Карма

— Единственный способ сохранить компанию: влюбить в себя Катю, — заявил Малиновский. — Ну вот и займись этим, — посоветовал Жданов раздраженно. — Уникальный случай, уникальный, правда: здесь я абсолютно бесполезен. — Это как посмотреть. Во-первых, ты не её начальник — раз. Во-вторых, у тебя нет никаких чувств, — два. В-третьих, ты лишен моральных, этических, политических принципов. Идеальная кандидатура. Валяй, Малиновский. — Но, к сожалению, на меня она не клюнет. Хочешь убедиться? Прошу вас. Жданов снисходительно уселся в кресло. Всё это представление было дуракавалянием чистой воды. Разумеется, он и так знал, что Катерина в жизни не клюнет на Малиновского, не зря он выбирал себе умную секретаршу. Но уж лучше валять дурака, чем на полном серьезе обсуждать план по влюблению в себя Кати. Это было слишком. — Кать, — закричал Малиновский, — Екатерина Валерьевна! В каморке что-то грохнуло, закопошилось, а потом Катя выскользнула из-за двери. Она была странной даже по её меркам — словно только проснулась, затуманенной, непонятной. Подошла ближе, мельком и, как показалось Жданову, с осуждением покосилась на свое прямое руководство. И, прежде чем он пришел в себя от такой неожиданности, нормально же всё было! — Катя повернулась к Малиновскому и широко ему улыбнулась. — Слушаю вас, Роман Дмитриевич, — произнесла она почти с нежностью. — Катюш, — с запинкой отозвался Малиновский, тоже малость прибалдевший от такого радушия, — а принесите мне списки дилеров, пожалуйста. — Конечно, Роман Дмитриевич, — пропела незнакомая Жданову, новая и непонятная Пушкарева, еще раз улыбнулась Малине в свои тридцать две скобки и, повернувшись на каблуках, ушла к себе. — Интересно девки пляшут, — ошалело пробормотал Малиновский, но в следующую минуту дверь в кладовку снова распахнулась, и сияющая Катя выпорхнула наружу. И, черт его побери, на её губах появилась помада. — Вот списки, Роман Дмитриевич, — сказала Катя и кокетливо склонила голову набок. — С-с-спа-ссибо. — Что-нибудь еще, Роман Дмитриевич? Может, вы хотите кофе? Или я могу попросить принести бутерброды. — Нет-нет, — заторопился Ромка, напуганный до заикания. — Мне больше ничего не нужно. И тогда Катя Пушкарева положила руку на плечо Малиновского и с чувством проговорила: — Если вам еще что-то понадобится… все, что угодно, то вы знаете, где меня найти. И ушла к себе, даже не взглянув на Жданова. — Ничего не говори, Палыч. Молчи. А Жданов ничего и не говорил. Пил себе вискарь и разглядывал бармена. Наверное, надо заменить интерьер бара в «Зималетто». Вот выберутся они из этой ямы — и он затеет масштабный ремонт в конторе. Стены там перекрасит, Вике прическу сменит, картины местами поменяет. — Нам это показалось. Галлюцинация. Коллективная, — бормотал Малиновский. Жданов не смотрел в его сторону. Принципиально. Почему-то очень хотелось дать лучшему другу по уху. Совершенно непонятное и неуместное желание. — Может, Пушкарева перегрелась? Интоксикация каморочной пылью? А! Я понял, я всё понял. Это такой ход конем. Чтобы напугать меня и лишить душевного равновесия. Она мне за что-то мстит, Жданыч! Потому что… Я не знаю, почему. И Малиновский залпом допил свой коктейль, игнорируя трубочку. Помолчал. Повздыхал. — Да уж. Хуже равнодушия красивой женщины может быть только симпатия некрасивой, — сказал сам себе. — Иди к черту, Малина, — пожелал ему Жданов и отправился в свой кабинет разбираться, что там приключилось с его Пушкаревой. Его Пушкарева, уже в пальто, запихивала в свою сумку какие-то документы. — Что-то вы рано сегодня, Кать, — сказал Жданов. — Восемь вечера, Андрей Палыч, — не поворачивая к нему лица, глухо отозвалась Пушкарева. — Кать… а я вас чем-то обидел? И тогда она повернулась к нему, яростная и бледная, с пересохшими губами и немного красноватыми белками глаз. — А я вас? — спросила она требовательно. — Кажется, никогда, ни единого раза я не давала вам повода усомниться в моей преданности. Я ошиблась с бизнес-планом, и мое предложение по дешевым тканям привело нас к краху, но я никогда даже не помышляла обманывать вас. А что теперь? Теперь вы сомневаетесь во мне, Андрей Палыч? Ведь я вас столько раз спрашивала, уверены ли вы в том, что передаете компанию мне… А вы? Соблазнять меня вздумали?.. — Катя… Катя… Катя, вы все не так поняли. — Андрей, проснись! — сказал ему в ухо голос Киры. Жданов открыл глаза, увидел собственную спальню и едва не рассмеялся от облегчения. Ему все приснилось. И Катя, восторженно глазеющая на Малиновского, тоже. Или нет? Где заканчивалась реальность и начинался сон? — Ты спятил из-за своей Пушкаревой, Андрей, — трагически сказала Кира, — ты зовешь её даже во сне. — Мне приснилось, что я потерял отчет по продажам, — ответил Жданов и отвернулся от своей невесты, укрывшись своей нечистой совестью с головой. — Что это, Катя? — Прическа, — с достоинством ответила она и поправила кудряшку. — Я вижу, — мрачно согласился Жданов. — Что-нибудь еще? — равнодушно глядя в блокнот, уточнила Пушкарева. — Кать, а что… — Жданов, Жданов, я всё понял! — с радостным возгласом ворвался в кабинет Малиновский и подскочил на месте, когда кудрявая Катя вскричала: — Доброе утро, Роман Дмитриевич! Хорошо ли вам спаслось? Вы успели позавтракать? — А… — протянул Малиновский, на всякий случай хватаясь за ручку двери, — вы сменили прическу, Екатерина Валерьевна? Она склонила голову, соглашаясь с его наблюдением. — Катя, ну идите уже к себе, — не выдержал Жданов. — У вас мало дел на сегодня? — Как обычно, достаточно, — холодно ответила она и, печатая шаг, как на плацу, удалилась. Малиновский затравленно посмотрел ей вслед. — Андрюха, — прошептал он и выглядел при этом очень несчастным, — что творится-то. Малина был прав: творилось что-то дикое. «Радоваться надо», — приказал себе Жданов, но радоваться не получалось совсем. А ведь казалось бы — отправить Романа соблазнять Пушкареву, у Жданова сразу гора с плеч. Но язык не поворачивался предложить сегодня то, что вчера слетало с него так легко. — Что ты понял, что понял, — зашипел Жданов, перегибаясь через стол поближе к Малиновскому. — Мое очарование потрясло даже твою железную Кэт, — скорбно зашептал в ответ Роман. — Никто, никто не устоит перед Малиновским. Я — это же просто национальное бедствие какое-то. Что теперь делать, Жданыч? Бежать за границу? Заграница спасет отца русской демократии? Или… мне взять удар на себя? — В каком это смысле? — кисло уточнил Жданов, уже зная ответ. — Надо ли мне совратить Пушкареву?