Лягушачий принц

Подготовка началась задолго до бала. Это был необычный бал — первый для Женевьевы и Константина, первый, где они будут в настоящих бальных нарядах, первый и единственный бал, знаменующий их совершеннолетие. Его решили провести во время зимних праздников, после того, как Женевьеве исполнится четырнадцать, а Константину — пятнадцать. И все было бы хорошо, если бы готовиться к этому балу не начали в конце весны. Это означало только одно: никаких поездок в Летний дворец. — Милая, тебе стоит больше внимания уделять подготовке. Ведь это твой бал! Женевьева вздохнула, не поднимая головы от книги. Мама, занятая хлопотами, словно помолодела. Вместе с доброй дюжиной помощниц она днями напролет пропадала в главном зале, прикидывая, придумывая, обсуждая и наверняка радуясь. А вот Женевьеве совершенно не нужен был этот бал, да и Константину тоже. Но столь древняя традиция не могла быть нарушена, и поэтому они молчали, натянуто улыбались и покорно ходили на примерки нарядов. — Знаешь, если мне придется провести весь вечер и всю ночь на балу, я не выдержу, — Женевьева сделала выпад, и последние слова сбились в одно неразборчивое бурчание. — Думаешь, я от него в восторге? — Я уже устала! А до него еще полгода. Женевьева увернулась от его шпаги, поскользнулась и неловко плюхнулась в пыль. Константин тут же подскочил к ней, чтобы подать руку. — Сколько раз говорить? Никаких рук! Ты должен ее добить! Курт был зол — на бал, на них, на весь мир. Да, они были рассеянны и не могли сосредоточиться, и да, они всегда забывали, что поверженного противника нужно добивать, а не помогать ему подняться, но… — Никто не будет подавать вам руку в настоящем поединке. Никто не будет вас поднимать и отряхивать от пыли ваши аристократичные задницы. Никто не будет ждать, пока вы вдоволь наговоритесь! — Прости. Ты абсолютно прав. Сработало. Впрочем, как и всегда. Курт недовольно хмыкнул, с подозрением глядя на Женевьеву, но промолчал. Только мечом махнул — продолжайте, мол. Продолжать им пришлось молча, хотя бы пока Курт не расслабится: зная его, Женевьева была уверена, что в следующий раз он прибавит к тренировке еще несколько часов. — Надоели мне тренировки, — не выдержал, наконец, Константин. — Я хочу есть и спать, а не все это! Воспользовавшись тем, что он отвлекся, Женевьева сделала ему подножку и, когда он упал, торжествующе приставила шпагу к его горлу. — Молодец, зелень, — вроде бы похвалил Курт, но таким тоном, как будто она только что убила его любимую лошадь. — Может быть, дерись вы с парализованными стариками, и не померли бы сразу. Женевьева наморщила нос и вздохнула. Придумать бы что-то такое, чтобы все исчезло — бал, платья, скверное настроение Курта, головная боль Константина… И гувернантки! Как вот эта, высунувшаяся из окна едва ли не по пояс, чтобы привлечь ее внимание — пришло время для очередной примерки. Тоскливо оглянувшись на Константина и ехидно осклабившегося Курта, Женевьева поплелась во дворец. Ткань, из которой шили ее платье, была красивого синего цвета — темного, глубокого, бархатистого. Шелк приятно скользил между пальцами, словно обволакивая их, и Женевьеве очень нравилось гладить материал. Впрочем, было бы лучше, если бы он им и оставался — большим куском шелка, который можно гладить и представлять, что и небо сделано из такой же ткани. Женевьева ойкнула, когда портниха в очередной раз дернула материал, стягивая его на талии. — Будет вот так, — сказала она. Мама задумчиво кивнула. — Я не могу дышать! — пискнула Женевьева. Они что же, хотят, чтобы ее первый бал стал и последним? — Дышать нужно грудью, миледи, — просветила ее портниха. — Вы дышите животом, а это неправильно и некрасиво. Наверное, не стоит говорить, что дышать животом их учил Курт, иначе не миновать получасовой лекции о занятиях, которые не пристали юной леди. Женевьева попробовала вдохнуть грудью и поняла, что это жутко неудобно — к тому же, от этого наскоро пришитые к вырезу кружева начали топорщиться. Вот уж что некрасиво! — Ничего, — заметив ее взгляд, сказала портниха. — Когда вы округлитесь в нужных местах, это будет выглядеть очень эффектно. Округлится… в нужных местах? Женевьева заметила, как мама отвернулась к окну, прижав руку ко рту, чтобы не рассмеяться, и опять опустила глаза вниз. Она и так уже округлилась — где надо и где не надо. И хотя грудь была совсем еще небольшой, Женевьеве временами было жутко неудобно — например, спать на животе. Особенно учитывая, что она почти все время болела. Хорошо Константину, у него никакой груди нет! — А юбку мы сделаем попышнее, чтобы талия казалась тонкой, — бубнила за ее спиной портниха, ни к кому особо не обращаясь, и то и дело дергая ткань в разные стороны. Женевьева перевела взгляд на большое зеркало: в нем отражалась высокая нескладная девица со слишком длинными руками, растрепанным пучком темных волос и унылым лицом. Сложно поверить, что когда-нибудь у нее будет красивая фигура — вот как у мамы, например. Да и лицом она совсем не напоминает аристократку — какой-то круглый нос, слишком широкая челюсть, еще и пятно это дурацкое. Наверное, не зря ее обзывают уродиной и лягушкой. Конечно, Константин всегда говорит, что она самая красивая, но это же Константин… На нее никто никогда не смотрел так, как на Изабеллу: все те, кто косился на Женевьеву с презрением и, чего уж там, страхом, пытались подружиться с Изабеллой, ходили за ней по пятам и преданно заглядывали в глаза. У Изабеллы такие красивые темные глаза, тонкий нос, гладкая золотистая кожа без единого изъяна — кажется, никому и дела нет до ее противного характера. А еще она невысокого роста, и руки у нее аккуратные, с маленькими ладонями и холеными пальчиками. И пусть Женевьева умеет драться на мечах, быстро бегать, кувыркаться и лазать по деревьям, у нее широкие, мозолистые от рукояти меча ладони, длинные и вечно исцарапанные пальцы, слишком бледная кожа и слишком высокий рост. Ну и, конечно, пятно на челюсти — даже портниха сначала предложила сшить платье с высоким стоячим воротником, чтобы его скрыть. Женевьева-в-зеркале печально поджала губы. Кому какое дело, что она хочет со всеми дружить, если все видят только сплетение зеленых узоров на ее лице? Кому какое дело, что она умнее всех остальных детей вместе взятых, если — вот, прямо тут, на кончике и без того слишком круглого носа — вскочил прыщик, который никак не проходит? Может быть, будь она такой же хорошенькой, как Изабелла, никто и не замечал бы этого дурацкого пятна? …Изабелле бы удивительно пошло это пышное платье глубокого синего цвета. А вот Женевьева в нем напоминала себе мула под шелковой накидкой. — Давайте на этом закончим, — отвлек ее мягкий голос матери. — Но мы только начали! — возразила портниха, подкалывающая ткань где-то позади Женевьевы. — Продолжим в другой раз, — вежливо, но непреклонно заявила мама. — А сейчас, мне кажется, самое время для чая. Пытаясь выбраться из шелковой ткани, Женевьева думала: как хорошо, что у нее такая мама! И как хорошо, что они сейчас будут пить чай, забравшись с ногами на низкий диванчик у камина, и говорить — все равно о чем. Пусть даже о том, почему Женевьева такая печальная, почему ей не нравится платье и почему так тяжело взрослеть — главное, что они будут вдвоем, и об ужасном бале можно будет позабыть хотя бы ненадолго.