Однажды в Нью-Йорке

«Ты помнишь, что завтра забираешь мою мать из аэропорта?» — «Ты напомнил мне об этом всего раз двадцать за вечер, так что нет, не помню». Эрвин хотел рассмеяться, но осекся, натолкнувшись на недобрый взгляд. Леви сидел в кресле, поджав под себя ноги, и повторял текст. До премьеры оставалось два дня, и он едва ли не искрился от волнения. Эрвин подошёл к нему и поцеловал в макушку. Леви пробормотал что-то неразборчивое и отмахнулся от него. Первым порывом было отобрать у него распечатку с текстом, подхватить на руки и перенести на кровать, а там уже заставить как-нибудь забыть о волнении, но делать это, конечно, не стоило. «Я все помню, не переживай», — сказал он вслух. Леви кивнул. Эрвин ушел на кухню сварить себе кофе. Леви и первая большая роль. Да ещё и в пьесе Чехова, которого он, как недавно выяснилось, очень любит. И Кушель приедет на его премьеру. Лучше к нему не лезть, пожалуй. В гостях у Кушель и Кенни Эрвин был только один раз, года полтора назад. Для них с Леви это был поворотный момент: именно в ту поездку Леви предложил пожениться. Кушель, кажется, искренне была рада за сына, а Кенни выдал что-то совершенно неполиткорректное, но Эрвин видел, что он не такой злой, каким хочет казаться. Семья Аккерманов не была похожа на семью Смитов. Кушель, правда, напоминала Эрвину его мать. Она была такая же спокойная и мягкая, тоже обращалась к сыну «милый» и «дорогой» и точно так же не давала спуску никому, кто посмел бы обидеть ее ребенка. Пожалуй, эти две женщины нашли бы общий язык. Кушель время от времени писала Эрвину, спрашивала о его делах и рассказывала что-нибудь о себе. О Леви она не говорила. Эрвин знал, что они постоянно переписываются, и вот уж ему наверняка перемывают кости. Эрвин, впрочем, не возражал. Он как-то спросил Леви, всегда ли у них с матерью были такие теплые отношения. «Конечно, нет, — сказал Леви, — я же тоже был подростком и творил херню». А потом рассказал, как боялся ей сообщить, что встречается с парнем, и как она, спокойно выслушав его признание, сказала только: «О, дорогой, я всегда это знала». После этого Леви не имел от матери секретов. Теперь Кушель будто бы принимала его, Эрвина, в семью, и это грело душу. Его родители не были в восторге, когда он рассказал им о своей ориентации. Они приняли его, но недвусмысленно дали понять, что его личная жизнь в определенной степени неприлична и что с их знакомыми и другой родней ее лучше не обсуждать. Сейчас он думал, что в конце концов лёд бы между ними треснул, но их уже нет… От мыслей его отвлёк Леви. Он подошёл к нему сзади, обнял за пояс обеими руками и прижался к его спине. Эрвин осторожно, чтобы не разорвать нежданное объятие, повернулся к нему. «Поцелуй меня и сделай мне чаю», — протянул Леви, пристально глядя на него. «Что-то одно», — ответил Эрвин, не удержавшись от желания его подразнить. «Ладно, чай сам сделаю», — пробормотал Леви и потянулся к его губам. «Волнуешься?» — спросил Эрвин, ставя две чашки на стол и наливая себе кофе, а Леви — чай. «До чёртиков, — вздохнул Леви. — Ещё и вы с матерью в зале будете…» — «Можем не ходить, если наше присутствие…» — «Да блядь, я шучу же! — Он взял чашку за края и сделал глоток. — Ну, чай ты заваривать научился… Просто если я облажаюсь при вас, будет вдвойне обидно». — «Ты не облажаешься», — улыбнулся Эрвин. «На своем первом спектакле я забыл текст. Весь». — «Это ты про ту рождественскую пьесу, в которой ты играл, когда тебе было семь?» — «Да. — Он рассмеялся. — Но это будет преследовать меня до конца жизни. Ты помнишь, что ты должен…» — «Я помню. Правда. Я понимаю, что ты на нервах, но это уже надоедает. Я все помню. И даже если бы я забыл, твоя мать — взрослая женщина и без проблем добралась бы до гостиницы сама. Успокойся уже». Леви хмуро взглянул на него и ничего не сказал. Эрвин осторожно взял его за руку. «Слушай, — сказал он, — если ты облажаешься, чего не будет, я отведу тебя в «Даниэль». Даже если мне это будет стоить годовой зарплаты». Леви улыбнулся и сжал его руку. «А если не облажаюсь?» — спросил он. «Все, что захочешь». — «Прям все? Охуенно. Хочу собаку. — Он поднялся. — Сообрази ужин, что ли. Мне надо ещё порепетировать». Он поставил чашку в раковину и удалился. «Ты же пошутил, да?» — крикнул ему вслед Эрвин. «Возможно», — раздалось в ответ. Утром он, как и обещал Леви, встретил Кушель в аэропорту «Ла-Гуардия». Кушель крепко обняла его при встрече и поцеловала в щеку. «Здравствуй, дорогой. Ну, как вы тут? — спросила она. — У Леви пар из ушей идёт, наверное, от волнения?» Интонации были такие знакомые, что он рассмеялся. «Да, он очень волнуется. Как долетели?» Она только рукой махнула. «Где вы остановились?» — «У вас. Тс. Я же пошутила». Эрвин смущённо улыбнулся. Он давно ее не видел, но сейчас она казалась ему совсем другой, не такой, какой была в Техасе. Сейчас она больше походила на Леви. Порывшись в телефоне, она назвала гостиницу. «Надеюсь, я тебя не очень побеспокоила, дорогой?» — «Нет, что вы. Все в порядке. Я теперь начальник и сам себе даю отгулы, если нужно. Как вы? Как Кенни?» — «Что ему сделается? Ничего, если я закурю? Только Леви не говори». — «Э… Да, конечно. Я думал… у вас нет секретов друг от друга». Она рассмеялась. Точно так же, как смеялся Леви, когда Эрвин говорил глупость. «У всех есть секреты, — сказала Кушель. — Леви до сих пор думает, что я не знаю, что он баловался травкой, когда учился в старших классах. А я делаю вид, что он не знает, что я курю». Эрвин не понял, шутит она или нет, и улыбнулся. Она закурила. «А это была моя травка, между прочим», — закончила она свою историю. Эрвин так удивился, что чуть не дал по тормозам. «Прости, дорогой, меня иногда заносит. В твоей семье, наверное, такого не было и быть не могло?» Эрвин ответил не сразу. «Мои родители были учителями, так что… Хотя, возможно, что я просто чего-то не знаю…» — «Ясно. И сам был хорошим мальчиком всегда?» — «Нет, конечно. По крайней мере, не всегда. Я играл в футбол в школе, потом был в рок-группе. И бунтовал как мог лет до двадцати». Он рассказал две или три забавные истории из своей беспутной юности. Кушель от души смеялась. Эрвину захотелось спросить про отца Леви, но он не стал. Если Леви знает, он сам рано или поздно расскажет, а если нет, то Эрвину это знать ни к чему. Кушель сказала, что не отказалась бы перекусить, и они заехали в кафе. Как и Леви, она пила только чай. Ела аккуратно и после трапезы аккуратно складывала грязную посуду, если официантка не успевала ее убрать. В гостинице они попрощались до вечера. «Заехать за вами?» — спросил он. «Нет, дорогой. Я знаю Нью-Йорк. Не беспокойся». Она обняла его и поцеловала в щеку. Какая-то женщина что-то пробормотала про молодых любовников, и Кушель услышала ее. «Ты что сказала, блядь облезлая? — поинтересовалась она таким тоном, что Эрвину стало не по себе. — Это мой сын. Младшенький». Женщина стушевались и отошла в сторону. «Что, так и сказала?» — спросил Леви, когда Эрвин пересказал ему эту историю. Он только вернулся домой, и они вместе готовили ужин. «Слово в слово. Откуда у тебя такой характер, у меня вопросов больше нет». — «Нормальный у нас характер, блядь. Режь мельче, младшенький». Эрвин чмокнул его в макушку. «Это ещё что… — сказал Леви. — Была одна история… Ну, в общем, мы с одним парнем… Ну, мы встречались, и его предки были не в курсе… А нам лет по семнадцать…» — «Давай без подробностей…» — «Ну, в общем, его мамаша вперлась в комнату в самый неподходящий момент. А мы там, понятно, не домашку делали. Ну и… Эта ненормальная баба выгнала меня, пригрозила мне Геенной огненной, они католики, что ли, были, и припёрлись потом к нам домой». — «Зачем?» — «Ну как же? Обрадовать мою маму, что ее сын совратил ее сына… Хотя кто кого совратил… Знаю я этих католиков… Ну и короче. Мать открывает дверь, там эта мегера. Ах, ваш сын да моего сына да в жопу, ах-ах, я вошла, а они там, ах-ах. И гореть нам всем в Аду. Мать слушала, слушала, потом говорит, своим этим нежным голосом: «Знаете, я к сыну в комнату без стука никогда не захожу и вам советую поступать так же». И дверью у нее перед носом как грохнет! Я, в общем, тогда понял, что она меня в обиду не даст. Да и себя тоже». — «Да, это сразу видно. У вас хорошая семья». — «Это да». — «Леви, я тебя никогда раньше не спрашивал, но… твой отец…» — «Я ничего не знаю, — замотал головой Леви. — Я ее спрашивал, когда мелким был. Она врала что-то… Ну, знаешь, типа, пал смертью храбрых и все такое. Но я даже тогда не верил. А потом вырос и подумал, что похуй как-то. Либо он правда умер, тогда и земля пухом, либо мудак, который обрюхатил девчонку и бросил ее, тогда нахер он мне. — Леви поднял глаза и вздохнул. — Конечно, я об этом думал. Когда-то даже переживал. А сейчас… Ну, какая разница?! Ты ж не собираешься у него благословения просить?» — «Нет, конечно». — «Ну и хуй с ним тогда». — «Прости, что спросил…» — «Ну, когда-нибудь эта тема должна была всплыть. Только к ней не лезь, ладно?» Эрвин кивнул. Кушель пришла немного раньше, и Эрвина тактично выпроводили из кухни. «Ну? Как ты, дорогой? Все хорошо?» — «Да. Завтра премьера. Не знаю, как пройдет… Главреж не хотел меня брать… Но я его убедил… Но если я слажаю…» — «Ты справишься. Ты Гамлета играл». — «Это было в школе! Мне было пятнадцать!» — «Но ты же справился. А что со свадьбой?» — «Ну, мы наконец решили с датой… Я же писал…» — «Ну извини. У меня не каждый день сын замуж выходит…» Леви увернулся от ее руки и заявил, что пора ужинать. За ужином разговор вернулся к свадебной теме. Леви охотно поделился пожеланиями: никакой дальней родни, никаких религиозных ритуалов, никаких пафосных клятв. «В общем, просто нажремся в красивом месте», — подытожил он. «Хороший план, — сказала Кушель. — Кенни понравится». — «А может… без Кенни?» — робко поинтересовался Леви. «Мне кажется, это было бы неправильно», — вставил Эрвин. «Ты на чьей стороне вообще?!» — «На твоей. Ты сам говорил, что он вырастил тебя, ты его любишь…» — «Он же гомофоб». — «Мои родители тоже были гомофобами, хоть и пытались это скрыть. И я бы их на свадьбу позвал». — «Туше». Кушель повернулась к сыну и сказала что-то по-французски. Леви недовольно поморщился, но кивнул. «Вина хотите?» — спросил он. Поднялся, не дождавшись ответа, задел тарелку, и она рухнула на пол. «Да ёб твою мать», — не сдержался Леви. «Не матерись, сколько раз, блядь, просила!» Когда Кушель ушла, Леви заявил, что хочет спать. «Посуду сам помоешь. Я что-то… Надо выспаться, а то…» Эрвин притянул его к себе. «Конечно, спи. Я все уберу». — «Спасибо… Поцелуй меня…» Эрвин наклонился к нему и поймал его губы. Крепко обнял его, сильнее прижав к себе. Леви застонал сквозь поцелуй, слегка повиснув на руке Эрвина, крепко обхватившей его. «Посуда никуда не денется…» — шепнул Эрвин, обдав горячим дыханием его ухо и щеку. Леви попытался вывернуться из его рук, но Эрвин удержал его. «Тебе расслабиться не помешает, знаешь ли», — сказал он. Леви на мгновение задумался. «Ладно, хрен с тобой», — проговорил он, обвивая Эрвина руками. Эрвин подхватил его и увлек на кровать. Долго и с удовольствием целовал. Леви пробрался под его рубашку, скользнул ногтями по спине и плечам. Эрвин стянул с него футболку. Леви выгнулся навстречу его рукам и губам. «Хочу тебя», — выдохнул он. Эрвин стянул с него джинсы вместе с бельем. Тут же скользнул губами по животу, постепенно пробираясь ниже. Леви нетерпеливо заерзал, выругался и надавил на его затылок. Эрвин провел языком по его члену… И снова вернулся к его губам. «Скотина… — выдохнул Леви. — Издеваешься?» — «Издеваюсь, — отозвался Эрвин, целуя его в шею. — Люблю тебя дразнить…» — «Раздевайся давай. Хватит трепаться… Трахни меня уже». Обычно он предпочитал быть сверху. И Эрвина это вполне устраивало. Но иногда Леви хотелось… Хотелось почувствовать, как Эрвин входит в него. Как вжимает его тело в кровать. Выдыхает ему в ухо что-то ласковое и пошлое. Леви стонал под ним, царапая его спину. Эрвин, пытаясь отдышаться, тяжело навалился на него. Леви зарылся пальцами в его волосы. «Эрвин… Ты тяжёлый…» — «Прости… — Он повернулся на спину. — В душ?» Вопреки всем плохим мыслям Леви, премьера прошла успешно. Зрители были довольны, главреж был доволен. Леви смог, наконец, расслабиться. После спектакля к нему подошли Эрвин и Кушель, за ними маячила Ханжи. Леви ничего не соображал. Он позволил Эрвину себя поцеловать в макушку, обнять за плечи; дал матери себя обнять и выслушал ее восторги. Он хотел спать. И выпить. В баре он немного пришел в себя. В этот бар труппа заваливалась после каждого спектакля. Пришедшие на спектакль знакомые и родные тоже допускались. «Ты помнишь, что мы тут впервые встретились?» — спросил вдруг Эрвин, осторожно беря Леви за руку. Они сидели за столом вчетвером. Ханжи прыснула, услышав это, и не смогла удержаться от того, чтобы напомнить, кто притащил Эрвина на тот спектакль и в бар. «Я пришлю тебе корзину фруктов — только успокойся, — фыркнул Леви. — Я вообще считаю начало знакомства от встречи в том книжном». — «Да, это логично, — согласился Эрвин. — Но тем не менее…» Леви увернулся от его поцелуя и покосился на мать, та ничего не сказала и как будто не видела. «Слушайте, — сказала вдруг Ханжи, — приезжайте завтра все к нам ужинать?» Леви пожал плечами и посмотрел на мать. «Конечно, — сказала она. — Я завтра буду тут еще». — «У тебя же полный дом детей…» — проворчал Леви, глядя на Ханжи. «У нас всего двое». — «Я ж говорю, полный дом…» Мать посмотрела на него. «Не знала, что ты не любишь детей, дорогой», — сказала она. «Мам, не обижайся, но я вообще не понимаю, зачем людям дети… И я их не любил даже тогда, когда сам был ребенком, ты же знаешь». — «Значит, внуков мне тоже не ждать?» Леви подавился пивом, Эрвин удивлённо вскинул брови, Ханжи прыснула. «Если только один из нас беременный», — сказал Леви. «Ты же понимаешь, — заговорил Эрвин, — что в наше время беременность необязательна…» — «Ты, блядь, на чьей стороне вообще?!» — «Да не матерись ты, ёб твою мать!» Ханжи хохотала. «Ох, как мне этого не хватало! Кушель, приезжайте ещё, пожалуйста. И завтра! Обязательно!» — «Разумеется, я приеду. И Леви с Эрвином тоже». Под ее взглядом оба кивнули. «Да, мэм», — сказал Эрвин. «Мэм?! Ты что, назвал меня мэм?! Леви, ты слышал?!» — «Я его потом стукну, мам. — Он вздохнул. — Вот почему ты говоришь о внуках, а стоит назвать тебя мэм, взрываешься? Для мэм ты слишком молода, а для внуков нет?» — «Дорогой, но я же не говорила, что прямо завтра… Когда-нибудь…» — «Мам, у Эрвина куча племянников…» — «Трое». — «Я и говорю: куча. И мы даже не обсуждали это никогда! Я думал, этим только натуралов доё… достают». — «Хотели равные права…» — начала было Ханжи и осеклась. «Ладно, — сказала Кушель. — Я просто спросила, ясно? Это только вам двоим решать. Я никогда не пыталась лезть в твою жизнь, ты знаешь. Даже когда…» — Она не договорила, но Леви понял и так. «Прости, мам. Я просто не ожидал таких вопросов, вот и все. — Он сжал плечо Эрвина. — Пойдем домой». «Ты правда не хочешь детей?» — спросил Эрвин. Они лежали в темноте на кровати. Из-за штор пробрался свет с улицы, и можно было разглядеть силуэт его тела. «Серьезно? — спросил Леви, проводя ладонью по его груди. — Ты тут голый лежишь и хочешь говорить об этом?!» — «Ну… — Эрвин поцеловал его. — Вообще-то, это логичный вопрос. Мы женимся…» — «И? Ладно, хочешь говорить серьезно, давай говорить серьезно. Ребенок в доме — это никакого секса, никаких домашних репетиций, никаких спонтанных поездок… Не знаю, как тебе, а мне нравится наш образ жизни, и я менять ничего не собираюсь. Ну, может, вторая комната нам бы пригодилась… Так что давай отложим вопрос продолжения рода до того, как мы оба станем импотентами». Он обнял Эрвина и прижался к нему. Поцеловал в шею. «Вообще-то, я хочу детей», — сказал вдруг Эрвин. «Так, от этих разговоров у меня все падает… Спокойной ночи». — «Леви… Может, дашь мне сказать? Я же даже не настаиваю. Просто подумай…» — «Хоть один логичный аргумент за, — ответил Леви и сел в кровати. — Хоть что-то, кроме «ой, ну дети — это же мило». Потому что пока я вижу аргументов против гораздо больше. И я в любом случае не собираюсь быть отцом ближайшие лет десять, а то и все пятнадцать». — «Я понял. Леви, я же ничего пока не предлагаю…» — «О чем мы тогда говорим вообще?» — «Я просто хочу, чтобы ты подумал…» — «Отлично, я подумал. Моей матери было пятнадцать, пятнадцать, Эрвин, когда я родился. Рад ли я, что она не выбрала аборт? Да. Была бы ее жизнь легче без меня? Да! Сто процентов! Но никто ее не отговорил от этого, никто! Теперь она живёт у черта на рогах, работает официанткой и подрабатывает чем угодно». — «Но ведь…» — «Да-да, меня бы не было, я это миллион раз слышал». — «Я не понимаю, почему ты злишься. Я же ничего плохого не сказал». — «Я и не злюсь. Просто не понимаю, что вам с матерью вперлось меня доебать детьми именно сегодня!» — «Прости. Это случайно вышло». Эрвин тоже сел и обнял и его. Леви положил голову ему на плечо и прикрыл глаза. «Мне так хорошо с тобой… — тихо сказал Леви. — Зачем нам кто-то третий? Не хочу тебя ни с кем делить…» Эрвин рассмеялся. Осторожно погладил его по волосам. «Так вот оно что. Ты просто эгоцентрик… Всегда это подозревал». Он приподнял его голову за подбородок и долго целовал, пока Леви не почувствовал, что задыхается. Эрвин всегда целовал его так, что у Леви перехватывало дыхание. Когда Эрвин поцеловал его впервые, Леви подумал, что никто и никогда не целовал его так. Это было после той встречи в книжном. Они зашли в кафе выпить чаю. Потом Эрвин проводил его до дома. И на прощанье поцеловал. Сначала просто в щеку. Потом по-настоящему. И Леви бы пригласил его к себе, если бы не надо было утром рано вставать. «Люблю тебя… — выдохнул Эрвин, обдавая горячим дыханием его шею. — Леви…» Леви застонал, подставляя шею под поцелуи, и покорно опустился на кровать. Эрвину никогда не приходилось его уговаривать. И уж тем более заставлять. Под его руками, такими сильными, такими большими, Леви таял, как воск. Он прикрывал на мгновение глаза, чтобы полностью ощутить каждое прикосновение, открывал их и смотрел, как меняется лицо Эрвина. «Ты такой красивый…» — шепнул Леви, зарываясь пальцами в его волосы. Эрвин навис над ним. «Ты тоже…» — «Фу, не льсти мне», — рассмеялся Леви. «Но это правда». — «Прекрати. Ты же знаешь, я этого не люблю…» — поморщился Леви. На самом деле ему было приятно, когда Эрвин так говорил. Но он смущался, краснел и чувствовал себя идиотом. Он никогда не считал, что с внешностью ему повезло. Он смотрел на Кушель и Кенни и думал, что папаша, кто бы он ни был, изрядно ему поднасрал. Однако же, думал Леви, Эрвин смотрит на него так нежно, целует, шепчет что-то ласковое. «Эрвин…» — «Что?» — «Хочу тебя…» Эрвин сжал его бедра на мгновение. Осторожно повернул на живот. Леви глухо застонал, почувствовав, как влажный язык скользнул меж его ягодицами. Леви застонал громче. Приподнялся ему навстречу. Он сходил с ума. Комкал простыни. Стонал до хрипоты. Он не хотел кончить слишком быстро, но сдерживаться было трудно. Эрвин на мгновение отпустил его. Леви слышал, как он возится с презервативом. Поднял бедра выше, невольно вздрогнул от первого движения внутри себя. «Не больно?» — «Нет…» Пару недель спустя Леви забрел в кофейню, в которой изредка бывал. За прилавком работала знакомая девушка. Увидев его, она улыбнулась. «Черный чай?» — спросила она и улыбнулась. «Да. Как дела?» — «Тружусь». Леви взял стакан и кивнул ей. И вдруг услышал писк и возню в углу. Он посмотрел туда и увидел большую картонную коробку, в которой что-то шевелилось, пищало и… лаяло? «Это что у вас там, Петра?» Петра посмотрела в угол. «А. Представляешь, кто-то подкинул щенков… Босс надеется, что их кто-нибудь заберёт… Жалко…» Леви поставил стакан на стойку, подошёл к коробке, опустился на корточки. Один из щенков, мордатый комок светло-палевой шерсти, понюхал его руку и лизнул ее. «Какой ты мордатый, ух! — сказал Леви. — На Эрвина чем-то похож… » Он поднялся, держа щенка в руках, и взял свой чай. «Ну, конечно, — усмехнулась Петра. — Всегда выбираешь блондинов, да? Как у вас дела, кстати?» — «Как? Давно я сюда не ходил… Не рыпайся, животное! Мы женимся. Собаку вот завели». — «На свадьбу позовешь?» — «Нет. Мы не хотим большую свадьбу. Слушай, этот зверь от меня убежит, я боюсь… В чем его нести?» Петра задумалась. «У нас могут быть холщовые мешки из-под кофе…» Дома Леви выпустил из мешка отчаянно барахтавшийся комок шерсти. Щенок огляделся и подошёл к сидящему на полу Леви. Понюхал его руку и одобрительно тявкнул. «У тебя две минуты на объяснения», — сказал Эрвин, когда вернулся домой и застал Леви на кухне в компании с новым жильцом. «Одной хватит, — сказал Леви, не убирая с загривка щенка руки. — Это почти то же самое, что ребенок. Раз. И ты обещал, что сделаешь все, что я захочу. Два». — «И из всех возможных вариантов ты выбрал собаку?» — «Ты что, не любишь собак?» — насупился Леви. «Люблю. Но в этом доме нельзя держать собак». — «Значит, переедем. — Леви пожал плечами, взял щенка на руки и подошёл к Эрвину. — Гляди, он на тебя похож». Эрвин посмотрел на щенка. «Да, что-то есть. — Он поцеловал Леви в макушку. — В другой раз предупреждай о таких решениях. Откуда он у тебя?» Леви рассказал. «Ясно, — кивнул Эрвин. — Хорошо, что ты забрал не всех… Как его зовут?» — «Сид». — «Можно было не спрашивать…» Леви опустил Сида на пол. «Ты же понимаешь, что с щенком возни не меньше, чем с ребенком, да?» — спросил Эрвин. «Ну, на колледж ему копить не надо, на наркотики он точно не подсядет… По-моему, перевес в его пользу. Не дрейфь, у нас всегда были собаки. Я знаю, что делать». Эрвин улыбнулся и наклонился к нему. «Знаешь что? Ребенок у нас, видимо, ты». Сид согласно тявкнул.