Реакции K-pop.

Когда шестой смятый лист, испорченный корявыми словами, летел в сторону, она приходила ко мне, цокая каблучками чёрных туфель, и садилась рядом, приглаживая свою пышную чёрную юбку. От неё исходило приятное тепло и умиротворение, я вдыхал её карамельно-цветочный запах, прикрывал глаза и тёр виски, наклонив голову, а она так понимающе вздыхала и качала головой, начиная тянуть ко мне свою руку, но так ни разу не коснувшись. Я не знал, чего боится моя муза, не знал, почему не касается меня, но и не пытался дотронуться до неё — боялся, что исчезнет. Впрочем, мне хватало одного её присутствия и наивного взгляда больших медовых глаз. Она могла начать напевать незамысловатую мелодию до того, как я собирался с силами и начинал заново. Молча наблюдая за мной и за надписями на белом листе, она ничуть не отвлекала. Взгляд не был тяжёлым или напрягающим, скорее наоборот, словно только его и не хватало для того, чтобы слова полились рекой. Изредка она указывала пальчиком на строки и качала головой, призывая исправить, но никогда не говорила, что именно ей не нравится. Я должен был сам догадаться, сам исправить. Раздражённо выкидывая наброски и недовольно выкрикивая в её адрес колкости, я ничуть не отпугивал и не злил её, она лишь непринуждённо отворачивала голову и насвистывала глупую мелодию. Успокоившись, я вновь возвращался к работе под изучающим взглядом. Она прохаживалась по комнате, накручивая русый локон на палец, или с любопытством рассматривала испорченные листы. С глупым лицом и детскими глазами она была слишком требовательна и придирчива, никогда не хвалила и не уходила до тех пор, пока я не закончу, не давала расслабиться и опустить руки, и мне это нравилось. Я и сам был строг к себе, но она в разы превосходила меня. Милая и хрупкая, моя муза ласково прожигала любящим взглядом, принуждая работать и не давая сомкнуть глаз. В тот день она впервые коснулась меня. Явилась, как обычно, к шестому листу и начала скучающе напевать. От неё, как всегда, исходил приятный успокаивающий запах карамели и цветов. Она ни разу не указала на мои ошибки и довольно улыбалась, приплясывая вокруг, а после, не дождавшись окончания работы, мягко поцеловала в щёку. — Ты всё сделал правильно. Теперь всё получится, — она улыбнулась ничуть не по-детски, не наивно, а так женственно и нежно, что я впервые за все встречи с ней пожалел о том, что она лишь муза, лишь образ. Её голос приглушённым звоном разлетелся по комнате, и она растворилась. Тогда я впервые пожалел, что всё сделал сам, без ошибок. Её похвала перестала быть желаемой. Я готов был отдать всё, лишь бы она вновь не касалась меня, но была рядом. И я уверен, что она снова появится, когда вдохновение исчезнет. Вновь будет напевать глупую мелодию и наблюдать. А до тех пор я буду работать, чтобы не разочаровывать её. Чтобы труды моей музы не прошли зря.