SGCA

      Воскресным вечером, когда ужин уже закончился и все разошлись по своим комнатам, Майк дождался, когда Рафаэль уйдет из комнаты в душ, и вышел бесшумно как мышь в темный коридор. Свет еще горел из-под дверей Лео и Донни, комнаты которых располагались напротив комнат Майка и Рафа. Но Майк надеялся, что никто из братьев все же не застанет его врасплох с весами в руках. Было бы неловко придумывать на ходу оправдание и врать в лицо старшему брату.       Майк проскользает за дверь, прикрывая ее, но не до конца, чтобы слышать — когда вода в ванной перестанет течь, и начинает оглядываться. Он не знает точно, где брат хранит свои напольные весы, но они определенно должны быть где-то в его комнате. Майки осматривается пару минут, прежде чем догадывается посмотреть в шкафу. Открыв дверцу платяного шкафа, он находит внизу черные весы с прямоугольным окошком для цифр.       — Да, — шепчет довольно Майк, наклоняясь, чтобы подобрать весы. Появляется нетерпение взвеситься прямо сейчас, но Майк решает, что безопаснее будет сделать это уже в своей комнате. Раф не принимает душ слишком долго и в любую секунду может закончить.       Майк уже собирается красться обратно к себе, но его останавливает вибрация телефона. Телефон Рафа громко вибрирует на деревянном столе раз, а в темноте сверкает его свет. Через секунду это повторяется. Затем снова. И так раз шесть подряд телефон вибрирует от пришедшего смс. Какой человек здесь удержится от соблазна взглянуть на чужое сообщение?.. Да, да, это некрасиво. Но братьям можно.       Майк касается телефона, экран того загорается и последние три сообщения высвечиваются ярким броским текстом в белых окошках на темном фоне: [имя скрыто]: фу, игнорщик я подожду две минуты, а потом найду, кем тебя заменить не у тебя одного есть мальчики в запасе, ты же знаешь       Компьютерная мозговая обработка информации Майка зависает на последнем сообщении, потому что он не понимает. Что-то ему подсказывает, в каком контексте были эти три сообщения, но в целом, под имеющийся образ брата контекст не идет. Может быть Майк просто понимает что-то не так. А может кто-то ошибся номером. В любом случае, это что-то или ошибочное или… личное?       Экран телефона гаснет, и Майк видит в нем свое хмурое озадаченное лицо. Рука Майка уже тянется набрать пароль — который Майк знает — и прочитать все шесть пришедших сообщений, а может и еще другие, но в коридоре становится тихо, Раф выключил воду. Майки понимает, что не успеет больше ничего сделать, и, взволнованный, он кладет быстро телефон на место и уходит в свою комнату.       Майк закрывает свою дверь в ту же секунду, в какую Раф открывает дверь ванной. Щелчок закрытия и открытия совпадают почти до долей секунд. Майки скатывается спиной по своей двери вниз, и, сидя на полу с весами в руках, он с затаенным дыханием, как спалившийся вор, слушает как Раф топает по коридору, заходит к себе, запирается.       Я не сделал ничего аморального, — убеждает себя Майки, пытаясь унять стрессовое волнение внутри. Он полностью согласен, что нет ничего плохого в том, что он прочитал чужое смс и спер весы, но… что-то плохое было в том смс. Что-то тайное, вязкое, неожиданное. Все они знают, что Раф конфликтный парень с парочкой друзей, которые способны его терпеть, но никто из них не знал, какая у Рафа ориентация. Да и не задумывался.       Майк всегда думал, что Раф гетеро, который просто не рассказывает о своих девушках никому. Но может ли быть такое, что в их семье два гея?       Почему он раньше никогда даже не думал об этом?       Майк поднимается с пола и идет к столу, который стоит боком к двери, чтобы поставить за него весы. Это расстояние между боком стола и окном — самое неприметное в его комнате, куда можно поставить весы и оставить их там стоять некоторое время без страха, что кто-то их увидит, зайдя к нему в спальню. Прибывая в ватном состоянии и почему-то представляя себе, как Раф сейчас, должно быть, берет телефон и читает пришедшее смс, Майк встает на весы. Цифры бегут на экранчике, замирают, и начинают мелькать.       В сумерках, в свете улицы из окна, Майк смотрит вниз и впервые за этот учебный год с момента, как начал худеть, узнает свой вес в килограммах: «50.1»…       Первое что появляется в голове: «весы сбились». Потом появляется мысль, что одежда тоже что-то весит, и те джинсы, в которых он сейчас, должно быть весят очень много, и вес тоже уже неправильный. Цифры точно лгут, как кто-то писал в их беседе. Он не может весить пятьдесят. Он не чувствует себя на пятьдесят. По ощущениям, Майк чувствуют себя все еще на все шестьдесят килограмм, как летом, когда он ел все подряд. Ему кажется, что его ноги все такие же жирные, и что его второй подбородок как у человека с ожирением, и ему плевать, что на самом деле этот «второй подбородок» — маленькая складочка, которая появляется, когда он втягивает голову как страус, опустив подбородок к низу.       Майки идет к зеркалу и задирает футболку. Его живот плоский, но, защипывая кожу на боку, он расстраивается и злится. В этой складочке кожи он видит миллион молекул жира, которые все еще нужно убирать. Его джинсы скрывают его ноги, но он не думает об этом, Майк думает только о том, что просвет между ногами недостаточно большой. У половины девушек в школе ноги худее его, а они ведь даже не сидят на диетах, как он.       — Мне так далеко до Ави, — срываются с уст слова, после которых нижняя губа Майка начинает дрожать, а в его глазах появляются слезы.       Он похудел и спустился со ступени «нормальный вес» на ступень «недостаточный (дефицит) массы тела». Он уже весит достаточно мало для своих ста семидесяти сантиметров роста. Разве это не повод для радости? Может уже стоит похвалить себя и начать питаться трижды в день, как раньше?..       Расстройство пищевого поведения отвечает за Майка: «нет». Нет, тебе никогда не будет достаточно худобы, достаточно имеющихся сброшенных кг, достаточно истязаний и боли. Цифры на весах лгут, размер одежды врет, желудок врет. Только твое расстройство тебе не врет, слушай Ану и продолжай худеть.       Майк сворачивается в сверток из одеяла и засыпает, отвернувшись на кровати лицом к стене. Он засыпает быстро от усталости, но ему ничего не сниться, как раньше. Раньше он любил спать — потому что ему снилось что-то яркое и красочное, несколько снов даже стали его вдохновением для парочки картин, но сейчас это растворилось, как стевия в его кофе без молока, бесследно, и он просыпается уставшим и грустным, таким же, каким засыпал. Но это не важно. Намного же важнее, что во сне он ничего не ел, а значит, не набрал веса, который потом придется сбрасывать. Еда, худоба, методы похудения, калории, бжу, витаминные добавки, спортивные упражнения… это было все, что осталось в его голове, и о чем Майк мог думать.

******

      Утром Майки проснулся от мелодичного звука будильника, который красиво смешивался с барабанящему по окну дождем. Солнце еще не поднялось высоко, и поэтому в комнате было не очень ярко, но достаточно светло, чтобы без проблем разглядеть все предметы, которые были в спальне.       Шмыгнув носом, Майки без особого энтузиазма, вяло тянется к телефону, который видимо упал с кровати ночью и сейчас трезвонил на ковре.       Из-за будильника Куро, что спал почти всегда у Майка, тоже проснулся. Его высокие уши повернулись на звук, ловя повторяющуюся мелодию своими звуколокаторами. Черный пушистый хвост поднимался и опускался, как змейка, оставляя на светлом стуле на колесиках темные шерстинки.       Еще не было и семи утра. В прошлом году он просыпался всегда на полчаса позже, ровно в семь, как и остальные, спускался на первый этаж, завтракал. Исключения были только те дни, когда быт был на нем, и он готовил всем завтрак. В этом же году все немного… изменилось. Он просыпался на тридцать минут раньше остальных, чтобы первым спуститься к завтраку, чтобы не есть. Забавно, но только так он мог быть уверенным, что ему не придется есть завтрак. Все благодаря тому, что он спускался и начинал «есть» до того, как тот, чей сегодня день, закончит сортировку стола и позовет всех. Было удобно ковырять вилкой и тихо скидывать еду в пакет, спрятанный в рюкзак, который Майк ставил на стул возле себя, пока Лео, Раф или Донни были еще заняты у плиты и холодильника, а за столом больше никто не сидел.       Сейчас Майк делает то же самое. Собравшись за несколько минут, он спускается вниз. Лео с его идеально ровной осанкой стоит у плиты. Готовя, он не издает почти ни звука, в отличие от шумного Донни. Майки на секунды две останавливается на последней ступеньке, просто смотря на затылок самого старшего брата. Под дождь, утреннее солнце и пар от сковороды, Лео в фартуке кажется теплее и домашнее обычного. Это что-то вроде редкого явления, поэтому Майк пытается запечатлеть его в своей голове на память, чтобы, быть может, потом зарисовать в своем скетчбуке.       Вздохнув и надев на себя маску хорошего настроения, Майки спускается с последней ступеньки лестницы и громко говорит:       — Доброе утро, братик!       Лео сдержанно улыбается и ненадолго отвлекается от готовки, позволяя отвести взгляд в сторону брата. Прямые черные волосы закрывают брови Лео.       — Доброе утро. — Лео возвращается к готовке. — Снова проснулся раньше других? Кажется, это уже вошло в твою привычку, да?..       Майк кидает рюкзак с расстегнутой молнией на стул, как обычно, и идет к шкафчикам, чтобы выбрать себе высокий цветной стакан. Обычно он не парился и скидывал еду с вилки, понемногу, но теперь ему кажется, что идея с выплевыванием еды в кружку — более практичная. Не надо будет следить за взглядом Лео, подолгу ковыряя вилкой на тарелке как влюбленная девчонка.       Лео отдает ему тарелку с лазаньей с укропом и помидорами, а Майк сам уже наливает себе в стакан сок из холодильника. Точнее, он открывает сок, но наливает его в стакан от силы на одну треть. Если он нальет до горла, то это потом точно не влезет в пакет в рюкзаке, разольется и получится отвратительное мокрое месиво. Ему этого не надо.       Лео у плиты выглядит более напряженно с приходом Майка, и как обычно, он ничего не говорит первым, а Майк, как не самый ярый фанат тишины, начинает говорить. Он рассказывает какие-то нелепые вещи, а Лео слушает его не перебивая и изредка поддакивая. Кто-то бы уже посчитал, что Лео не интересно, и что он и не слушает, но Майк жил в этой семье не первый и не второй год, и знал, что Лео всегда слушает. Просто не очень любит говорить также активно, как сам Майк.       — Разбужу остальных, — без десяти семь говорит ему Лео и уходит.       — Ага, — мычит Майк с зависшей вилкой в руке, на которую наткнут кусочек лазаньи. Со своего ракурса Майк видит, как в его стакане плавает помидор. Но Лео не заглядывает в его стакан. Он даже почти на него не смотрит, когда уходит к лестнице.       Майки дожидается, когда старший брат полностью поднимется по лестнице, а потом быстро берет тарелку и вилкой сгребает все остатки еды в стакан. Тот заполняется его завтракам. Майк ставит пустую грязную тарелку обратно на стол, берет стакан, и, открыв пошире рюкзак, «выливает» содержимое стакана в высокий бумажный пакет для завтраков, который считается непромокаемым. Майк закручивает верхушку пакета в трубочку, чтобы тот не разлился внутри его рюкзака, и застегивает молнию.       Его живот урчит, но Майки безразлично, лишь с каплей жестокости он не обращает внимания на сигналы своего желудка. Он ел обед вчера. Этого вполне достаточно. Этого достаточно даже с излишками. Теперь можно пить одну воду дня три, потому что тот жир и тесто, что он съел, точно впитались в него полностью. Когда он голодает, его желудок становится как губка, и ему достаточно съесть даже яблоко, чтобы на следующий день у него начались оттеки. А, как известно, когда ты в отеках, ты выглядишь толще.       Майк ненавидел отеки. От них у него снова появлялись хомячьи щеки, набухали пальцы и руки, на ногах оставались следы при надавливании на них пальцем. Кошмар…       — Там целый ливень, — услышал хрипловатый с утра голос Рафа Майк. Тот спустился первым и сел за стол наискосок от Майка, туда, где сидел вчера на обеде и ужине. Донни и Лео тоже сели за стол, и Майку пришлось убрать свой рюкзак к себе на колени, чтобы дать Дону занять свое место. Лео бесшумно сел последним напротив Майка.       То неловкое не полностью ясное чувство снова появилось внутри Майка, когда рядом появился Раф. Майк еще помнил о тех сообщениях вечером, но не подавал виду. Хотя очень хотел.       — Какая тебе разница, что там ливень, если все равно не пешком пойдешь, — сказал Майк, наблюдая как едят другие. Ему нравилось смотреть как едят другие.       — Боюсь укладка намокнет, — язвительно, но без агрессии, ответил ему Раф, быстро поглощая лазанью с тарелки. Раф даже не пользовался ножом, в отличие от Лео, который им пользовался и весьма умело и легко.       — А на что тебе лак для волос с «сильной фиксацией», если он не спасает в дождь? — с отсылкой на вчерашний поход в магазин, продолжает Майк.       — Ты путаешь лак с водостойкой тушью, дурочка.       Майки закатывает глаза и переводит взгляд на дождь за окном. На плитках возле дома уже огромные лужи, а из цветочных горшков выливается вода как из водопада. Его кеды с дырочками по бокам точно не спасут его сухие носки. Жаль.       — Если бывает водостойкая косметика, значит и лаки тоже такие есть. Дурочка.       Донни рядом улыбается и косо смотрит на Майки через стекла своих очков. Сегодня он в очках в черной оправе. Всего у Донни четыре пары, которые он периодически меняет по настроению.       — Плохая погода, плохое настроение? — спрашивает его Донни. — Не злись, а то все станет еще хуже, закон жизни. Лучше оставаться всегда позитивным.       — Видимо мне не дано оставаться всегда в хорошем настроении, — вновь немного апатично отвечает Майк, чуть прижимая к груди свой рюкзак. Надо будет до первого урока еще зайти в туалет, чтобы выбросить пакет. Думая об этом, Майк чувствует себя хуже. Он так часто выкидывает еду, а ведь кто-то может сейчас голодать в бедной стране. И даже если без этого фарса, он все равно виновен хотя бы перед Лео. Брат готовил для него, а он это просто выкинет в урну.       Видимо, лицо Майка становится еще кислее, потому что Донни пихает его в бок и жизнеутверждающе говорит:       — Перестань, все ведь хорошо.       Майк усмехается, и это выходит немного саркастично.       — Да, все отлично. Доедай свой завтрак, Мистер Жизнелюбие.

******

      Лео отвозит их снова на своей машине по школам. Все они учатся в разных школах, но эти три школы по пути, и Лео не приходится долго разъезжать по дорогам, чтобы подбросить братьев. Дорога всегда занимает не очень много времени, их дом находится в удобном месте, недалеко от всех трех школ, недалеко от важных мест города, недалеко от лучших магазинов, недалеко от Манхеттена. Очень выгодное местоположение, да.       Лео молчит всю поездку, а Раф сидит на переднем сидении возле него и пытается развести на разговор. Рафаэль не был психологом, не был чуткой персоной, да и обычно не придирался к братьям, как к другим, но в случае с Лео — он был готов перенять на себя все эти черты характера и побыть немного другим человеком, потому что, объективно, раньше Лео был совсем другим. Он и смеялся, и дрался, как Раф. Они часто ходили куда-то вместе, фоткались в торговых центрах и кафешках, катались на скейтах и даже однажды спустились в люк в канализацию. Зачем? По приколу, было интересно.       Но с годами Лео словно закрылся от всех, включая Рафа. Потерялся в омуте, а может и утонул в океане. И сколько бы Раф не старался, найти прежнего Лео у него не получалось.       — Забавно, ты все еще предпочитаешь играть ту мелодию для разминки? — голос Рафа продолжал прерывать тишину в салоне авто. — Вроде уже такой профи, а все по-старенькому. Хотя знаешь, я давно не слушал, как ты играешь. Может сыграешь мне как-нибудь что-то?..       Лео сворачивает к школе Рафа, которая была со спортивным уклоном и своим гибким под тренировки расписанием. Лео раньше тоже здесь учился вместе с Рафом, потому что игра на пианино занимала времени не меньше, чем профессиональный спорт. Те же тренировки, соревнования… Лео никогда особо это не нравилось.       — Тебе правда этого хочется? — Лео говорил негромко, на грани слышимости.       — Да! Почему нет? Мне нравится музыка, хотя может не так как тебе…       Лео предпочел не говорить, что, возможно, сейчас музыка нравится ему не больше, если не меньше, чем Рафу. Да, раньше пианино казалось редким и красивым инструментом, способным передавать чувства и глубоко отображать их для слушателя, но многочисленная игра одного и того же для жюри на конкурсах истерла те тонкие любимые ощущение, истерла любовь к музыке. Сейчас пианино — лишь инструмент, а игра — лишь движение пальцев. Все кажется бессмысленным. Если раньше Лео рвался доказать своей игрой что-то отцу, то сейчас… кажется, все уже доказано, а дальше идти просто некуда. Лео не понимает, куда он идет и для чего, и каждый день вопрос «зачем?» остается для него без ответа. Он словно плывет в океане, не видя впереди суши. Просто медуза, отбившаяся течением от всех.       Майк смотрит через мокрое окошко на людей на улице, и, немного задумавшись, говорит:       — Я тоже хочу послушать, как ты играешь.       Донни, уже за компанию, добавляет:       — И я.       Нечто почти невесомое, но теплое, напоминает о себе знать Лео, и он вспоминает, почему каждый день продолжает спрашивать «зачем?», почему просто не перестал просыпаться, не перестал задавать один и тот же вопрос.       Зачем? Ответа нет. Но есть семья, и может, хотя бы поэтому?..       Они доезжают до школы Рафа, и тот выходит из машины, прикрывая голову рюкзаком от дождя. В школе Рафа встречает Эш, который злиться, что его партнер, с которым он в открытых отношениях, его игнорил все выходные.       — Я столько раз тебе писал, хотя бы смайликом бы ответил, сучка, — Эш тащится за ним следом по пустому коридору. Школа небольшая, дорогая, да и половина учеников либо не приходят на первый урок, либо официально его пропускают из-за тренировки.       — Ну, я был занят, — без сожаления отвечает Раф.       — Да? И чем же? — Эш похабно улыбается, он всегда все сводит к одному, к тому, что у него самого чуть ниже пояса.       Раф же уже привык к этому. Он знает Эша давно, знает его похождения, которые начались еще в пятнадцать, даже знает про то, с кем у Эша был первый раз, и что это было с женатиком, у которого был ребенок. Раф все знает, поэтому, он просто уже не заостряет на этом внимания, и отвечает на вопрос:       — Я был с семьей.