Lost in Paradise

Шум дрожащих веток страшными отзвуками распространялся по округе леса, и казалось, что это чьи-то громкие шаги. Треск, с которым тонкие лысые прутья бились друг об друга, являлся самой подходящей какофонией, настраивая нужную атмосферу дискомфорта. Кроме ветра пространство пронзала подозрительная тишина, в большинстве случаев таящая в себе нечто ужасающее. И почему ночью так холодно? Невыносимо. Будто в ночное время земля молниеносно превращается в морозильник. Как-то мне сказали, что нужно расслабить мышцы, чтобы холод не чувствовался так сильно. Не знаю, правда ли это, но на мне эта теория не работает вообще. Мне с большим трудом удалось найти безопасное место глубоко в лесу, возле широкого кедра, чьи толстые корни торчали из-под земли, как щупальца осьминога. Каждую ночь я повторяю одно и то же: выкапываю себе небольшое углубление в земле, застилаю тонким ковриком из фольги, укутываюсь в спальник, который мне повезло найти около трёх месяцев назад в одном из заброшенных складов спортивного инвентаря, и накрываюсь брезентом. Так мне удаётся хоть немного сохранить тепло, создать небольшой кокон, чтобы не замерзнуть и не подхватить простуду. Болеть нельзя, лекарств не найти. Да и скоро осень, и ночи будут всё холоднее. Иногда кажется, что планета пытается избавиться от последних, самых стойких паразитов, убивших её почти полностью. И эти паразиты — мы. Дневные температуры могут достигать на пике зноя до сорока пяти градусов, ночные — до минус пятнадцати. И это с учётом того, что сейчас глубокое лето и нахожусь я на западном побережье Америки, где почти никогда не бывает снега. Не бывало. Когда именно всё полетело к чертям, никому неизвестно. Простым смертным, как я, правительство не докладывает, какие эксперименты ведёт, согласны ли мы с агрессивной военной политикой и конскими налогами. Для нас в один прекрасный день всё пошло наперекосяк. Это началось с востока. По телевизору нам показывали только митинги, бунты, толпы недовольных граждан, загоняя какую-то пургу про борьбу демократов с республиканцами, про новое единое правительство и мир во всём мире. А в это время сторонние блогеры снимали и выкладывали в сеть другую информацию. О взрыве на химическом заводе или сверхсекретной лаборатории, который выжег половину земель США со всей флорой и фауной, оставляя только пустыню. О некой эпидемии, которая меняет сознание человека, сводит с ума и превращает во что-то ужасное. Я никогда не верила в зомби. И никогда не любила фильмы ужасов. Но то, что происходит с нами сейчас… Кто бы мог подумать? Сначала с полок стали пропадать продукты, среди людей начался хаос, толпы ринулись в магазины пополнять припасы, появился дефицит продовольствия. Мы до последнего не верили в происходящее, считая панику людей крайне необоснованной, и с фанатичной верой в прекрасное будущее принимали лапшу, которую вешали нам через новости. Что всё будет хорошо, что власти контролируют ситуацию и все мы в безопасности. Когда мы поняли, что это полная туфта, то было уже поздно. Мы очнулись, когда в городе поднялся небывалый хаос, когда полиция упразднилась, а на улицах шастали банды мародеров. Когда отключилась коммуникация: интернет, телевидение, радио, даже электричество, — тогда мы поняли, что это конец. Я и моя семья были не одни такие заблудшие овцы. Но от этого не легче. Что же это было в действительности? Никто не знает. По крайней мере, мне уже вряд ли получится добыть информацию, тут бы выжить. Может, это был вирус, выпущенный из лаборатории случайно или специально. Может, нашествие инопланетной заразы. Может, просто природа нашла способ излечиться от человеческих вшей. Итог один: люди стали сходить с ума. Странно, но это не похоже на сюжет из очередного апокалипсического фильма про зомби. Здесь нет героев, борющихся с невидимым врагом, здесь нет ненасытных обезумевших уродов, которые жаждут отгрызть твою ногу или запустить заразу в твою кровь. Здесь нет никого, кроме тебя и твоего страха. А ещё животного инстинкта выживания. Прошло уже около двух лет. Всё пришло в запустение. Улицы пусты, дома заброшены, на дорогах вокруг больших городов вереницей друг за другом выстроились машины. Сначала зараза выкосила половину населения страны, а может, и всего мира — связь с другими государствами уже давно оборвана. Четверть людей превратились в «зомби», хотя это не те зомбаки, которые представляются всем. Они больше смахивают на Франкенштейнов. Вроде безумные, страшные и опасные, а вроде ещё что-то соображают. Хотя это трудно назвать нормальным мышлением и речью, это уже не те люди, что были до этого. Некоторые из них агрессивны, наверное, просто инстинкт самосохранения. Некоторые спокойны. Впрочем, зомби не представляют никакой опасности как таковой, если их не трогать. Опасность представляет остальная четверть населения. Иногда мне кажется, что отсутствие элементарной зубной щётки превращает человека в деградирующее существо. Причём со скоростью света. Остаток некогда здравомыслящих людей не консолидировался в борьбе за жизнь, не организовал новое общество. Теперь на земле правят только инстинкты, выживает сильнейший, тот, у кого пистолет заряжен пулями и кто умело им управляется. Ну что же, как оказалось, зараза забрала жизни последних умов человечества, видимо, твоя жизнь зависела от твоего IQ, раз не осталось ни одной умной головы, которая могла бы создать хоть какое-то временное правительство. Ну и, надо полагать, я умом тоже не блещу, раз оказалась среди тех, кто устойчив к вирусу. Возможно, где-то на планете ещё есть уголок спасения, в котором люди нашли укрытие и совместными усилиями строят новое будущее. Я хочу верить в это. И пусть мне никогда не попасть туда, но хочется надеяться, что человечество — это не те отморозки, которые шастают по улицам в поисках новой жертвы. С этой надеждой я засыпаю и просыпаюсь, хотя сложно назвать сном состояние, в котором я нахожусь. По ночам мучает не только холод, но и животный страх, хотя это единственное время, когда можно действительно укрыться от чужаков. Как ни странно, самым опасным в этой истории мирового апокалипсиса стал не вирус и не то, во что превращаются некоторые из нас. Тот маленький остаток людей, чей иммунитет не позволяет поглотить вирусу тело, те, кто должны являться нашим светлым будущим, породить новое поколение для выживания человеческой расы — именно эта часть населения стала самой опасной. За два года жизни после эпидемии я усвоила основные уроки: не доверять чужакам, ходить дальше от больших магистралей, хотя это сократило бы мой путь вдвое, всегда держать заряженный пистолет при себе. Для верности я ещё и ружьё с собой ношу. Пусть тяжело, но безопасно. Потому что именно безопасность, а не кусок хлеба, поможет выжить. Благо на западе полно лесов со всякой живностью, так что можно поймать мелкую зверюшку на маленькую приманку или парочку рыб в горной реке. К сожалению, вирус не обошёл стороной и животных, превращая их в нечто странное. Я встречала несколько раз таких мутантов — как мне показалось, некоторые из них стали значительно умнее, будто следовали не только инстинктам, но и, следовательно, стали агрессивнее и опаснее. Видимо, чуют, от кого все беды. Но это было на востоке, ближе к эпицентру событий. Запад задело не так сильно, кажется, что на территории всей Америки это единственное «живое» место. Здесь всё ещё зелено и красиво, чистое голубое небо, хотя видеть его приходится нечасто из-за специфической климатической зоны — льёт как из ведра через день. Здесь есть чистые животные, реки и растения. Не все можно употреблять в пищу, но салат из местных одуванчиков получился на славу. И мне здесь нравится. Я бы осталась тут где-нибудь, нашла бы небольшой домик на берегу озера, откуда открывается вид на снежные горы, а вокруг ни души. Но это не представляется возможным, пока моя цель не завершена. А моя цель — найти младшую сестру. Ещё в самом начале её эвакуировали в обязательном порядке, как и тысячи других детей, и увезли в безопасное место. Тогда мы этому с трудом верили, сопротивлялись как могли. Отец открыл огонь на одного из оперативников, в ту же минуту его пристрелили. Зачем нужно было насильно разлучать нас? Для новых экспериментов? Для сохранения будущего поколения, призванного возродить человеческий род? Тогда мы не верили в происходящее, нам всё это казалось чьим-то слишком умным политическим ходом, раздутой из ничего сенсацией. А теперь я каждый день живу молитвами о том, что моя сестра жива. Мои мысли прервал шумный гогот обезумевшей толпы. Я как солдат подскочила на месте и за считанные минуты собрала всё своё добро, чтобы меня не поймали. Кровь в жилах забурлила с максимальной скоростью, мои движения отточенные и выученные на зубок, каждой вещи отведено своё место в рюкзаке, чтобы не путаться и ничего не терять. В том числе и время. Я оглядываюсь — сквозь морозную тьму леса пробивается свет от костра. Он похож на огромного светлячка, не очень близко ко мне, но голоса эхом отдаются в разные уголки, отражаясь от вечнозелёных деревьев. Я знаю этот звук, в каждом штате он одинаковый, будто это ритуал, проводимый везде, где есть оставшиеся люди, но обезумевшие ещё хуже, чем франкенштейны. Банда нашла новую жертву. Неизвестно, мужчину или женщину, а может, раненое животное — всё равно его убьют, и возможно, сожрут. С большой долей вероятности. Человека легче поймать, у него нет такой скорости, как у животного, это уязвимая добыча. Сейчас всё идёт на еду, всё, что ходит, плавает, летает и дышит. Вирус выкосил большую часть плодородных земель, и хотя в этих краях полно зелёных лугов и лесов, но ничего съедобного почва не даёт. А на одних одуванчиках долго не протянешь. Странно, прошло всего пара лет, а наша страна превратилась в самую страшную картину апокалиптического будущего. Будто мы наконец зажгли спичку и поднесли её к облитой бензином земле. Цивилизация пришла в запустение, большинство зданий заброшено, в магазинах уже не найти запасов еды — люди ещё в самом начале растащили всё по домам, забили свои подвалы впрок. А потом пришли мародеры, обнесли дома тех, кто умер или был заражён. Кто не умер, тех убивали. Вот так наше дружное человечество справлялось с эпидемией, уничтожившей три четверти населения. До меня доносится крик. Это стон истязаемого животного. Он пронизывает лес насквозь, касается каждого листа, застревает эхом у меня в ушах. Кажется, что будто это не он, а я кричу, зову на помощь. Но мне нельзя туда идти. Мне нельзя. Мне нужно остаться живой и найти сестру. Я уже прошла больше половины пути, я не могу оборачиваться. А он всё кричит и кричит. И так истошно, что хочется упасть на колени и закрыть руками уши, чтобы всё это наконец закончилось. Дьявольский гогот смешивается со стонами животного, и эта мракобесная симфония не даёт мне спокойно дышать. Разве в человеке, который только и думает, как выжить, может быть душа и совесть? Мне не хватает хладнокровия, и я не раз уже обжигалась из-за этого. Но этот крик, и смех, и снова крик… это уносит меня в мои воспоминания, в мою боль. Тогда я не умерла, потому что заставила себя выжить. Приказала себе терпеть, стиснув зубы, потому что у меня есть миссия. Мне не от кого было ждать помощи. И этому животному никто не поможет. Такова наша реальность. Яркий свет костра играл тенями на скалистом холме, пуская в воздух горсти искр. Восемь человек столпились вокруг огня, скалились, глядя на свою жертву. В их глазах было только безумие, я уже видела такое не раз. Иногда мне кажется, что вирус так подействовал на них, что это он превратил людей в животных, нет, даже хуже, потому что животные более милосердны, чем они. Никакого разума, только инстинкты, ярость, даже ненависть. Они по очереди пинали животное — да, это определённо было животное, хотя издалека было сложно разглядеть, какое именно. Оно лежало спиной вверх, почти не шевелилось, но всё ещё жалобно постанывало. Моих скудных знаний географии хватило, чтобы понять, что в Вашингтоне не обитают слоны и носороги. Но этот зверь был похож на что-то среднее между ними. Видимо мутант. Такие последнее время встречаются всё чаще. Наша планета всё больше напоминает планету обезьян. В любом случае, это бедное существо попало в капкан, ему уже не выбраться живым. Один из толпы — парень с грязными чёрными волосами и заросшей бородой до груди, — вытащил из костра металлический лом, конец которого был раскалён докрасна. Остальные снова загоготали как стая шакалов, подначивая бородатого. По всей видимости, это был их главарь. Он подошёл к животному, выражение лица было зловеще дьявольским, словно он участвует в каком-то ритуале и это настоящая честь — заклеймить «нечистое отродье», прожигая его кожу раскалённым металлом. Бедолага весь выгнулся от невыносимой боли, когда красный наконечник коснулся его кожи под коленом. Думаю, что это крик был слышен в радиусе нескольких миль… а толпа живодеров всё глумилась над ним, и вид обожжённой плоти вызывал у них только смех. Я проверила запас патронов — ещё целая коробка в рюкзаке, но их стоит приберечь. Для охоты и собственной защиты. Сейчас такое добро днём с огнём не сыщешь, а мне ещё полторы тысячи миль идти до самого Сан-Диего. Но этот смех… он врезался в мой мозг, доставая из него ненавистные мне воспоминания. Я ненавижу его, всем нутром ненавижу. Я заправляю патрон — с дерева, на которое мне вздумалось забраться вместо того, чтобы бежать подальше, открывался отличный ракурс. Сейчас слишком темно, меня вряд ли заметят, а вот они у меня как на ладони. Хорошо, что с прицелом у меня всё нормально, могу пробить десятку, если захочу. А сейчас я очень этого хочу. И пробиваю. Грохот выпускаемой пули, как гром среди ясного неба, оглушает все звуки. Патроны надо беречь, поэтому промахиваться у меня нет права. Главарь упал замертво с пулей в груди. Началась суматоха, а в такой обстановке трудно прицеливаться. Но у меня получается убрать ещё двоих и одного ранить. Остальные начинают перестрелку. Эти идиоты даже не знают, откуда я стреляю, палят в темноту как попало, то ли от страха, то ли от своей дикости. Мне уже не раз приходилось стрелять в человека. Это только в первый раз страшно и совесть заедает. Но потом к этому привыкаешь. Ещё один выстрел — ещё один труп. Остальные уже не стреляют, а убегают, понимая, что открыты для меня, и инстинкт самосохранения не даёт им продолжить атаку. И всё затихает. Я подождала ещё минут пять, вдруг кто-то из них решит вернуться. Но это уже вряд ли. Медленно обошла раненых вокруг — кто-то наверняка был мёртв, но вероятно, что парочку я просто ранила. Хотя это ненадолго, без нужной медицинской помощи им не протянуть. Костёр ещё вовсю горел, освещая небольшое пространство вокруг себя. После проверки на безопасность я решила подойти к животному. Оно ещё дышало, но на первый взгляд казалось, что больше глаза не откроет. Теперь я убедилась, что это и правда был мутант, вот только от какого исходного животного неизвестно. Явно не из местного леса, а значит из зоопарка. Что-то экзотическое, из тропиков. Блин, у меня была тройка по зоологии, так что я понятия не имею, что это за чудо. Ткнула дулом ружья — животное застонало, но очень тихо, будто на последнем издыхании. Кажется, это панцирь — жёсткая бугристая спина, камнем возвышающаяся вверх. Четыре конечности, плохо смахивающие на лапы — слишком уж вытянутые и ровные. На ноге жжёная рана от «клейма» — зрелище страшное. До чего мы дожили. При том, что человеческая раса почти вымерла, и кто знает, может, те парни одни из последних представителей мужского пола, а я пристрелила несколько уникальных образцов и теперь испытываю жалость к мутировавшему животному, в то время как рядом один из моих «сородичей» захлёбывается кровью. Но мне плевать на него. Я не жалею. Разучилась жалеть, научилась затыкать совести рот. Что бы то ни было, мне нельзя оставаться здесь и ждать рассвета, чтобы залечить раны жертвы и дождаться её пробуждения. В конце концов, я даже не знаю, агрессивен он или нет. И вряд ли он оценит мой благородный поступок — с животного что взять? Всё-таки я решила промыть ему рану, достала из рюкзака бутылку с водой — он зашипел, когда струя коснулась поражённого участка. Пришлось разорвать рубашку одного из мучителей, чтобы перевязать бедную черепаху — всё-таки это была черепаха, судя по панцирю. Такая огромная, как на островах, только теперь ещё больше из-за вируса. Было бы неплохо проверить добро мёртвых мучителей — может, что-то интересное там найду. Наверняка у них имелось что-то полезное. Сейчас такие находки стали редкостью. Да так я и решила поступить, пока доделывала повязку. И то, что произошло дальше, заставило меня остолбенеть на месте, бросив в холодный пот. Животное заговорило. Заговорило человеческим языком.