autumn's tears

осень в этом году была по-особенному горькой и холодной, с густым и удушливым запахом влажных листьев и мокрым туманом по утрам. настолько мокрым и плотным, что широкие горы пукхансана даже не были видны сквозь эту пелену сонного безразличия и нечёткости, полностью скрываясь в вязкой мгле и утопая в этом безобразии, наверное, навсегда. дождь же в это время вновь разбивал за окном сердце октября, острыми и ледяными каплями вонзаясь в самое нутро, прокручивая невидимые лезвия в жёлтых листьях и разрушая некогда настоящую осеннюю гармонию. джису сейчас чувствует всю эту боль на себе — так же чисто и искренне. ким и сама могла бы быть воодушевлением той самой осени: яркие мандариновые волосы, продрогший от холода (никак не от сигарет, нет) голос, вечная хандра в любое время года и чрезмерная грубость — защитный механизм, не иначе. только вот, осень весьма ясна и циклична — приходит и уходит в одно и то же время, вовсе не по-английски, но без лишних истерик и заморочек. джису же — самый настоящий скандал и непостоянство, смешанное с жестоким дождём и мягким зефиром на костре, что в конечном итоге всё равно превращается в пепел. всё ведь рано или поздно сгорает, и ким в этом случае больше не является исключением: на бледных рёбрах у неё больше не вспыхивают яркие звёзды, не оседает лунная пыль на торчащих ключицах и не запутываются горячие и капризные кометы в волосах — джису уже давно растратила весь свой космос на бессмысленные пустяки. ким всё же никогда не суждено быть осенью, и она это прекрасно понимает. осень любит далёкую и никогда ранее не виданную ею весну, а джису больше не любит даже лису. и сейчас, лишь остервенело кутаясь в тонкое осеннее пальто, джису с явным раздражением облизывает в сотый раз за это типичное утро сухие губы (касания ветра всегда оставляют побочный эффект), когда громко опускается на пустое место возле лалисы. в аудитории ещё слишком пусто и тихо — настолько, что размеренное тиканье настенных часов становится более различимым с каждой секундой. ким это действительно раздражает, поэтому в этот раз она вдыхает поглубже, старательно пытаясь успокоится. лиса опять пахнет приторной карамелью правда, это глубокое дыхание и непривычно большое количество кислорода в лёгких, ей вовсе не помогает, даже голова из-за него начинает кружиться (или вовсе из-за другого), и джису продолжает лишь нервно улыбаться своим глупым мыслям, и эта измученная улыбка в форме надтреснутого по центру сердца явно пугает манобан, но далеко не впервые. медовая лалиса ведь очень пугливая, так, джису? ты же знаешь об этом больше и лучше других лиса на самом деле раньше жила в лондоне, и у неё просто превосходный английский, внушенная любовь к клубничному джему и крепкому чаю с бергамотом. она хвост завязывает высоко, привычным движением стягивая такие же медовые волосы на самой макушке, увлечённо и даже как-то смущённо разглядывая носки своих высоких чёрных ботинков, а ещё манобан носит всегда мягкие и длинные кардиганы до колен, хранит засушенный анис в глубоких карманах и ярко улыбается. лалиса свободная, как пустое и гулкое поле с шелестящей на закате пшеницей, запахом полевых цветов и ветром в голове. и это её главное отличие. сейчас она вновь шуршит давно знакомой тетрадкой, чиркает что-то на потрепанных страницах черной гелиевой ручкой, едва заметно улыбается самими уголками губ, перекатывая между пальцев тонкую палочку корицы. её взгляд скользит между строк, не иначе, вовсе не цепляется за аккуратно выведенные на английском буквы и лишь мажет по незаполненным клеточкам, явно вычитывая там что-то своё — джису не знает, как бы ей не хотелось этого узнать. однако ей нравится наблюдать за лисой, и вовсе неважно, что и как она делает. и, пожалуй, ким наблюдала бы за этим и дальше, если бы надоедливый кашель, что холодными осенними вечерами как-то успевал тихонько оседать на дне лёгких, вновь не сотряс их, выкручивая словно тряпку. — всё хорошо, онни? она наконец обратила на ким свое внимание. взгляд у манобан обеспокоенный, а джису легко и без всяких зазрений тонет и захлебывается в этой заботе и ласковой, но настороженной улыбке. ей просто нужно где-нибудь захлебываться, да. у лисы ведь глаза безумно красивые: с грустным отблеском на самом дне и приторной беззаботностью снаружи. беззаботноть эта наигранная даже, но джису совсем ничего не подозревает — манобан тщательно прячет это за круглыми очками в золотистой и тонкой оправе, заедает вопросы об этом тёмным шоколадом и лишь заливисто смеётся. в лалисе после такого особенно сильно хочется полностью раствориться, и это факт. ведь она единственное спасение джису от этого бренного мира, и не иначе. ким же давно исчерпала себя во всех смыслах, а у этой непревзойденно яркой иностранки запас позитива переполняет все сокровищницы, выливаясь горячим и растопленным золотом за высокие края полной чаши. тихой, но удивительно надоедливой, лисе никогда ведь не было жаль нескольких тёплых капель этого золота для давно остывшей джису, только вот ким лишь использует её, и это ни для кого не секрет. только джису не знает, что лалиса тоже давно опустошена. — ты же знаешь, как я тебя ненавижу, правда? — ким врёт и вполне ожидаемо хрипит, ибо голос по-привычке возле манобан пропадает — не в новинку. и это ей жутко не нравится, даже ненавидит себя за это, но смирится с подобным и признать это, ей вовсе не хочется. и останавливаться джису точно не собирается. — а я тебя люблю, знаешь? у лисы внутри что-то холодное с грохотом обрушивается, но это вовсе не облегчение — от такого лишь тяжелее становится; но твёрдый и необычно уверенный голос, что так легко противостоит её утончённому, почти что невесомому внешнему виду, совсем не показывает этого, крепко держится на честном «пожалуйста, ещё немного» и до сих пор не обрушивается вопреки всему. надежда умирает последней, так, кажется? но джису в который раз воспринимает это всё за шутку, ведь иначе и быть не может, и теперь дождь разбивает сердце не только октябрю. лиса не знает, что хоронить ей в первую очередь — себя, свою любовь или октябрь. и они только грустно смеются.