, пробормотал Айзава. Сначала вредная пища, которую он никогда не покупал, а теперь – открытый каминг-аут перед их общими друзьями. Ему точно парня не подменили на той олимпиаде? Непривычно было видеть Тошинори таким радостным и беззаботным, хотя и приятно. – Ты не заболел? – Шота приложил руку к его лбу, меряя температуру. Для большей эффективности прижался губами, но вроде всё было нормально. – Откуда такая гиперактивность? Собираешься расправиться со всеми делами одним махом? – Я хочу сделать тебя счастливым, – твёрдо сказал Яги. Он одним взглядом дал ему понять, что не шутил. – Если ситуация с друзьями так сильно тебя тревожит, значит, не вижу смысла и дальше мучиться – мы скажем им правду. – Но... Я не знаю, как они это воспримут... – слабо отнекивался Шота. В глубине души он был благодарен Тошинори за такое важное решение, но ему всё ещё было безумно страшно говорить правду. Не слишком ли всё спонтанно? – Может, не надо? Потом как-нибудь скажем... – Даже если и не скажем, я больше не буду скрывать свои чувства по отношению к тебе, и, думаю, когда они это увидят, то сразу же обо всём догадаются, – Яги был непреклонен. А потом мягко напомнил: – Они – твои лучшие друзья, Шота. Я понимаю, каково тебе обманывать их, поэтому и хочу, чтобы они узнали правду. Если честно, я думаю, что они нас поймут, так что тебе не стоит бояться. – А если нет? Я сегодня чуть не проболтался, что мы с тобой вместе живём... – усомнился Айзава. – В любом случае я буду рядом с тобой, – опустив Шоту на пол, Тошинори затем крепко обнял его, чтобы он даже и не думал сомневаться в его словах, с нежностью погладил по волосам. – Мы вместе это скажем. Ты не будешь одинок. «Да, пока ты здесь, я не буду чувствовать одиночество», – Айзава согласился с ним в мыслях, но вслух ничего не сказал, обнимая его в ответ с закрытыми глазами. Он не хотел думать, что всё это будет длиться только до весны, всячески гнал от себя эти мысли. Тошинори был прав – рядом с ним ему ничего не было страшно. Может, это будет и к лучшему, если они вместе признаются ребятам? С поддержкой Яги ему будет легче пережить их осуждения, если они будут. Рано или поздно они всё равно должны будут узнать правду. Договорившись, что всё-таки поведают о своих чувствах друзьям, но не определившись с конкретными сроками, Тошинори и Айзава начали готовиться к невероятно вредному ужину. Яги дождался, когда им доставят пиццу, и даже не одну, разложил баночки с газировкой на журнальном столике и развернул монитор компьютера так, чтобы им, сидя на кровати, было лучше видно то, что творилось на экране. В итоге у них с Шотой был почти романтический ужин, который они провели за просмотром его старых видео, удобно разместившись на кровати. Яги обнимал его со спины и с удовольствием отвечал на вопросы о своём прошлом, предавшись ностальгии. Они круто отдохнули в тот вечер, посвятив время только друг другу – Тошинори даже от тренировки отказался, чтобы не оставлять Шоту одного. После олимпиады график Яги стал более щадящим – они с Айзавой даже на свидания стали ходить, чтобы только не учиться двадцать четыре часа в сутки. Тренировки с учителями он посещал всё реже, в связи с предрождественской суетой, а после экзаменов они и вовсе прекратились. Нана и Гран Торино пожелали ему и Айзаве удачно провести зимние праздники – поесть рождественский торт, на Новый год обязательно сходить в храм, – и на этой хорошей ноте расстались с ними до следующего года. Больше всего окончанию года радовались Ширакумо и Хизаши, сдавшие чёртовы экзамены на более-менее удовлетворительные баллы. У Оборо наконец-то появилось свободное время, которое он всецело посвящал Немури, а Ямада получил возможность нормально выспаться, чтобы больше не рисовать на очках зрачки, как будто ни разу не спал на уроках. Айзава своими оценками тоже был доволен – на него благоприятно повлияли ночные посиделки с Тошинори за учебниками – за это время он хорошо подготовился. Сам же Яги сдал экзамены не так хорошо, как от него все ожидали, а когда Айзава спросил его, почему так вышло, тот честно признался, что все силы у него ушли на подготовку к олимпиаде. Тем самым, он также опроверг его слова касательно своей гениальности – Тошинори хитро напомнил ему об этом, с таким взглядом, мол: «Ты ещё многого обо мне не знаешь, Айзава-кун. Даже у школьной знаменитости есть свои недостатки». Шота догадался, что он сделал это специально, чтобы напомнить ему о том времени, когда ещё не был местной звездой, и потом высказывал Яги, что это было крайне неразумно с его стороны – рисковать своими оценками, – на что выпускник только пожимал плечами и загадочно улыбался, считая иначе.

* * *

День выдался для Всемогущего очень утомительным и было неудивительно, что его сморило ближе к вечеру – сев в автомобиль после изнурительных съёмок, он почти сразу же задремал. Точнее, клевал носом, упрямо не закрывая глаза, около часа, а потом всё-таки отключился. Ночноглаз сидел рядом и каждый раз бросал на него испытывающие взгляды, недовольный тем, что он мучил себя. Мираи так и хотелось сказать: «Пожалуйста, отдохни хоть немного, сегодня был тяжёлый день», пока они ехали в отель, но Тошинори был таким уставшим, что даже не замечал, с каким беспокойством он смотрел на него всё время. Первое, что он почувствовал после пробуждения – лёгкую тряску, и это было логично – они ведь ехали в машине. А второе... Сонно помотав головой, не раскрывая глаз, актёр понял, что лежал на чём-то твёрдом, и это точно было не сиденье. Перевернувшись на бок, он уткнулся носом в чью-то одежду и почувствовал знакомый запах духов. Тряска всё ещё продолжалась, и ему совершенно не хотелось просыпаться. На фоне он слышал убаюкивающий шум города, приглушённый чёрным тонированным стеклом. Его волос касались чьи-то очень осторожные руки – они то приглаживали две пряди, что стояли торчком, то плавно, не спеша, не делая никаких резких движений, пропускали золотые локоны через длинные аристократичные пальцы. Тошинори улыбнулся сквозь сон, довольный такой лаской. Он прекрасно знал, кому принадлежали эти руки, мог определить это даже с закрытыми глазами. Предчувствие подсказывало ему, что он лежал на коленях своего заботливого менеджера, уткнувшись носом в его всегда приятно пахнущий пиджак. Похоже, его вырубило, и Ночноглаз, не в силах и дальше терпеть, как он издевался над собой, помог ему лечь, чтобы, заснув сидя, он не бился головой о стекло или, что ещё хуже – переднее кресло. – Сколько времени? – слабо пробормотал Тошинори сквозь сон сиплым голосом. Вставать ему совершенно не хотелось. Он чувствовал усталость каждой клеточкой своего тела. – Почти семь, – также тихо отозвался Мираи. Как только Яги заговорил с ним, он, смущаясь, убрал руки, более не трогая его волосы. Этот жест заставил актёра усмехнуться. Он раскрыл глаза и лукаво взглянул на него исподлобья, видя перед собой именно ту картину, какую и представлял: очаровательный румянец на бледных щеках, что был едва виден в полумраке, и тёплый взгляд золотых глаз, такой преданный и нежный, за тонкими стёклами очков. Пять лет назад такой же взгляд был у Айзавы, а теперь Тошинори видел в его глазах лишь холодную насмешку. За прошедшие года они оба очень сильно изменились: Шота стал более самостоятельным и смелым, а он... окончательно запутался в себе. Для него отношения на расстоянии оказались слишком тяжёлыми, хотя сначала он и думал, что его выносливости вполне хватит. Уже спустя два года вдали друг от друга, они поняли, что это было для них невыносимо – не иметь возможности встретиться в реальности и общаться только по интернету, после всего того, что между ними было. Гормоны шалили не по-детски у обоих. Первые два года было ещё терпимо, а затем началась беспощадная ломка – бесило абсолютно всё. Именно с тех пор они оба начали пропадать в барах, пытаясь хоть как-то отвлечься от мучительной тоски друг по другу. – Мы уже приехали? – получив в ответ утвердительный кивок, Яги резко поднялся и начал разминать затёкшую шею, широко зевая и улыбаясь. Его сон как рукой сняло. – Отлично! Много я спал? – Чуть больше получаса, – тихо ответил Ночноглаз, робко поправив очки на переносице. Он смотрел на него украдкой, молча скрывая беспокойство. – Вы уверены, что хотите провести досуг именно таким образом, как запланировали? Я думаю, это будет небезопасно для вас... – Ночноглаз, – неожиданно строго сказал Яги. – Я же просил – никаких «вы». – Н-но... – Мираи, – ещё твёрже повторил Тошинори. Как только он одарил Сасаки взглядом своих ясных голубых глаз, все возражения тут же отпали – менеджер просто потерял дар речи, чувствуя, как бешено заколотилось сердце, словно готово было в тот же миг выскочить из грудной клетки. Он не посмел бы возразить, когда Всемогущий был настроен так категорично. – Мы сейчас не на работе. Ты можешь обращаться ко мне по имени. – Я понимаю. Прошу прощения, – сконфуженно пробормотал самый преданный и верный поклонник Всемогущего. Не то чтобы он слепо обожал только образ героя, который Яги поддерживал на съёмках, а иногда даже и в жизни. Нет. Он знал настоящего Тошинори, который, на самом деле, был совсем другим человеком – в облике Всемогущего он появлялся перед миром, а в своём собственном – только перед самыми близкими людьми, которым доверял. Ночноглазу повезло, что он был в кругу последних, чем несказанно гордился, и не было бы для него большего несчастья, чем утратить это доверие. – Не волнуйся, всё будет в порядке, – Тошинори подбодрил его своей ослепительной улыбкой, от которой на душе сразу стало теплее – Мираи даже позволил себе улыбнуться. – Я уверен, что Айзаве эта идея точно понравится – ему, наверняка, уже надоело в номере торчать. А насчёт безопасности... Яги напустил на себя образ пафосного героя – набрал в грудь побольше воздуха и сделал комично-серьёзное лицо, заставив строгого менеджера прыснуть со смеху, а потом уверенно продолжил, крепко сжимая руку в кулак: – Ерунда! Я смогу защитить нас обоих! – Но, всё же, я бы приставил к вам охрану, на всякий случай, – тихо посмеиваясь, настаивал Ночноглаз. За это он и любил Тошинори больше всего – Яги всегда мог развлечь его своими забавными выходками. Рядом с ним он просто не мог не улыбаться. – Если тебе понадобится моя помощь, – Мираи сразу же поправил себя, заменив обращение «вы» на «ты», – набери меня и сразу сбрось вызов – так я пойму, что дело срочное. – Не так уж и часто я попадаю в неприятные ситуации, – мягко упрекнул его Тошинори, на что менеджер в ответ одарил его очень красноречивым взглядом, слабо усмехнувшись. Да, не так уж и часто – почти каждый день, и они оба это знали, поэтому Ночноглаз и захотел перестраховаться. После долгого зрительного контакта, Яги всё же сдался: – Ладно-ладно, я обязательно позвоню, если что-то случится. Где мой реквизит? – Здесь, – Ночноглаз достал для него тёмные очки и кепку, спрятанные за подголовниками. Всемогущий надел на себя маскировку, посмотрел в зеркало и, довольный своим внешним видом, сверкнул обезоруживающей улыбкой. Мираи же считал аксессуары совершенно бесполезными – он был уверен, что прохожие без труда смогли бы узнать киноактёра по росту и мускулистому телосложению. Затея Всемогущего казалась ему настоящим безумием. Но разве могло быть иначе? Тошинори похлопал себя по щекам, чтобы быстро взбодриться, а потом решительно вышел из автомобиля. Но, не успел он сделать и шагу, как Мираи вдруг остановил его, схватив за руку. Обернувшись, Яги увидел не на шутку обеспокоенный взгляд золотых глаз. – Пожалуйста, береги себя, – совсем тихо, едва ли не шёпотом попросил его Сасаки. На самом деле, в этих простых словах было скрыто намного больше: и волнение, и смущение, и... чувство вины. Последнее Тошинори распознал безошибочно и сердито вздохнул: сколько бы он ни говорил Ночноглазу не винить себя ни в чём, тот всё равно упрямо продолжал заниматься садомазохизмом. Даже сейчас он не мог сказать ему о том, что чувствовал, потому что был в роли его менеджера, а не близкого друга – личные отношения на работе были строго запрещены самим же Мираи. Он сам загнал себя в такие жестокие рамки, чтобы не допускать слишком многого, и, хоть Тошинори был против того, чтобы он мучил себя, частично, всё же был с ним согласен – им стоило придерживаться субординации, чтобы не натворить дел. Особенно ему стоило держаться от Ночноглаза подальше, но, как ни старался, он не мог до конца следовать своим же инструкциям и всё равно был рядом с ним не просто как клиент, звёздный актёр, которым Сасаки восхищался, но и как очень близкий человек. Любимый человек. «Во всём виноват только я», – Тошинори обхватил его ладонь обеими руками, слегка сжал её, и, наклонившись, посмотрел ему прямо в глаза, без тени улыбки на лице. Ночноглаз понял, что он хотел сказать, без слов – одного взгляда Яги было достаточно, чтобы он понял его мысли. Актёр был против того, чтобы он винил во всём только себя, но сэр не мог иначе. Он тоже не мог позволить, чтобы Тошинори корил за всё только себя одного, хотел разделить его участь, чтобы тому было не так тяжело, но Всемогущий не позволял ему этого. Мираи мог помогать ему, как менеджер своему клиенту, но, как друг, Яги всегда держался от него на расстоянии, не позволяя излечить свои душу и сердце. Отпустив его руку, он закрыл дверь автомобиля и молча развернулся в сторону отеля. Ночноглазу оставалось только смотреть ему вслед и, уже в который раз, мысленно проклинать себя за бессилие – за то, что ничего не мог сделать, чтобы хоть как-то облегчить его тяжёлую ношу. Он помнил, с какими неопределёнными чувствами Яги вернулся днём, после встречи с Айзавой – моментально закрылся от всех, молчал до самых съёмок, – и понимал, насколько ему сейчас было тяжело держать всё в себе, поэтому и хотел помочь. Но Тошинори ни за что не позволил бы ему этого. В такие моменты этот светлый и жизнерадостный человек моментально преображался в нелюдимого отшельника, который никому не позволил бы копаться в его душе. Однажды Мираи уже пытался и нарвался на грубость, и, хоть Тошинори потом сразу же извинился за свои слова, тот случай навсегда остался в его памяти, как один из самых личных и горьких. После того самого дня Яги больше не скрывал от него свои чувства, когда его что-то очень сильно беспокоило, потому что это было бессмысленно – Мираи понимал всё без слов, по одному только выражению лица или взгляду. Всемогущему всегда было гораздо проще шутить и веселиться, чем открыто говорить кому-то о том, что было у него на душе. А настоящий Тошинори Яги был очень загадочной личностью, мотивов и поступков которой порой не понимал даже сэр. Проводив актёра взглядом до самых дверей, пока тот не зашёл в отель и окончательно не скрылся из виду, Мираи тихо попросил водителя отвезти его домой. Он тяжело вздохнул, устало прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. С досадой подумал, что сегодня ночью точно не сможет заснуть – тревожные мысли о Всемогущем, о том, как он всегда всё взваливал на свои плечи, не дадут ему такой возможности.

* * *

В отеле Яги в первую же очередь поздоровался с персоналом, особенно со швейцарами, которых видел днём, и которых до ужаса напугал, когда отказался воспользоваться лифтом, чтобы подняться на сто пятый этаж. Заметив испуг на их лицах и сейчас, он, шутя, сказал, что в этот раз точно поднимется на лифте, и они сразу же облегчённо выдохнули. Хотели проводить его до номера, но он вежливо объяснил, что в этом не было необходимости – прекрасно запомнил, куда ему идти. Как порядочный киноактёр, он оставил им парочку автографов, всё время ослепительно улыбаясь, и извинился за переполох, который устроил днём. Когда с формальностями было покончено, Тошинори с удовольствием скрылся в лифте – створки закрылись, и он снял с лица маску жизнерадостного Всемогущего, ненадолго погрузился в свои мысли. Случилось то, чего он опасался больше всего – Айзава, который частенько бесил его по телефону своим безжалостным троллингом, нисколько не изменился даже после того, когда они наконец-то встретились. Раньше он думал, что Шота был таким лишь на словах, где-то далеко от него, а когда они встретятся, то всё будет иначе. Но в итоге Яги лишь на миг увидел в его глазах что-то знакомое и родное, а потом снова была холодная отчуждённость. Шота, правда, думал, что после всего, что произошло за пять лет, он возьмёт его с порога?.. Это точно был тот рациональный Айзава, которого он знал? Если же это была его попытка пошутить, то крайне неудачная. «Похоже, мне просто придётся смириться с тем, что того Айзавы больше нет, – Яги с грустью улыбнулся своим мыслям, мельком взглянув наверх, где на маленьком экранчике быстро сменялись цифры. – Наверное, это правильно. Я тоже очень сильно изменился с тех пор, и далеко не в лучшую сторону... И что же нам теперь делать? Сейчас мы, к сожалению, больше похожи на чужих людей, незнакомцев, чем на возлюбленных. Мне бы хотелось вернуть всё, что между нами было, но, боюсь, теперь это невозможно. Мы стали другими. Мы больше не дети». Наконец на сенсорной панели загорелась цифра сто пятого этажа и железные двери лифта раскрылись, открывая ему вид на просторный, светлый коридор. Низко надвинув козырёк кепки на глаза, Яги направился к самой последней двери, по пути стараясь ни с кем не пересекаться – люди покидали номера, но их было не так много, как он предполагал. Больше всего конспирация понадобится именно на улице, когда они с Айзавой будут гулять по Таймс-сквер, в центре Манхэттена. Для такой публичной личности, как Всемогущий, это, конечно, было огромным риском – он без труда мог столкнуться с журналистами и рассекретить свои отношения, от чего его и отговаривал Ночноглаз, называя эту затею безумной и небезопасной. Но у Тошинори было своё мнение на этот счёт. Он выбрал такой вариант, потому что точно знал, что Айзава не пойдёт с ним в какой-то престижный ресторан, где всё будет строго конфиденциально. Тем более, он обещал показать ему Нью-Йорк, и как же в таком случае можно было обойтись без посещения самых главных достопримечательностей? Сегодня ему в любом случае придётся выйти в люди, так как Айзава согласился пойти на свидание не с каким-то там Всемогущим, а всё же с Тошинори Яги, который жуть как не любил светиться на публике. Он немного помедлил, прежде чем постучаться в его номер, а потом всё же решился на это и стал ждать. Минуты две-три не было никакого ответа, только тишина. Тошинори подёргал за ручку, проверяя, была ли открыта дверь, и слегка занервничал, когда она с лёгкостью поддалась. Может, Айзава вышел из номера и забыл закрыть её? Хотя на него это было непохоже – вести себя столь опрометчиво, – но вдруг? – Айзава-кун? – переступив через порог, Яги тихо закрыл за собой дверь и прислушался – ему снова никто не ответил. Это было странно – на ресепшене сказали, что он точно был в отеле, никуда не выходил. Его обувь была на месте. Свет нигде не горел. Начиная беспокоиться, Тошинори снова позвал его: – Айзава-кун, ты здесь? Он не спеша обошёл все комнаты. Не дойдя только до одной – спальни, собирался уже достать телефон и звонить ему, но потом быстро отключил вызов, когда нашёл его в гостиной, спящим в кресле. Рядом стоял столик с ужином, к которому Шота, конечно же, не притронулся. А ещё на кресле были раскиданы миниатюрные шоколадки, как будто, когда заснул, он выпустил их из рук. Присев рядом с ним на корточки, Тошинори невольно умилился его сонному виду. «Интересно, как давно он заснул, что даже не услышал меня? Мне всегда казалось, что у него чуткий сон», – не удержавшись, Яги погладил его по щеке, молча любуясь воистину ангельским личиком. Забавно было и то, что Айзава решил побриться – Тошинори его щетина нисколько не смущала, но, вероятно, он сделал это специально, чтобы удивить его. Эта мысль заставила Яги усмехнуться – он даже не сомневался, что всё было именно так. Странно было и то, что Шота не проигнорировал шоколад, хотя никогда его особо не любил. Лишь однажды он сделал исключение, – когда подарил ему его на День всех влюблённых, безумно смущаясь и не вдаваясь в подробности того, как именно заполучил ту коробку сладостей. А чуть позже Яги узнал, что в день покупки рядом с ним были Хизаши и Оборо, и вот у них как раз остались незабываемые впечатления после того похода в магазин, в канун четырнадцатого февраля, откуда они потом ушли живыми лишь чудом – их там чуть не задавили! Слушая всю ту безумную историю, Тошинори не мог поверить, что Айзава совершил столь нерациональный поступок только ради того, чтобы порадовать его и друзей. Это было так мило и необычно. Тошинори запомнил тот день, как один из самых счастливых, что были в его жизни. Весь зимний уикенд в том году был похож на сказку: Рождество, Новый год, День святого Валентина. Сейчас он вспоминал обо всём этом с улыбкой, ни о чём не жалея. Сразу после двадцатых чисел, когда все экзамены были позади и начались долгожданные зимние каникулы, он и Айзава стали вплотную готовиться к Рождеству. Тошинори заранее купил курицу, и с огромным удовольствием торчал на кухне вечером двадцать третьего декабря, готовя для них её и праздничный торт с клубникой. По-доброму смеялся с того, как Шота, якобы невзначай, проходил мимо кухни, пуская слюнки на один только вкусный запах, и потихоньку подкармливал его, когда готовил. Сам же Айзава вызвался заниматься уборкой, а потом Тошинори помогал ему развешивать праздничные украшения: гирлянды, игрушки на искусственную ёлочку и прочее-прочее. К вечеру двадцать четвёртого числа у них всё было готово. Рождество они отметили не с друзьями, как хотели, – у тех вдруг появились свои планы, так что не получилось, – а только друг с другом, в тесном, почти семейном кругу. Сходили на свидание, подарили друг другу милые, но полезные подарки – чашки и наборы имбирного печенья, а утром, двадцать пятого декабря, наслаждались бисквитным тортом с клубникой, украшенным сливками и шоколадом. Тошинори, шутя, запрещал Шоте трогать его до самого праздника, хотя тот каждый раз, когда открывал холодильник, порывался, тайком, отрезать себе кусочек. Он ещё никогда не пробовал домашний торт, и Яги было очень приятно, когда Шота похвалил его – сказал, что он был даже лучше магазинного! Позже они позвали к себе друзей и разделили с ними праздничный завтрак, устроив вкусное чаепитие. А следом за Рождеством, с наступлением двадцать шестого декабря, люди стали активно готовиться к Новому году – о-сёгацу. На дверях появились украшения-обереги – симэкадзари, а в доме, на домашнем алтаре ставили кагамимоти – сооружение, похожее на пирамидку, из рисовых шариков моти, украшенное сверху оранжевым мандарином. В их доме всегда была еда, чему Айзава был особенно рад – он частенько опустошал домашний алтарь, не оставляя даже мандаринов, а Тошинори потом сразу же делал новые пирамидки из моти. Тридцать первого декабря у них был день генеральной уборки в доме. В холодильнике уже лежали блюда на новогодний стол – наборы осэти-рёри и дзони, которые Тошинори собрал сам, из тех ингредиентов, что, по мнению многих японцев, приносили счастье и удачу – это были жаренные и вареные блюда и лёгкие маринады. Снова же – раньше Айзава покупал такие в супермаркете, но никогда не пытался сделать нечто подобное сам. Домашний вариант понравился ему гораздо больше. О-сёгацу наступил после двенадцати часов, и начали они его со словами «Акэмаситэ омэдэто!», что означало «Поздравляю с Новым годом!». Отведав новогодних осэти-рёри, после Шота и Яги дождались раннего утра и, переодевшись в традиционное японское кимоно, отправились в ближайшее синтоистское святилище, чтобы произнести первую молитву в новом году – хацумодэ – помолиться главному божеству года – тосигами-сама, попросить у него здоровья и благополучия. Таковы были традиции, которые из года в год соблюдали их семьи. После слов благодарности, они попросили богов о защите и благополучии в новом году, бросили несколько монет в деревянные ящики и молча сложили ладони перед грудью, стоя так ещё несколько минут, пребывая каждый в своих мыслях. Не покидая территории святилища, Тошинори предложил ему купить билетики с предсказаниями – омикудзи – священный жребий – и дощечки-обереги – эма. Это тоже входило в обязательный обряд, с которого японцы всегда начинали новый год. Но в глубине души Айзава сомневался, что у них с Тошинори могли быть хорошие предсказания, поэтому помедлил с ответом. В новом году они вынуждены будут расстаться, и ему не хотелось напоминать себе об этом снова и снова, – что впереди их ждало только одиночество. Он невольно задержал дыхание, когда распечатывал свой омикудзи, и недоумённо застыл после того, как прочитал на бумаге своё предсказание:

«Сила и цель».

– Какая ещё сила?.. – прошептал Шота, хлопая глазами и ничего не понимая, вчитываясь в слова вновь и вновь. Что бы это означало? Сила? У него? Да ещё и цель?.. Какая цель?! Разве что Яги, но он же уедет... И после этого у него появится новая цель? Чушь какая-то! – Не зря я всегда скептично относился к этим предсказаниям – в них совершенно нет логики... – Что тебе попалось? – рядом с ним бесшумно оказался Тошинори, и вид у него был не самый радостный – он улыбнулся ему с натяжкой. Шота молча показал ему свой билет и всё время не спускал с него глаз – на Яги буквально лица не было. Ему на секунду даже показалось, что Тошинори побледнел. – О, это хорошее предсказание, Айзава-кун! Теперь я буду за тебя спокоен. – А у тебя что? – настороженно спросил Шота, мельком взглянув на его раскрытый билет. Тошинори почему-то не спешил озвучивать ему своё предсказание. Всё было так плохо? После минуты напряжённого молчания, Айзава повторил свой вопрос чуть строже: – Яги, что у тебя там? Не молчи. Тошинори молча протянул ему свой билет и отвёл взгляд. Он выглядел очень взволнованным, как будто ему на голову резко обрушили ушат холодной воды. По тому, как он себя вёл, Шота без труда понял, что надо было готовиться к худшему. Он посмотрел на его билет с небольшой опаской и застыл, словно от испуга, прочитав безжалостное:

«Конец счастья».

Всего лишь два слова, но в них заключалось очень многое. Если своё предсказание Айзава ещё мог посчитать абсурдным и глупым, то для Тошинори это был прямой удар под дых. Вот почему он и выглядел таким огорчённым. Шота и рад был бы подбодрить его и сказать: «Ерунда это всё! Глупости!», но он не хотел обманывать ни его, ни самого себя, и на несколько минут погрузился в гробовое молчание. Грустно улыбаясь, Тошинори забрал у него из рук свой билет, сложил его в тонкую полосу, а затем начал искать взглядом ближайшее священное дерево или же стенд с натянутыми верёвками. – Я попрошу богов, чтобы они изменили это предсказание, – Айзава очнулся от звука его голоса и поднял голову, словно в замедленной съёмке. Тошинори уже стоял напротив священного дерева и завязывал своё плохое предсказание узлом на тонкой ветви. Не говоря более ни слова, он спокойно прикрыл глаза, сложил руки перед грудью и помолился, а затем достал свою деревянную табличку – эма. Взяв Шоту за руку, он пошёл вместе с ним в святилище, и, найдя специальное место, где висели множество похожих табличек с самыми разными просьбами, взял кисть и написал свою:

«Хочу остаться с любимым человеком, несмотря ни на что».

Айзава закрыл себе рот рукой, сдерживая рвущийся наружу плач, когда увидел, что именно он написал, и в который раз мысленно корил себя за бессилие перед судьбой и обстоятельствами. Он знал, что Тошинори было намного больнее, чем ему, но тот упрямо держал всё в себе, не показывая своих слабостей. Одной этой просьбой, написанной красивым каллиграфическим почерком, он выразил всё своё отчаяние. Их общее отчаяние. Возвращаясь домой рано утром, они видели, как почтальоны разносили по домам новогодние открытки – нэнгадзё. Айзава с Тошинори вместе получили их от своих родителей, как и цветные конверты с о-тосидама – денежным подарком. Существовало поверье, что по первому сну Нового года – хацуюмэ – можно было предсказать свою судьбу на весь будущий год, но Шоте и Яги с этим не повезло – они так устали за время подготовки к празднику и от эмоционального напряжения, что даже не запомнили, что им приснилось. Никто из них не увидел во сне гору Фудзи, что и означало бы самую большую удачу. Предсказание сбылось на все сто процентов: как только Тошинори покинул Японию, его жизнь превратилась в сущий ад, с чередой неудач и огромными разочарованиями. Он потерял всё, что имел, всё, чем дорожил. Но самое главное, что в том году он потерял его – Шоту. Яги уже тогда знал, что их вынужденное расставание, впоследствии, обернётся чем-то ужасным, но он и представить себе не мог, что уже через пару лет они с Айзавой разругаются в пух и прах, после одного очень неприятного разговора. Подписание контракта с одной голливудской киностудией стало началом конца. Тошинори знал, на что шёл, и понимал, ради чего и кого решился на такой серьёзный шаг: он не хотел возвращаться в Японию ни с чем; обещал Айзаве, что не сдастся и добьётся своего, а подписание договора стало для него той самой возможностью достичь большего, не стоять на месте. Но сам Шота не оценил его жертв: когда узнал обо всём, он долгое время не выходил на связь, обдумывая его решение, а потом они всё обсудили и вроде как восстановили отношения. Так им хотелось думать, – что все обиды будут быстро забыты, – но в реальности всё оказалось совсем иначе – их общение обострилось до предела. В то время и появились злые подколки со стороны Шоты, на которые Тошинори сначала не обращал внимания. Айзава пилил его каждый день, по поводу и без, и в конечном итоге Яги не выдержал – начал злиться на него в ответ, отрицая всё то, в чём он его обвинял. Не прошло и пары месяцев, как его это достало – постоянно выслушивать от него, каким он был эгоистом, что, на самом деле, развлекался в этой своей Америке, о нём вообще не думал и прочее. И это тогда, когда он места себе не находил: не мог нормально спать, потому что часто видел его во снах, был рассеянным и грустным из-за того, что не мог даже поговорить с ним нормально. А в бары ходил, только чтобы отвлечься от мыслей о нём. Они сделали перерыв в отношениях на полгода, и за это время случилось то, чего Яги никак не ожидал – его полюбил другой человек. Полюбил не меньше, чем Айзава, если не больше, и полностью сбил его с толку этой информацией. Он ничего не просил взамен, не просил любить его также сильно, а просто хотел быть рядом и помогать ему. Стал его главной опорой и поддержкой – тем, чего ему тогда очень сильно не хватало, после расставания с Шотой. Во всём, что случилось, Тошинори винил только себя, а тот, кто полюбил его, был против этого. Он хотел разделить с ним все его тревоги и переживания. Тогда Яги думал, что это был конец старых отношений и начало новых, которые стали неожиданностью даже для него самого. Но потом они с Айзавой помирились, не смогли расстаться окончательно. Тошинори честно сказал ему, что за то время, когда они не общались, у него были отношения с другим человеком, но не уточнил, с кем именно. Только предупредил, что это был не Шилд, так как тогда Айзава больше всего ревновал его именно к однокурснику. Эту новость он воспринял очень неоднозначно: предполагал, что так всё и будет – они ведь расстались, пусть и временно, и Яги был свободен, но ему всё равно было неприятно это услышать. Приняв всё лишь со временем – через пару дней, – Айзава сказал ему, что они могут забыть об этом и начать всё с чистого листа. Он поступил мудро, потому что хотел сохранить их отношения, и Тошинори был с ним полностью солидарен. Шота не знал, что к этому решению Яги подталкивал и тот, кто полюбил его. Этот человек не хотел, чтобы он страдал, не хотел видеть его несчастным и виноватым, поэтому и предложил ему помириться с бывшим, жертвуя своими собственными чувствами. Он понимал, что Тошинори никогда не сможет забыть свою первую любовь, и что никогда не займёт место Шоты в его сердце. Продолжал быть рядом, как его менеджер, и восхищаться образом, который он создал – образом Всемогущего, как будто между ними никогда ничего не было. Вынырнув из своих воспоминаний, Яги понял, что до сих пор гладил Шоту по щеке, и что тот уже начал потихоньку просыпаться. Сонно поморгав, Айзава слегка удивился, когда увидел его рядом, на что Тошинори ласково улыбнулся ему в ответ. – У тебя было не заперто, поэтому я зашёл. А когда увидел тебя спящим, то не стал будить. – Меня как-то внезапно сморило, – не до конца проснувшись, Айзава широко зевнул и сонно потёр глаза. – Я проспал свидание?.. – Нет, – Яги по-доброму усмехнулся. – Оно ещё даже не началось. Я только-только вернулся со съёмок. – Вот как... – Шота слегка растерялся – не так он представлял себе вторую встречу с Яги. Хотел быть при полном параде, энергичным, а в итоге – сонный, с растрёпанными волосами. Ему стало неловко. Перед тем, как они куда-то пойдут, ему хотелось сказать кое-что важное. Шота обратился к нему, смущённо потирая шею: – Ты прости меня за то, что было днём... Не знаю, что на меня нашло. – Мой менеджер не в обиде, если ты об этом, – со смешком ответил Яги, общаясь с ним полушёпотом. – И я тоже. – Правда? А мне показалось, что ты всерьёз заволновался из-за той неприятной встречи... – Я же актёр, – одной этой фразой Тошинори дал ему понять очень многое. Айзава удивлённо вскинул бровь и долго-долго смотрел в его хитрые голубые глаза, пытаясь понять, послышалось ему или нет? – Я сыграл ту реакцию, какую ты и хотел видеть. – О, даже так? – Шота слегка опешил от его слов. – А зачем, позволь спросить? – На автомате, – Тошинори лишь пожал плечами в ответ, а затем поднялся и подал ему руку, помогая встать. – Не переживай – свою роль всемогущего героя я оставил за пределами этого отеля, как только зашёл в него. Хотя внизу всё равно пришлось дать парочку автографов, ха-ха! – Значит, за волосы не обиделся? – усмехнувшись, на всякий случай уточнил Шота. – Ничуть, – Яги успокоил его своей ослепительной улыбкой, и все вопросы тут же отпали. Они с Айзавой держались за руки, смотрели друг другу в глаза и оба чувствовали себя слегка неловко, как будто общались в первый раз. Немного помедлив, Тошинори наклонился ниже и поцеловал его, но совсем не так, как днём – чувственно и нежно, ненадолго припадая к его губам своими. Шота с удовольствием ответил ему тем же, тоже не переходя грань, и очень неохотно отпустил его, когда поцелуй закончился. – Так... Куда мы пойдём? – робко спросил Айзава. Отчего-то он безумно смущался смотреть Яги в глаза – как будто, сделав это, грозился раскрыть ему какую-то тайну о себе. Он не боялся нового Тошинори Яги, которого увидел впервые спустя пять лет, но при нём испытывал странные чувства – вроде бы это был его любимый человек, а вроде и незнакомец. Шота не знал, как ему теперь стоило вести себя с ним. Он и подумать не мог, что тот Яги, которого он увидел днём, на самом деле, просто играл свою роль – того простого парня, каким он был раньше, пять лет назад. И какой же он сейчас?.. Насколько сильно изменился его Тошинори? Айзаву беспокоили все эти вопросы. – Прогуляемся по самой оживлённой улице Нью-Йорка, – актёр весело подмигнул шокированному Шоте, придерживая козырёк кепки. – Покажу тебе милые местечки, где делают очень вкусные хот-доги. Никаких распиаренных ресторанов и дорогих лимузинов – пойдём пешком, как самые обычные люди, по тем местам, где чаще всего бывают туристы. – А ты не боишься, что мы с лёгкостью можем столкнуться с репортёрами?.. – единственное, что выдавил из себя Айзава, мысленно поражаясь безрассудству этого сумасшедшего. Он нисколько не разделял его радости. – Это небезопасно... «Как же они похожи», – мельком подумал Яги, вспомнив, что ранее то же самое ему говорил Сэр Ночноглаз. И почему его, такого безумного и безбашенного, всегда окружали здравомыслящие люди, которых он потом сводил с ума? Забавные проделки судьбы, не иначе. – А ты разве не знаешь, что я обожаю опасность? – заискивающе спросил Яги, взглянув на него через плечо. В его улыбке было что-то знакомое – то, что Айзава видел ещё пять лет назад, и от этого на душе стало... теплее. Этот Яги не был до конца чужим. Да, он сильно изменился, как и сам Шота, но в глубине души остался всё тем же безумцем, которого он когда-то полюбил, только повзрослел и стал ещё крупнее в мышцах. «Знаю. Ты любишь играть с огнём, не боясь, что он может обжечь тебя», – Айзаве пришлось смириться, что ему не удастся переубедить его, и, коротко вздохнув, он смиренно пошёл за Тошинори, держась с ним за руки. Окинул его "маскировку" скептичным взглядом, но от комментариев воздержался. Благо, из отеля они вышли без приключений – никто не обратил внимания на двухметрового блондина в кепке и чёрных солнцезащитных очках. После этого у Яги появилось ещё больше уверенности в себе. Радуясь, как ребёнок, он смело потащил его гулять по своим любимым местам в Нью-Йорке, в которых часто бывал во времена студенчества.