Карма

— Я вам так скажу, — решительно заговорил Валерий Сергеевич, — я все эти свадебные махинации не одобряю! И Катерине вчера сказал, что она не права. Так нельзя поступать с такими порядочными людьми, как вы. Не по-пушкаревски это! — Ну что вы, — спокойно ответил отец. — Катя всего лишь поддалась влиянию Андрея. Да вы присаживайтесь. — Влияние там или нет, но своей головы тоже терять нельзя. Короче, я пришел извиниться за Катерину. — Ну, наши дети это вдвоем затеяли… — Но теперь-то Катерина ведь вам рассказала всю правду? — Лучше поздно, чем никогда, Валерий Сергеевич. Они говорят о двух разных свадьбах, — изумленно понял Жданов. Его отец — о той, которая состоялась тайно. А Катин — о той, которую они якобы придумали. Он оглянулся на Катю, чтобы разделить с ней это откровение, но ей явно было не до него. — Чай? Кофе? — спросила Катя, удивительно похожая сейчас на зомби-первоклассницу. — Ну что вы, — укорил её Павел Олегович. Он открыл дверь и позвал: — Вика! Клочкова, вся резко вылинявшая со вчерашнего дня, просочилась в конференц-зал. — Вика, а принесите нам… Валерий Сергеевич? Пушкарев озадаченно разглядывал сложное выражение лица Виктории. — Папе чая, — сказала Катя, и рука её дернулась. Вика не стала в этот раз вопрошать, с какой такой стати ей обслуживать Пушкаревых. Кивнула только. — А мне кофе, — попросил отец. — Катя? Она покачала головой. Бледное, испуганное привидение. Жданову стало мучительно стыдно. Он вдруг понял, как безжалостно обокрал Катерину. Вместо белого платья — спрятанные паспорта, вместо букета невесты — повестка в ОБЭП. Вместо любви — Андрей Жданов. Который ничего, кроме Зималетто, не видит. Он может потратить всю свою жизнь, пытаясь вернуть ей утраченное. Но ведь уже не вернет. Ни первого «да» в ЗАГСе, ни криков «горько», ни трепетного ожидания свадьбы. Самого лучшего дня в жизни любой девушки. Жданов, ты чурбан. — Понимаете, — говорил меж тем отец, — мы создавали компанию годами. Это семейное предприятие, и продажа акций постороннему человеку была бы для нас ножом в сердце. Словно отдать своего ребенка на воспитание чужим людям. Андрей… возможно слишком близко к сердцу принимает происходящее, но я не могу его за это винить. Более того — я благодарен ему за то, как он старается. — Да уж видно, как он старается, — кивнул Валерий Сергеевич. — Катерина света божьего не видит! Всё у нее работа на первом месте! — Что поделать? Наши дети трудоголики. Но это лучше, чем бездельники, правда? Жданов смотрел на них во все глаза. О чем вообще они сейчас толкуют? Сидят и по-отцовски обсуждают своих отпрысков так, словно этих отпрысков вообще нет в помещении? — Мы с Марго завтра улетаем в Лондон, — сказал отец. — Нам бы очень хотелось поужинать с вами и вашей женой… Но придется отложить эту встречу, простите. Кира в ужасном состоянии. Она нам как дочь. Состояние Киры мало волновало Валерия Сергеевича. — Да что уж там, — великодушно кивнул он. — Вы уж приглядите тут за этими оболтусами. — Не беспокойтесь, Павел Олегович. Будут у меня по струнке ходить. Отец улыбнулся. Вошла Вика с напитками. — Чай, кофе, горячая кукуруза… — сказала она трагически. — Павел Олегович! Её страстный крик был так внезапен, что Пушкарев вздрогнул. А отец ничего так, попривык. — Вы скажите Пушкаревой, чтобы она не увольняла меня, — продолжала Вика. — Без Киры-то кто меня защитит! — Киры не будет только пару недель, — спокойно ответил отец, — и за это время тебя никто не уволит. — А возьмите меня с собой в Лондон! Я вам там буду кофе приносить. — Забери её, пап, пожалуйста, — взмолился Жданов, — и забудь в самолете. В багажном отсеке. — Вика, мы потом поговорим… Кстати, Катя, вы решили оставить свою фамилию? — Что? — спросила она малость безумно. — Мне нравится Катина фамилия, — быстро сказал Жданов. — Она такая… боевая. Пушкарев, который отвлекся на Вику, не сразу вернулся в беседу. — А… фамилия у нас боевая. Я вам расскажу, откуда она взялась. И так далее. И тому подобное. Под конец, когда расчувствовавшиеся отцы крепко обнялись на прощание, Жданов уверовал в богиню удачи. — Катя… Катя. Катя! Поговорите со мной, пожалуйста! Зависла его Пушкарева. Водой что-ли на неё побрызгать? — Так не бывает, — прошептала она, глядя в пустоту. — Так не бывает, Андрей. — Катя, всё хорошо. Всё уладилось. Кать! — Что уладилось? — спросила она, едва не плача. — Теперь мои родители думают, что мы не женаты. А твои знают — что мы женаты. Это ты называешь уладилось? — Зато ты перестала мне говорить «вы». — Простите, Андрей Павлович. Это я… но теперь мы же можем подать на развод? — Никаких разводов до окончания процесса, Катя! Он так разозлился за её желание немедленно бежать разводиться, что и сам удивился. Развод? Да ни за что! Ждановы не разводятся! — Но это будет просто глупо… — Как же мы будем делить имущество? — Какое еще имущество? — Катя, вам что, так сложно побыть за мной замужем еще полгода? — Сложно, — сказала она доверчиво. — Я вообще не люблю врать. А теперь придется притворяться в Зималетто, что мы женаты, а дома — что я не замужем. — Давай поженимся еще раз. Для твоих родителей. — Перестаньте вмешивать моих родителей в дела компании! — Кать, ну что мы с тобой целый день ругаемся? Она устало улыбнулась. — То, что сегодня случилось — это просто передышка. Ты понимаешь? Жданов вздохнул. — Кать, я знаю, что ты сердишься на меня за то, что я втянул тебя во всё это безумие… Но во всем этом есть и положительные стороны. — Например? — Мы с тобой женаты. — И что в этом хорошего? Он едва не застонал от отчаяния. Либо она совершенно не понимала его, либо успешно притворялась. Либо он как-то плохо доносил свои чувства. Попробуем еще раз. — Кать, — Жданов сел рядом с ней и поцеловал её руку. — Мне очень нравится думать о том, что вы моя жена. — Почему? — она смотрела на него прямо и спокойно. Как будто они обсуждали финансы. Жданов склонился еще ближе и медленно, нежно поцеловал её бледные губы. Сначала простым и легким поцелуем, но Катя попыталась что-то сказать, и он, не желая слушать новых вопросов, поцеловал её снова, с изумлением ощущая в себе нарастающую жажду. Катя отпрянула. — Я хочу быть с тобой, — хрипло сказал Жданов, крепко удерживая её возле себя. Её шея в его ладони казалась такой тонкой, такой хрупкой. — Ты слышишь меня, Катя? Она смотрела на него завороженно, неверяще, смятенно. От этого взгляда внутренности Жданова скручивались в тугой узел, а в паху становилось всё тяжелее. Он снова попытался её поцеловать, но Катя накрыла его губы ладошкой. — Не надо… — попросила она со слезами в голосе. — Пожалуйста. — Почему не надо-то, Кать? Кому не надо? Мне надо именно это. Она покачала головой, упрямо, слепо оттолкнула его. Закрыла лицо руками. — Андрей, — сказала глухо, — не надо со мной… как со всеми твоими женщинами. Пожалуйста. Он вскочил, роняя кресло. — Что это значит, Катя? — резко спросил её, едва сдерживая себя. — Ты используешь женщин. Ты… почти женился на Кире из-за компании! Ты… женился на мне из-за компании. Ты собирался влюбить меня в себя из-за компании! Жданов молча смотрел на неё, не находя никаких возражений. Катя опустила руки на колени и подняла к нему лицо. Сколько страдания! — Ты либо забываешь про своих женщин наутро, либо терпишь их ради дела. Я не хочу быть ни там, ни там. Я… хочу быть тебе другом. — Другом? — переспросил Жданов. Ему не хватало воздуха. — Я не хочу, чтобы ты использовал меня, Андрей. И не хочу страдать… когда стану тебе не нужной. — Катя, ты говоришь какую-то чушь! Она встала. Поправила волосы, поправила кофточку. Расправила плечи. — Андрей. Если в тебе есть хоть капля уважения ко мне… хоть немного благодарности, то ты никогда больше не поднимешь эту тему. — Я люблю тебя, — сказал он скорее от сокрушительности своего поражения, чем по каким-то другим причинам. — Это неправда, — сказала Катя и вышла из конференц-зала. К вечеру Жданов напился. В гордом одиночестве, в собственном кабинете. Как она смеет! Как она только может так плохо о нем думать! Как будто он какой-то там жиголо! Спит с женщинами ради собственной выгоды. Как будто… А, чтобы эта проклятая Пушкарева споткнулась о собственную гордость. Любая нормальная женщина бы на её месте прыгала до потолка и требовала бы кольцо с бриллиантом — отхватила себе мешок с деньгами. Но Катя хотела развода. Она никогда не думала о нем, как о мешке с деньгами. Возможно, она единственная, кто видел в нем просто человека. И оставалась человеком сама. Честная, смелая, упрямая Пушкарева. Его жена, которую ему даже целовать запретили отныне и навсегда. Возможно, если им повезет, их посадят в разные камеры и он никогда больше не увидит эту несносную девицу. Господи, неужели их могут посадить? Из-за него? — Катя! Она появилась из каморки. Скептически осмотрела его, вскинув бровь. Хмыкнула. — У вас низкая стрессоустойчивость, Андрей Палыч. Малейшая кочка на ровной дороге — и вы уже напиваетесь, и жалеете себя. — Кажется, — обиделся он, — я плачу вам зарплату не ради того, чтобы вы комментировали мое поведение. Она развеселилась. — И мы снова вернулись к Трудовому кодексу? — Кать, давайте поужинаем вместе. — Вы мне платите зарплату… — Как друзья, Катя. Вы же хотите быть мне другом? Она замялась. — Возможно. — А друзья проводят много времени вместе… — Десятичасового рабочего дня не достаточно? — Свободного времени, Катя! — Да не хочу я с вами ужинать, — спокойно сказала Катя. — Вы пьяны. — А вы — удручающе трезвы. Но я же вас не осуждаю. Жданов встал, с сожалением заглянул в пустой стакан, но решил не наливать себе больше. Вошел в каморку, пытаясь справиться со штормовым ветром, дернул с вешалки пальто и закутал в него Катю. — Кать, ну мы просто выпьем пива, посмотрим футбол… — Издеваетесь? — спросила она, и печально звенящая нотка отбросила его снова назад. Как будто он не злился на неё, как сумасшедший, еще недавно. — Прости, — сказал он воротнику под её косичками. — Я просто нервничаю из-за повестки. И не хочу тебя отпускать. Ты нужна мне, Катя. В каком угодно качестве. Она душераздирающе вздохнула. — Поехали.