Лягушачий принц

Под глазом Константина наливался огромный лиловый синяк. Она увидела его сразу, даже в полутьме чердака — это было их тайное место, о котором не знал никто; они приходили сюда, чтобы поделиться самыми страшными тайнами, надеждами и обидами.  — Ты опять подрался. Ну вот зачем? Константин шмыгнул и отвернулся к пыльному маленькому окошку.  — Они тебя обзывали.  — Они всегда обзываются, я привыкла.  — Врешь. Я же сказал, что всегда буду тебя защищать! А они дураки! Она вздохнула, присаживаясь рядом и приникая к худому плечу.  — А потом меня увидел отец и сказал, что я никогда не доберусь до высоты! А я. я… Его голос надломился, и он замолчал, пытаясь справиться со злыми слезами.    — Вот увидишь, я доберусь! И отец увидит.  — Конечно, — сказала она, обнимая его и утыкаясь лбом в плечо. — Только больше не дерись.  — А пусть они тогда тебя не обижают, — ответил Константин. — И вообще, когда я на тебе женюсь, я их всех повешу. Она фыркнула и, услышав его возмущенное сопение, не выдержала и рассмеялась. Прием длился уже который час, и маленькой Женевьеве де Сарде было ужасно скучно. Они с Константином планировали сбегать в порт: одна из служанок сказала, что в гавань зашел самый красивый корабль, какой она видела. Но принц д’Орсей решил иначе: к обеду приехал проповедник из Телемы, и присутствие детей почему-то стало обязательным условием. Женевьева уже успела попробовать все сласти, что были на столе, вспомнить песенку, которой ее научила мама, придумать имя своем новому мечу, который ей вырезал из дерева кузнец (настоящий! А значит, и меч тоже настоящий!), и сейчас отчаянно пыталась не заснуть. С другого конца стола на нее бросал отчаянные взгляды Константин — а ну как корабль уплывет, и они не успеют на него посмотреть? От безрадостных мыслей девочку отвлек гость из Телемы, спросивший ее, что она любит делать больше всего.  — Смотреть на корабли, — сказала Женевьева. — И завоевывать королевства.  — Вот как? — улыбнулся он. — А что ты знаешь о Просветленном?  — А он умеет драться на мечах?  — Дорогая сестра, кажется, твоя дочь проводит слишком много времени с моим непутевым сыном. Голос принца — недовольный, как всегда, — прервал теплый смех телемского гостя.  — Они ведь еще дети, — мягко возразила ее мать. Женевьева отвлеклась: в следующий раз, когда они будут играть в завоевателей, она назовется Просветленной! Незнакомое слово было красивым, длинным — как бы его не забыть! — и грозным. То, что нужно!  — Тебе пора найти ей мужа, — услышала она принца. — Скоро она вырастет…  — Я выйду замуж за Константина! — сказала Женевьева. Наверное, слишком громко, потому что ее услышал и принц, переведя на нее взгляд своих чуть выпуклых голубых глаз. Позже мама объяснила ей, что такое мезальянс — именно это слово выплюнул граф после ее заявления. Она сказала, что Константин должен жениться на девушке из другой страны, чтобы укрепить связи Серены, но по тому, как мама отводила глаза, Женевьева поняла: дело не в этих связях, чем бы они ни были, а в том, что на ее челюсти расплывается уродливое зеленое пятно, похожее на болотную тину. Но ведь Константин не обращает на него внимания, в чем же дело? В тот день Женевьева упрямо сжала губы и заявила, что она все равно пойдет замуж за Константина — кто другой сможет изобразить и кардинала, и ученого, и дикаря, не умеющего говорить? Мама отчего-то грустно улыбнулась и подтолкнула ее к двери, где нетерпеливо постукивал своим мечом Константин. С того приема прошел уже год, и теперь Женевьева была совсем взрослая — недавно ей исполнилось шесть лет, и она уже научилась читать и писать почти без ошибок. Константин, хоть и был старше нее на целый год, постоянно ошибался, чем навлекал на себя недовольство учителя — его неуемная натура просто не позволяла ему корпеть над книгами. А Женевьева… у нее не было друзей кроме Константина, и когда он был занят на своих уроках (учитель рассказывал ему, как быть настоящим принцем), она забиралась на чердак, придумывала истории и изредка поглядывала в окно на играющих на улице детей. Она столько раз пыталась с ними подружиться, что уже сбилась со счета. Заканчивалось все одинаково — она плакала на чердаке, а Константин злился и бросался в драку с ее обидчиками. — Лягушка!  — Зеленокожая!  — Эй, лягушка, где твой принц? Проклятое зеленое пятно на ее челюсти! Женевьева пыталась закрывать его шарфами и воротниками, но это не помогало: однажды шарф с нее просто сорвали и кинули в лужу. А неровные края пятна выглядывали из-за воротника, так что и это не помогало.  — Ты, наверное, заразная! Не подходи к нам, мы не хотим стать жабами! Мать всегда говорила ей, что это такое необычное родимое пятно, которое делает ее особенной, непохожей на других. Может, и так, но больше всего Женевьева хотела стать самой обычной девочкой, такой же, как все — ее избегали даже дети таких же, как она, дворян; показывали на нее пальцем, смеялись; наверное, не будь она сестрой принца, ей бы доставалось куда больше. Хотя самого Константина это не спасало: он всегда лез в драку первым, и дети, казалось, давали ему сдачи с каким-то потаенным удовольствием. Женевьева ввязалась в драку лишь однажды, когда в Серену приехали очередные кузены и кузины Константина. Спустя несколько дней они успели сдружиться с местными и вовсю дразнили ее — и лягушкой, и жабой, и зеленокожей, и уродкой; и Константин, как всегда, кинулся на них с кулаками. Они были старше, сильнее — и Женевьева, зажмурившись, и сжимая в руках свой деревянный меч, кинулась кузену на подмогу. Тогда ей порвали воротник, заботливо вышитый мамой, больно дернули за волосы и испачкали платье — и за это ей досталось и от учителя, и от мамы. Она неделю просидела дома, изнывая от скуки, а Константин передавал ей через окно записки с корявыми рисунками.  — Мама говорит, что кулаками ничего не докажешь.  — Это потому что твоя мама никогда не дерется.  — Но ведь они все еще нас обзывают, — вздохнула Женевьева. Они называли Константина «лягушачьим принцем», но он злился только когда слышал, как обзывают ее.  — Однажды я поколочу их всех, и тогда они перестанут!  — Может, если бы ты с ними не дрался, они стали бы с тобой играть? — неуверенно спросила Женевьева. — Вы бы могли подружиться, и принц перестал бы на тебя ругаться.  — Не нужны они мне, — Константин смешно надул губы и покрепче обнял Женевьеву. — С тобой играть интереснее. Я ведь лягушачий принц, помнишь? Почему-то из его уст обидное прозвище прозвучало совсем не обидно.