Драгоценное

      Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как Даниэль покинул злосчастный замок Бренненбург и вернулся на родину, в Англию. И хотя тяжелые тени прошлого все еще тянулись за юношей, порой приходя к нему в кошмарах, Даниэль не без труда, но все же смог адаптироваться к привычной жизни. Он вернулся в университет и, проработав некоторое время на кафедре истории, смог присоединиться к экспедиции новичков под руководством еще одного хорошего друга безвременно почившего профессора Герберта.       И через несколько недель судьба распорядилась так, что Даниэль опять плыл во Францию на трехъярусном пароме.       Сознание юноши накрыла волна теплых воспоминаний. Он, облокотясь на перила и смотря на белых барашков, вспоминал, как всего два года назад в первый раз плыл с Гербертом в Париж, жадно слушая живописные описания профессора дома старого друга господина Флорбелля…       Флорбелль… Фамилия казалась знакомой. Даниэль наморщил лоб, вспоминая. Как же давно это было…       В памяти постепенно воскресли сад, роскошный дом и кадки с петуниями; спустя несколько мгновений обрывчатые воспоминания об особняке перемешались, являя другое воспоминание — встречу с маленькой черноволосой девочкой, немного походившей на бедную сестру юноши.       Даниэль вздрогнул.       Жюстин.       Он не видел ее с тех пор, как они с незабвенным Гербертом вручили господину Флорбеллю то, за чем отправлялись в долгий путь — редкий, удивительной красоты камень в форме пятилучевой звезды, мелкими неровностями и шероховатостями напоминавший диковинных морских беспозвоночных с таким же названием.       Жюстин же, как и обещал, молодой археолог тоже преподнес подарок: тонкий шнурок с маленьким кусочком малахита — такого же дивного глубокого зеленого цвета, как и глаза девочки.       И хотя подарок был очень простым и возмутительно дешевым по сравнению с драгоценностями аристократов, радости Жюстин не было предела.       Она с благодарностью приняла дар, очень бережно, будто бы простенькая безделушка была для нее дороже всех алмазов мира, надела и убрала под корсаж. На вопрос же Даниэля, почему она спрятала кулон, девочка заявила, что не хочет, чтобы отец узнал о подарке…       Это было последнее воспоминание, связанное с милой девчушкой. Дальше в памяти возникали только искаженные ужасом людские лица, замученные в проклятом прусском замке…       Даниэль помотал головой, отгоняя наваждение.       Немного успокоившись, юноша снова стал смотреть на волны, вдыхая соленый запах моря. Внезапно в голове его родилась дерзкая идея. Даниэль выпрямился, оперившись ладонями о перила.       «Хм… Почему бы мне не навестить господина Флорбелля? В конце концов, не так уж и давно мы виделись с ним в последний раз. Он должен меня вспомнить», — подумалось юноше.       Кивнув самому себе, Даниэль решил воплотить план в действие.

***

      Вот снова ноги несут Даниэля по дорогам Парижа.       За два года прекрасный город почти не изменился, благодаря чему археолог нашел нужную ему улицу практически без труда. Вот уже виднеются резные решетки ворот и часть сада…       Пройдя припорошенный легким снежком сад, Даниэль робко постучался в массивные двери. Через несколько минут на пороге перед юношей вырос плечистый лакей в нарядной ливрее и с седыми бакенбардами.       — Что Вам угодно, месье? — важно, но холодно осведомился он, разглядывая пришельца.       Юноша попытался заглянуть внутрь дома через плечо лакея.       — А господин Флорбелль сегодня дома? Понимаю, мой визит носит внезапный характер, но я хотел бы увидеться с ним, — проговорил Даниэль, стараясь придать голосу уверенности.       Он ожидал, что слуга подвинется и пропустит его, но тот лишь удивленно изогнул бровь.       — Господин Флорбелль? Вы что, не читаете газет? К сожалению, многоуважаемый месье почил уже как несколько месяцев.       Даниэль не поверил своим ушам.       — Как почил? А как же его дела, исследования? Его дом и имущество? Кто-то должен был унаследовать такое состояние, — удивленно воскликнул юноша.       Лакей остался невозмутимым.       — Да будет Вам известно, месье, что, после смерти многоуважаемого господина Флорбелля все его имущество отошло его кузену, до того бывшего у господина в немилости, — отрапортировал лакей.       — А как же дочь господина Флорбелля, Жюстин? Разве не она должна была вступить в права наследования? — не унимался археолог.       Лакей устало вздохнул. Видимо, настырность Даниэля его уже порядком утомила.       — Мой хозяин самолично разбирался с девочкой. Мне о ней ничего не известно.       — Но почему же? — воскликнул юноша.       — Уж извините, месье, что мой хозяин мне об этом не доложил, — не без ехидства проговорил лакей. — Смею предположить, однако, что девочка может быть в сиротском приюте при церкви. Отец Дэвид поистине святой человек. Он возится со всеми сиротами, что попадают к нему. Спросите у него. Наверняка он призрел и дочь господина Флорбелля. Засим откланиваюсь, месье!       С этими словами лакей с грохотом захлопнул дверь прямо пред носом растерявшегося Даниэля. Не имея другого варианта, совершенно обескураженный юноша поплелся на поиски сиротского приюта.       Место призрения бедных сирот Даниэль нашел быстро. В глаза ему сразу бросилось унылое серое здание, стоящее недалеко от церкви, отгороженное невысокой оградой. Когда Даниэль отворил дверь, звякнул тоненько колокольчик. Из холла на археолога дохнуло холодом, затхлостью и запахом пыли, от которого запершило в горле. Навстречу юноше выплыл щуплый рахитичный человечек в монашеских одеяниях и с крестом на груди. Видимо, это и был отец Дэвид.       — Доброго дня, любезнейший. Что привело Вас в мою скромную обитель? — услышал Даниэль хорошо поставленный голос, так не идущий неказистой внешности священника.       — Здравствуйте. Вы должно быть отец Дэвид? Могу я спросить Вас кое о чем? — спросил Даниэль, избегая смотреть на священника. Он почему-то сразу ему не понравился.       Отец Дэвид кивнул и жестом пригласил Даниэля проследовать за ним. Юноша неохотно повиновался.       — Что же Вы хотите услышать от меня? — вопросил священник, когда она вошли в крохотное помещение, напоминавшее одновременно и келью, и кабинет.       Даниэль прикрыл глаза, притворяясь, что припоминает некую информацию.       — Я наслышан о Вашей доброте и щедрости, отец, — слукавил юноша, стараясь не смотреть священнику в глаза, — знаю и о Вашем сиротском приюте. Скажите, не попадала ли к Вам недавно девочка — дочь одного очень видного человека?       При этих словах улыбка, до того будто приклеенная к губам отца Дэвида, испарилась с лица священника. Он поджал губы и процедил:       — Смею предположить, что речь идет об юной мадемуазель Флорбелль? Да, я милостиво призрел ее после внезапной кончины ее отца, многоуважаемого господина Флорбелля, без которого этот приют никогда бы не появился.       Даниэль подивился внезапной перемене в настроении отца Дэвида.       — Кажется, Вы недолюбливаете девочку. Почему же? Разве Вы не должны быть одинаково добры ко всем этим несчастным детям, лишенным родительской любви и заботы? — осторожно поинтересовался археолог.       В ответ на такой, казалось бы, невинный вопрос отец Дэвид сильно переменился в лице; в глазах его появилось недоброе выражение. Он подскочил к юноше, стиснул его плечо и прошипел, обдав ухо горячим зловонным дыханием:       — Действительно, я не люблю Жюстин, эту дрянь, это маленькое исчадие ада. Думаете, отчего ей, дочери видного человека, вдруг оказаться в моем приюте? Полиция разводит руками, но я-то знаю правду. Это она, она убила своего собственного отца! Раскроила ему голову камнем из его же коллекции, ха-ха! Она воистину чудовище в человеческом облике! Больной, повернутый ребенок!       Даниэль в ужасе отшатнулся, отталкивая от себя бесцеремонного старика.       — Что Вы такое говорите?! — вскричал юноша. Но отец Дэвид уже взял себя в руки.       Он пригладил одежду и волосы и добавил уже более спокойно:       — Прошу простить меня, месье, но, когда речь заходит о Жюстин, я не в силах сдержать себя. Она очень проблемный ребенок: у нее случаются истерики на ровном месте, она гиперактивна и неуправляема, а любые попытки вразумить ее заканчиваются скандалом и наказанием.       Даниэль задумчиво покачал головой. Да, он был знаком с Жюстин очень недолго, но он просто не мог поверить во все, что сказал отец Дэвид. Это было просто невозможно, немыслимо…       — Все же, если возможно, я хотел бы поговорить с нею сейчас. Собственно, это и являлось целью моего визита к Вам. Это возможно?       Отец Дэвид устало вздохнул и неопределенно махнул рукой, как бы признавая, что с гостем все и так ясно.       — Что ж, воля Ваша. Идите в сад. Жюстин должна быть там вместе с другими детьми.       Сказав это, старик выпроводил археолога из комнаты и громко хлопнул дверью, явно разочарованный в госте. Даниэль, так же утратив к отцу Дэвиду интерес, направился в сад.       Правда, «садом» то место, где оказался юноша, можно было назвать с очень большой натяжкой: блеклая неухоженная лужайка, чахлые кустики сирени c редкими, бурыми листьями и скрюченные деревца, под которыми стояли скамейки или висели качели.       Жюстин Даниэль нашел в самом конце сада, сидящую на скамье возле ограды и водившей палкой по промерзлой земле. Девочка сильно похудела, ее невзрачная, сильно потрепанная одежда висела на ней, как на вешалке, а черные кудри сбились в колтуны.       Услышав шаги, девочка подняла голову, и ее большие глаза, обведенные темными кругами и оттого казавшиеся еще больше на осунувшемся лице, засверкали смесью радости, недоумения и изумления. Навстречу Даниэлю она не побежала, но слегка отодвинулась к краю скамьи, приглашая гостя сесть рядом.       — Здравствуй, Жюстин. Давно мы с тобой не виделись, правда? — тихо сказал археолог, присаживаясь рядом с девочкой, что снова устремила взор на землю.       Жюстин ничего не ответила, лишь передернула плечами.       Даниэль продолжил:       — Расскажи, как ты тут? Тебя не обижают? Как отец Дэвид относится к тебе?       Снова молчание. Палочка, которой Жюстин чертила на земле зигзаги, неловко выпала из рук девочки. Даниэль сочувственно положил руку на худое плечо девочки.       — И что произошло с твоим отцом? Ты же не просто так попала сюда? Знаешь, отец Дэвид рассказал мне о тебе ужасную вещь… — продолжал Даниэль.       В этот момент девочка вскинула на него глаза, пристально смотря в лицо археолога.       — Но я не поверил ни единому его слову! — поспешил заверить девочку юноша.       Жюстин сердито передернула плечами, сбрасывая ладонь Даниэля.       — А что если я скажу, что слова отца Дэвида — правда? Что тогда? — тихим, немного дрожащим голосом произнесла девочка, отворачиваясь от гостя.       Даниэлю почудилось, будто его ударили под дых. Он отстранился от Жюстин, как от прокаженной, ошарашенно смотря на нее, сидевшую подозрительно спокойно.       — Ты… Ты… что? — едва шевеля губами проговорил юноша.       Жюстин кивнула.       — Да, я сделала это. И что теперь? Будете кричать на меня, ругаться? — голос девочки задрожал сильнее; в нем слышались нотки близкой истерики. — Или называть чудовищем, прямо как отец Дэвид?       Голос Жюстин окончательно изменил ей, предательски дрогнув. Худые плечи малышки мелко задрожали; пальцы судорожно сжали край грязного подола. Жюстин подняла на Даниэля перекошенное лицо, залитое слезами: крупные и прозрачные, они непрерывно катились из ее глаз, оставляя влажные дорожки на щеках.       — Ненавидите меня, да? Отец Дэвид тоже ненавидит меня! Он нарушил свою клятву перед Богом! Он все рассказал отцу, и тогда он очень сильно наказал меня! Я никогда этого не забуду! Поэтому я… я… я убила его! Убила отца. Взяла тот камень в форме звезды и ударила его по голове! Я…я больше не могла это терпеть! Потому что иногда он приходил ко мне в комнату и делал… ужасные вещи со мной! Это было невыносимо, неправильно, мерзко! Я не могла… — с усилием проговорила Жюстин и, уткнувшись лицом в ладони, затряслась от рыданий.       От такой перемены настроения Даниэль растерялся; он не знал, что ему делать. Эта девочка… Такая юная, а уже несшая на плечах тяжкий грех убийства. И эти рыдания, что сотрясали хрупкую фигурку, были словно свет, позволяющий очистить душу.       Подобно адскому пламени, очистившему его от грехов.       Повинуясь внезапному порыву, Даниэль привлек Жюстин к себе, обнял ее и, поглаживая по плечам и спине, забормотал что-то успокаивающее. Девочка уткнулась ему в грудь, захлебываясь от рыданий.       Они просидели так несколько минут. Мало-помалу рыдания стихли; теперь девочка больше шмыгала носом и тоненько икала.       — Ну и что? Будете говорить, как отец Дэвид? — хмуро спросила она, отстраняясь и смотря на юношу исподлобья.       Даниэль вздохнул и закрыл глаза.       — Знаешь, а я ведь тоже чудовище. Я уби… сделал больно, очень больно, множеству людей из-за своего эгоизма и страха. Я не отрицаю того зла, что совершил, и стараюсь учиться жить заново, но принимая всю ту ответственность за содеянное, ибо я испил свою чашу боли сполна. Ты сделала столь же ужасную вещь, но твой поступок был движем не эгоизмом, и от этого он не так тяжел, как мои действия. Но, думаю, я мог бы помочь тебе принять себя такой, какая ты есть и научиться жить с совершенным. Главное, чтобы ты тоже этого захотела, — медленно, тщательно подбирая слова, проговорил Даниэль, открывая глаза и смотря на Жюстин.       Лицо девочки немного посветлело, но отклика юноша пока не заметил.       Вместо этого Жюстин потянулась к застежкам корсажа, расстегнула одну, и археолог с удивлением увидел свой давний подарок — шнурок с малахитом. Девочка сняла его и поднесла кулон к лицу Даниэля, держа его на обеих ладошках.       — Кулон! Но как ты сохранила его? Уверен, отец Дэвид не позволил бы … — изумился юноша.       На лице Жюстин впервые за их встречу мелькнула улыбка.       — Я спрятала его в лифе платья — отец Дэвид побрезговал бы лезть туда! Теперь я знаю, что имел в виду отец, когда говорил, что его вещи «драгоценны» … Они хранят в себе память. А теперь, благодаря Вам, у меня тоже есть свое драгоценное. Кулон — это воспоминание о моей прошлой жизни. Об играх, о маме, о Кларисс. О доме, в который мне никогда больше не вернуться, — тихо проговорила Жюстин, смотря как блеклый луч слабого ноябрьского солнца играет на гранях камня.       — Но тебе не обязательно возвращаться туда, — проговорил Даниэль.       В голове его взметнулась, будто столп искр, безумная идея. Он знал, что выполнить ее будет трудно, ибо, к сожалению, Даниэль не обладал обширными знакомствами подобно профессору Герберту, но он должен был хотя бы попытаться.       Девочка спрятала кулон и покачала головой.       — Что Вы говорите? Я и так не смогу вернуться туда. Мой дядюшка не пожелал знаться со мной! Иначе как бы я оказалась здесь? — горько проговорила Жюстин, обводя рукой унылый садик и серое неказистое здание приюта.       Даниэль лукаво посмотрел на нее.       — А кто сказал, что я имел ввиду твой старый дом?       — Не понимаю Вас.       — Все очень просто. Мы можем уехать в другую страну!       Глаза бывшей аристократки округлились. Видно было, что она заинтересовалась.       — Что?!       — Уехать в другую страну! Ты ведь все еще хочешь этого, я прав?       Жюстин совершенно растерялась. Она вновь достала кулон и стиснула камень в тонких пальцах, прижав к груди.       — Конечно, хочу! Но отец Дэвид не позволит этому произойти!       — Еще как позволит. И с радостью отпустит тебя. Будь спокойна. И, когда я закончу со всеми формальностями, то смогу забрать тебя отсюда, и мы уедем, — твердо произнес Даниэль и, подумав, добавил:        — Домой!