Карма

На следующий день Кира и Малиновский улетели в Прагу, и Жданов вдруг ощутил себя свободным. Хотя вроде как и до этого не было особого повода чувствовать себя узником. Вернувшись из банка, он застал Катю и Кабаеву, о чем-то шушукающихся в его кабинете с таким видом, как будто они были школьными подружками. Включив свое рабочее обаяние по максимуму, Жданов провел блестящие переговоры с Алиной и совершенно довольный, нырнул наконец к Кате в каморку. — Катюш, — замурлыкал он, — я чувствую себя школьником на каникулах… А что с вами? Серьезная, даже печальная Пушкарева смотрела на него задумчиво, словно раздумывая: сказать, не сказать. — Говорите, Катя, — велел он, усаживаясь на её стол. — Что с вами такое приключилось? — Я… — она нерешительно поправила полу его пиджака, убирая её со своих документов, — я сегодня обедала с Кирой Юрьевной. — Что вы делали, Катя? Она только тяжело вздохнула. — Но… зачем? — спросил он. — Кира Юрьевна очень переживает, — сказала Катя. — Она уверена, что у вас другая женщина. — Да нет у меня никакой другой женщины, — с досадой поморщился Жданов, — только жена. Она, как и всякий раз, когда слышала про их бракосочетание, вскочила на ноги. Удивительный эффект оказывало это упоминание на прыгучесть Пушкаревой. — Вы совсем с ума сошли, — сердито зашептала она, обдавая его своим дыханием, — что вы такое говорите! Это все всего лишь деловая сделка… контракт… приложение к трудовому договору! Жданов смеялся, слушая её возмущение, и между делом обнимал Пушкареву за талию, все ближе прижимая к себе. — Ну так что, Катя? — когда она выдохлась, мягко спросил он. — Что мы будем делать сегодня? — А… — она изумленно отодвинулась. — У меня же отчет, Андрей Павлович. Для совета директоров. Вы что, забыли? Катя выпутывалась из его рук, как абориген из лианы, а Жданов снова запутывал её в своих объятиях, ожидая, что с минуты на минуту Катя поставит его на место. — Разве вы не должны сейчас ходить за мной по пятам и без устали спрашивать: «Как дела с отчетом, Екатерина Валерьевна»? — Я просто… Жданов замолчал, потрясенный мощным и ничем не объяснимым желанием поцеловать Пушкареву прямо сейчас. От изумления он даже отодвинулся от неё. Практически, отпрянул. — Я… мне надо идти. Вывалившись из её каморки, Жданов промаршировал вон из своего кабинета и прямиком направился к бару. Выпил ледяной воды и запил виски. Жданов, ты совсем уже спятил. Ну ладно, жениться на Пушкаревой — еще куда ни шло, но целоваться-то с ней зачем? Что… что вообще такое? Спермотоксикоз? Еще немного — и ему даже Милко покажется эротичным? — Надо что-то делать… делать что-то надо, — пробормотал Жданов, ощущая настоящий ужас. Вот так и сходят с ума? — Да, Андрюша, — сказала Юлиана, усаживаясь рядом. — Уж сделай что-нибудь. Кира говорит, что ты отменил свадьбу. Как надолго на этот раз? — Юлиана, мне нужен психиатр, — жалобно сказал Жданов, прижимаясь щекой к столешнице. — Или… экзорцист. — В тебя вселился бес? — И не один. Целая толпа. — Ну да, — задумчиво протянула Юлиана. — Целая толпа бесов и на каждом — кругленькие такие очки. От неожиданности Жданов дернулся. — О чем ты говоришь? — О твоей тайной страсти к Кате. — Что? — тупо переспросил Жданов, ощущая себя человеком, который неумолимо тонет. У него заканчивался кислород, и начиналась паника. — Да ни о чем, — беззаботно отозвалась Юлиана. — Просто шутка, Андрюша… Кажется, не слишком удачная. Просто я принесла тебе очередной журнал, где вы с Катей красуетесь на обложке. — Как, опять? На снимке Жданов прятал какую-то женщину в чулан со швабрами. Лица её не было видно, просто маленькая ладошка на его плече. «Тайное свидание Жданова-младшего в картинной галерее» — гласил заголовок. В статье предполагалось, что на сей раз главный ловелас столицы влюбился в жену посла, известную киноактрису или жену сердитого генерала ФСБ. Ну или просто продавал родину. Иначе для чего бы устраивать тайные встречи между швабр и половых тряпок. — Ты узнала Катерину по фрагменту её руки? — спросил Жданов, гадая про себя, с каких пор папарацци ходят за ним, буквально, по пятам. В жизни ему не уделялось столько внимания в желтой прессе. Что-то здесь было нечисто. — Логика, — засмеялась Виноградова. — Ну подумай сам, с кем ты еще бы мог уединиться в кладовке. Это же естественная для вас с Катюшей среда обитания! — Да что ты, — Жданов жестом попросил еще виски. — А если серьезно… Не хочу вмешиваться в чужие дела, но ты знаешь, что со стороны это всё очень странно, правда? — Изнутри еще и страшно, — пожаловался Жданов. — А ты не бойся, — посоветовала ему Юлиана с улыбкой, — некоторые вещи просто случаются. — Легко тебе говорить. — Я тебя прошу только об одном, Андрюш, — произнесла Виноградова, наклоняясь к нему. — Не мучай Киру понапрасну. Если уж ты действительно решил уходить, то не оставляй ей ложной надежды. — Юлиана, мы знакомы с ней с детства. Ты думаешь, я хочу, чтобы Кире было плохо? Просто… всё становится только хуже. — Понимаю, — она потрепала его по плечу. — Так что, найти тебе психиатра или экзорциста? — Пока достаточно просто бармена. Вечером, вдоволь полюбовавшись на то, как Катерина корпит над отчетом, Жданов выпроводил её из каморки под каким-то благовидным предлогом, нашел в её мобильнике телефон Зорькина. — Николай? Это Жданов. Мне нужно встретиться с вами сегодня вечером. — С чего это вдруг? — настороженно спросил Зорькин, явно не горя желанием проводить свой досуг с Катькиным начальником. — Это касается Кати… Мне правда нужно с вами поговорить, Николай. Есть кое-что, что меня тревожит. Был ли у неё кто-нибудь? Почему Катя влюбилась в Малиновского? Почему ему вдруг захотелось поцеловать Пушкареву? Вряд ли он когда-нибудь сможет действительно спросить об этом Зорькина. — Но почему Малиновский? — Жданов налил им еще выпить. — Я всё понимаю, Зорькин, но почему Малиновский? — Не понимаешь, потому что ты дурак, Жданов. — Я дурак, Зорькин. Я не понимаю. — Ну и не понимай, — соблаговолил разрешить Катькин чудик. — Я Пушкаревские секреты тебе не выдам. Я знаешь какой… как кремень. — Да какой там секрет! Про нас с Катькой вообще каждый день в газетах пишут… Она у меня знаешь кто? Жена посла! — Сбрендил, что ли, — изумился Зорькин. — Катька же не замужем! — Много ты знаешь, умник, — фыркнул Жданов, неожиданно находя утешение в том, что есть все-таки у Катерины от своего задушевного дружочка какие-то секреты. — Понимаешь, — зашел Жданов с другой стороны, — я же переживаю просто. Катя — самый ценный мой сотрудник. Боевая подруга радистка Кэт. У неё же нет никакого опыта во всех этих шурах-мурах. А тут сразу Малиновский, а это уже курс для продвинутых! А она ведь даже… ну не знаю, не целовалась ни разу. — Почему это ни разу? — оскорбился Зорькин. — А вообще, это конечно, грустная тема, Жданов. И почему таких умных женщин, как Пушкарева, тянет на всяких красивых мерзавцев? — Ну Малиновский не такой уж и мерзавец, — засомневался Жданов. — Бестолочь просто. — А вот её бывший был полным мерзавцем. Так он и знал. Знал ведь! Все вокруг хотели поцеловать Пушкареву, не только один Жданов. Нормальное вообще желание. — Зорькин, а ты-то как держишься столько лет? — с уважением спросил Жданов. — В смысле? — не понял тот. — В том-то и дело, — вздохнул Жданов. Они еще выпили. Помолчали, думая о несправедливости мира. — А вот красивые женщины почему-то на умных мужчин не смотрят, — совсем загрустил Зорькин. — Точно, — поддержал его Жданов. — Смотрят на всяких там Малиновских. — А, — развеселился Зорькин. — Вступил в наш клуб с Валерием Сергеевичем? У нас Пушкарева тоже красавица! Да не парься ты, Жданов, из-за этого Малиновского. Всё это… ну в общем, не парься. — Стоп, — сказал Жданов, вдруг протрезвев, — а вот с этого места поподробнее. И налил Зорькину еще виски. Коленька назидательно поднял палец вверх, вдруг став поразительно похожим на Пушкарева-папу. — Молчание, Жданов — золото. И это всё, что я могу сказать. Он демонстративно закрыл рот рукой. И больше от Зорькина ничего добиться не удалось. Вместо того, чтобы ехать домой, Жданов поехал в Зималетто. Ему было маетно и тревожно. Миновав спящего Потапкина, Жданов поднялся к себе, включил везде свет. Хмель уже почти выветрился из его головы, и наступало неумолимое похмелье. Прихватив с собой графин воды, Жданов зашел в каморку, сел на Катино место. Погладил руками стол, поправил стопку бумаг на её столе. Очень медленно он выдвинул ящик её стола. Потрепанная тетрадка. Видимо, Катя слишком устала с отчетом, и не прихватила сегодня дневник с собой. Ну в самом деле, кто придет ночью в каморку, чтобы разузнать немудреные Пушкаревские секреты? — Прости меня, Катя, — Жданов осторожно поцеловал обложку, — но ты сама виновата. Нечего было махать Малиновским у него перед носом. Какой нормальный начальник вытерпит такие выкрутасы своих подчиненных. Он полистал страницы, наткнулся на фото Малиновского и выбросил его в мусорку. Потом полистал даты и нашел более-менее близкую к началу Катькиного сумасбродства. «Малиновский уверен, что я влюблена в Андрея. Он говорил это так уверенно и так небрежно, как будто я глупая школьница, влюбленная в своего учителя. И Андрей… ему неприятно было это слышать. Он не хочет никаких сложностей. Для чего ему чувства какой-то там секретарши? Это всё слишком неловко, слишком… утомительно? Иногда мне кажется, что Андрей вообще устал от всех женщин на свете. Ухаживает за ними по привычке, как будто просто не знает, что можно жить как-то по-другому. Любить одного-единственного человека. Всю свою жизнь, день за днем. Любить и быть любимым. Совершенно невозможный для меня вариант развития событий. А для него? Будет ли Андрей счастлив? В любом случае, я не собираюсь добавлять ему хлопот. И докажу, что утверждения про мою влюбленность совершенно беспочвенны. Заодно и Малиновского напугаю». Жданова лихорадило. Буквы расплывались перед глазами, и он вслепую пролистал несколько страниц назад. «Надеюсь, что наш новый план сработает. Хотя я очень боюсь. Андрей так надеется на Никамоду, надеется на меня. Что, если ничего не выйдет? Иногда я не понимаю его до конца. Он не такой, как все. Он… необычный. Нет. Необыкновенный. Чего я так боюсь? Главное — я нужна ему. Сейчас даже больше, чем Кира. Я для него важнее всех. Как помощник. А мне так хочется, чтобы он видел во мне женщину. Но я для него все равно что калькулятор или письменный стол, я его рабочий инструмент. Он может запереть меня в кабинете и забыть об этом. Но он сказал, что несчастлив с Кирой. И что все эти модели — пустышки, с которыми ему скучно. Неужели он никогда не поймет, что за счастьем не обязательно далеко ходить? Достаточно внимательнее приглядеться к тому, кто рядом.» Вода в графине была совершенно безвкусной, и Жданов оставил графин в покое. Еще одна запись — только одна. И он закроет Катин дневник. Честно закроет. «Сегодня я поняла, что у меня всегда всё будет кувырком. Если бы вручали приз самой неловкой и нелепой, я бы не получила первую премию — я бы взяла вторую, потому что я ещё и невезучая. Разве можно полюбить такую бестолочь, как я?..» Всё, хватит с него. Очень осторожно Жданов положил дневник в ящик стола. Вышел из каморки. Выключил везде свет, который резал по глазам. Словно песка в них насыпали. В темноте улегся на диван, пытаясь выровнять тяжелое, рваное дыхание. Лихорадка отступала, ей на смену приходило что-то очень болезненное. Как будто битого стекла насыпали прямо в грудь. Стараясь не шевелиться, Жданов дышал очень медленно и тихо, потому что каждый вздох причинял острую боль. Что же ты такое, Катя Пушкарева? Чудо-девочка из кладовки, которая пришла по душу Жданова? Тихо, Жданов, тихо. И еще тише. Раствориться в этой темноте, ощутить себя такой же невидимкой, какой ощущала в своей кладовке себя Катя. Спрятаться от этой ночи, которая разрывала каждую клеточку его тела. Может, у него сердечный приступ? «Жданов-младший умер в своем кабинете от острого приступа нежности к своей секретарше». Отличный заголовок, надо будет продать его желтой прессе. Он и продаст — если переживет эту ночь.