Однажды в Нью-Йорке

«Я люблю мать, сильно люблю; но она курит, пьет, открыто живёт с этим беллетристом…» — Леви ходил по комнате туда-сюда, трепал волосы и повторял, повторял, повторял злосчастный монолог. За прошедшие полтора часа Эрвин услышал про живущую с беллетристом мать раз сто. Он сидел в кресле и пытался читать. Леви готовился к пробам. «Что, у Кушель роман?» — не удержался Эрвин на сто первом повторе. Леви закатил глаза и попросил не мешать. «Прости, — сказал Эрвин. — Но я уже часа два это слышу…» — «Полтора. И ты сказал, что я не помешаю, если буду репетировать здесь». — «Я просто пошутил…» — «Не смешно». Леви снова заходил по комнате и заговорил. Потом, видимо, подустав, сел на кровать и посмотрел на Эрвина. «Это важно, — сказал Леви. — Мне до чёртиков надоело играть второстепенных и третьестепенных героев. С моим ростом Ромео мне не даст никто, это я всегда понимал. Но уж Треплева, наверное, смогу…» — «Никогда не любил русские пьесы», — сказал Эрвин. Леви встал и подошёл к его креслу. «Ты не понимаешь! Это важно! Для меня важно! Наш главреж все время даёт мне каких-то утырков или третью колонну слева. А тут… Бостонский театр объявил пробы, и я решил…» Эрвин вскинулся и поднял брови. Накануне они поссорились. Ссора была глупая, но они толком так и не помирились, и в воздухе ещё витала обида. Теперь, когда в разговоре всплыл Бостон, Эрвин напрягся. «И давно ты собрался в Бостон переехать?» — спросил он. Леви сжал зубы, но ответил спокойно: «Не собрался я никуда переезжать, не неси херни. Это один спектакль, и я ещё даже роль не получил». Эрвин раздражённо махнул рукой. «Да, а потом гастроли, а потом ангажемент. — Он захлопнул книгу и встал. — Теперь понятно, почему ты резину тянешь». — «Ты о чем вообще?» — «Мы помолвлены год! И до сих пор не поженились. Потому что, когда я пытаюсь выбрать хотя бы дату…» — «Это тут с какого боку, а? Хоть завтра, давай! Но это же ты хочешь свадьбу! Гости, клятвы, хуе-мое!» Леви скривил губы и закатил глаза. Назревала новая ссора, но остановиться они уже не могли. «Действительно, зачем все это, — огрызнулся Эрвин. — Ты меня все равно бросишь и укатишь в Бостон при первой возможности». Леви посмотрел на него, как на идиота. «Ты что, блядь, несёшь?! И не трогай меня! Может, это я тебе больше не нужен, раз добился хоть чего-то? Проще ведь, когда я тебе на жизнь жалуюсь, а?» Эрвин оторопел. Привычки жаловаться за Леви не водилось. Он молчал до последнего обычно. Если не считать его вспышки из-за давней встречи с бывшим, Эрвину ни разу не приходилось слышать его нытье. И даже тогда… «Вот теперь ты херню несёшь», — сказал он. «А что, это только тебе можно?» Леви вышел в прихожую и надел куртку. Эрвин хотел остановить его, но не успел. Входная дверь хлопнула, и в квартире наступила неприятная тишина. Ещё одна ссора. Второй день подряд. Для них это рекорд. Да что ж такое. Эрвин выпил кофе и немного успокоился. На часах было пять вечера. Он хотел позвонить Леви и извиниться. Он уже сам понимал, что сказал глупость, что не стоило лезть к бойфренду, когда он занят и на нервах. И Бостон не так далеко… Телефон Леви лежал на столе. Значит, он ушел без него, позвонить ему нельзя. Ладно. Нагуляется — вернётся. Но… Пять. Пять тридцать. Шесть. Шесть тридцать. Семь. Без пятнадцати восемь Эрвин надел пальто и вышел в промозглый осенний вечер. Он обошел все места, где мог быть Леви: бар в квартале от их дома, чайную лавку, ещё один бар, театр, где играл Леви. И с каждой минутой его беспокойство росло. Он позвонил кое-кому из общих друзей. Никаких следов. Он метался по городу, как брошенная собака. Домой он вернулся около полуночи. Квартира была пуста. Не раздеваясь, он сел на кровать и только теперь подумал, что на улице чертовски холодно, а Леви легко одет… Что с ним? Где он? Глупая ссора. Не мог же он правда так сильно обидеться, что ушел… совсем? Эрвин провел рукой по лицу. Что-то случилось. Попал под машину. Нарвался на драку. Что угодно. Тишину разорвало телефонным звонком. Телефон Леви вибрировал и играл что-то с голосом Сида. Эрвин взял телефон. Номер не определен. «Алло?» — глухо сказал Эрвин, не ожидая от этого звонка ничего хорошего. В динамике что-то шумело и хрипело. И сквозь этот шум и хрип Эрвин услышал голос Леви: «Эрвин, помоги мне». У Эрвина похолодел затылок. Какое-то жуткое отчаяние слышалось в этом голосе, в шорохах динамика. «Где ты?» — спросил он в трубку, но там уже молчали, только было слышно, как что-то скрипит и трещит, будто в старых телефонных аппаратах. Что это? Чья-то злая шутка? Нет, кому так шутить? Он положил телефон Леви на стол и попытался собраться мыслями. Звонить в полицию? Ждать? Ждать — чего? Найл, бывший сосед, старый приятель, сейчас служит в полиции где-то в Куинсе. Можно было бы позвонить ему… Наверное? Пока он размышлял, его мобильник вдруг засветился, и прямо поверх экрана блокировки забегали буквы. Шрифт был странный, будто слова царапали гвоздем прямо на стекле. Но они не были процарапаны, а скользили бегущей строкой, как на рекламной вывеске. До Эрвина не сразу дошел смысл надписи: он слишком удивился ее появлению. Первой мыслью было, что оба телефона словили какой-то новый вирус, вот и шалят… Сволочи вы, господа Эпл… Но это был не вирус. «ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СПАСТИ НЕОБХОДИМО УСПЕТЬ ДО РАССВЕТА ВХОД ЗА ДВЕРЬЮ ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СПАСТИ НЕОБХОДИМО УСПЕТЬ ДО РАССВЕТА ВХОД ЗА ДВЕРЬЮ ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СПАСТИ НЕОБХОДИМО УСПЕТЬ ДО РАССВЕТА ВХОД ЗА ДВЕРЬЮ ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СПАСТИ…» — читал Эрвин, обмирая. Ему даже показалось, что чей-то неприятный гнусавый голос читает их — монотонно, без пауз и будто бы с насмешкой. И вдруг все исчезло, погасли бегущие слова, экран снова стал темным. Эрвин несколько секунд стоял у стола, где лежали оба телефона, соображая. В квартире было очень тихо. Его немного удивила даже эта тишина. Он прислушался и понял, что за окнами так же тихо. Нью-Йорк молчал. Город, который никогда не спит, будто бы поставили на паузу. Эрвин открыл окно. Он ждал, что в комнату ворвется обычный городской шум, но в комнате будто бы стало ещё тише. «У Кинга, наверное, есть роман, который именно так и начинается, — промелькнуло в голове у Эрвина. — Чертовщина какая-то! Но что делать?» И, будто отвечая на его мысли, мобильник Леви вдруг пропел, почему-то ужасно фальшивя: «Заводи мотор, выжми из него все». Это вывело Эрвина из оцепенения. О том, насколько вписывается в его картину мира то, что сейчас происходит, он подумает потом. Потом. Когда Леви будет дома. Будет сидеть на кухне, держать чашку с чаем за края и рассказывать, в какое говно он вляпался. Когда. Не «если». Когда. Эрвин засобирался. Сбросил пальто и вытащил из шкафа старую кожаную куртку. В том же шкафу отыскал надёжно спрятанную коробку, где хранился отцовский пистолет. На несколько секунд задумался, не позвонить ли все-таки Найлу. У него всё-таки боевой опыт, связи… Мелькнула и мысль о Кенни. Тот, конечно, привирал, когда рассказывал о службе в армии, но опыт не пропил. Эрвин отбросил эту мысль и мысль о Найле. Действовать надо быстро, а пока дозвонишься, пока объяснишь… Если вообще хоть кто-то в это поверит! А Леви где-то там, в непроглядной тьме заснувшего города, один. И на месте Эрвина бы не раздумывал. Кинулся бы сразу за дверь, на ходу прикидывая, что и как. Пистолет он убрал во внутренний карман куртки. Подумал немного и убрал телефоны туда же. Карман застегнул на молнию. Подошёл к двери. Сердце пропустило удар. Где-то в мозгу червяком зашевелилась мысль бросить это дело, позвонить по 911 или куда-нибудь ещё и предоставить все профессионалам. Эрвин устыдился и рывком открыл входную дверь. Он не знал, что именно ожидал увидеть, потому не удивился, когда вместо привычной лестничной клетки перед ним распростерся длинный казённого вида коридор. Под потолком потрескивали лампы со ржавыми абажурами, свет мигал. Обшарпанные стены, выкрашенные в зелёный цвет, наводили на мысли о заброшенной психиатрической больнице из очередного ужастика, которые Леви смотрел пачками, когда хандрил или болел. По стенам висели плакаты, пугающие ядерным ударом и коммунистами. Телефон Леви в кармане куртки запел своим фальшивым баритоном «Обратно в СССР». Эрвин осторожно ступал по коридору, глядя по сторонам. Где искать Леви? Справа от него шел ряд дверей. Выглядели они, как неигровые объекты в квестах с поиском предметов: обманчиво гладкие, очевидно запертые. Эрвин из любопытства дёрнул ручку двери. Ручка повернулась, но дверь оказалась такой тяжёлой, что открыть ее не удалось. Едва Эрвин отошёл от двери, как из-за нее послышался неприятный старушечий голос с сильным восточноевропейским акцентом: «Что вы сюда лезете? Вот ходют и ходют! И чего ходют? Нет его!» Голос показался знакомым, но Эрвину некогда было задумываться. Он увидел в конце коридора большую металлическую дверь и ринулся к ней. Телефон в кармане заиграл «Полет валькирии». «Ага, — подумал Эрвин, — я на правильном пути». Его охватил мальчишеский азарт, как бывало в детстве. Подойдя ближе, он увидел не одну, а две двери. На левой двери висела видавшая виды табличка: «Страшно», на правой неоном горело: «Очень страшно». Эрвин задумался. На страх ему было плевать. Он пытался понять, за какой из этих дверей Леви. Он осторожно открыл правую дверь и увидел за ней… Это была его квартира. Квартира, где он жил до того, как они с Леви решили съехаться. Холостяцкое жилище, куда он время от времени приводил парней, пока не познакомился с Леви. «Действительно, «очень страшно». Хорошая шутка, господа», — пробормотал он, закрывая дверь. Да, это было очень страшно. Вернуться к тому, что было до памятной встречи в баре после спектакля, до будто бы небрежно брошенного Ханжи «он, кстати, гей». До Леви. Нет, одиночество не тяготило Эрвина тогда, но сейчас мысль об этом показалась ужасной. С тем же успехом ему могли бы предложить переехать из Новой Англии куда-нибудь в Бангладеш. Не смертельно, но… Он вздохнул и рванул левую дверь. За дверью оказался узкий тоннель. Кирпичные стены красились красным, потолок был такой низкий, что Эрвину пришлось нагнуться. Под потолком горели едва-едва люминесцентные лампы. Эрвин заметил на земляном полу следы лошадиных копыт. И не только копыт. Гм. Да. Тоннель оказался очень длинным. Эрвин даже думал, что это конец, что он заблудился, все кончено, но стены вдруг раздались, и Эрвин зажмурился от сверкающего белого кафеля. Бассейн. На первый взгляд, самый обыкновенный. Такие бассейны он видел много раз. Только вот у этого бассейна борта были не плоские и широкие, а узкие и наклоненные под углом градусов в сорок пять. Обойти бассейн по периметру было невозможно. Эрвин спустился вниз по лесенке и пошел по кафельному дну. Стало неуютно. Дно бассейна покрывал мусор: бумага, рванье, остатки еды, крысиные трупики. А бассейн, казалось, простирался на милю вперёд. От мальчишеского азарта не осталось и следа. Теперь ему было неуютно и страшно, он весь напрягся и ждал, что вот-вот на него накинется кто-то или что-то. Он дошел почти до середины бассейна, когда из труб хлынула бурным потоком ржавая вонючая вода. Его чуть не сбило с ног. Дрянь, устилавшая дно, начала подниматься. Идти становилось все труднее. За ноги постоянно что-то цеплялось, будто водоросли. Ещё немного, и вода поднялась так, что дальше пришлось плыть. В кожаной куртке и ботинках было тяжело и неудобно. Не давала покоя мысль о неизбежно погибших телефонах. Вода то и дело била его по лицу, от запаха подступала тошнота. Плавающие вокруг обноски и дохлые крысы тоже мешались и неприятно раздражали. Он боялся, что его вырвет. Или что сведёт ногу. Или что вода попадет в нос. Или, или, или. Ему становилось по-настоящему страшно. Паника подступала к горлу и будто бы тянула на дно. Вода забурлила, и Эрвин замотал головой, стараясь сбросить с лица вонючие брызги. Целое мгновение ему казалось, что все кончено. Телефон в кармане, будто поняв его мысли, заиграл мелодию из «Титаника». Леви ненавидел эту песню. Рука, наконец, схватила спасительную ступень лестницы. Эрвин выбрался наверх и упал на колени, тяжело дыша от усталости. Он весь дрожал. Зубы стучали друг о друга, как каблуки степиста о пол. Холодно. Все тело будто кусок льда. Если он сейчас не согреется, то умрет от холода. Эрвин заставил себя подняться. Надо двигаться. Вода в бассейне стремительно убывала. «Ну, конечно! — зло подумал Эрвин. — Гады вы, господа!» У стены он увидел радиатор и двинулся к нему. «Ну, живой? — раздался вдруг рядом неприятный старушечий голос. — Чего глазами лупаешь? Раздевайся, суши вещички, а я вот тебе коньячку!» Это была сухопарая старуха. Лет ей было от шестидесяти до ста. Она хихикнула и тактично отвернулась, когда Эрвин стал стягивать куртку. Откуда-то явился огромный халат, и Эрвин с удовольствием завернулся в него. Отхлебнул предложенного коньяку. По телу разошлось приятное тепло. Страх отступил. Старуха прикатила столик на колесах. На нем высилась гора сэндвичей, источал пар кофейник, сильно пахнущий настоящим бразильским кофе. Эрвин вдруг вспомнил, что не ужинал. «Смельчак, смельчак, — бормотала старуха. — Рыцарь в сияющих доспехах, значит. Без страху и упреку. Ты кушай, кушай». Эрвин жевал сэндвич и гадал, где он раньше видел эту старуху. Та между тем продолжала бормотать: «Он, значит, плавает тут, а. А сестра там пусть с ума сходит. Сгинет братец, она и не узнает! А что она опять на сносях, что ей волноваться опасно, это он понять не хотит, значит!» Эрвин хотел ее перебить, но вдруг вспомнил, откуда знает ее. Эта старуха жила через дом от них и работала в той же школе, где преподавал отец Эрвина и где сам Эрвин и его сестра учились. Все детство она ездила по ушам Эрвину и другим детям подобными тирадами. Фамилия у нее была длинная, и дети, с присущим им тактом и добротой, прозвали ее миссис Кобыла; некоторые, намекая на восточноевропейский акцент, произносили на русский манер: Кобылина. Миссис Кобыла не была злой, но она всем действовала на нервы. Мать Эрвина, женщина спокойная и мягкая (этим они с Кушель были похожи), не выдерживала ее общества и едва сдерживалась, чтобы не разругаться. «Все норовят смелость свою показать. Четвертый десяток скоро пойдет, а мозгов нет. Куда вы все претесь… Ходют и ходют. Было б из чего стараться. Тут с умом надо-то, а он все впереди паровоза…» — «Простите, — перебил ее Эрвин, — мне бы… дальше…» Лицо миссис Кобылы вдруг стало неприятным и ехидным: «А то ждёт он тебя, думаешь? Там и без тебя желающих много. Не пропадет!» — и она так мерзко, так отвратительно и похабно захихикала, сделала такие сальные глаза и изобразила такой неприличный и однозначный жест, что Эрвин забыл и про голод, и про вежливость. Он вскочил, чудом не опрокинув стол, кинулся к радиатору, где была развешена одежда. Рубашка высохла, штаны нет, но его это не волновало. Там где-то, за неприметной черной дверью в углу, Леви. Один. Или не один, но что-то подсказывало Эрвину, что если с Леви кто-то и есть, вряд ли ему это нравится. Телефон из кармана, едва Эрвин надел куртку, запел фальшивым альтом: «Уехать вам не удастся никогда». Эрвин выругался. И ринулся к двери. Старуха громко причитала ему вслед и попрекала беременной сестрой. Да откуда она знает-то, гадал Эрвин, не сбавляя шага. Сестра вчера писала ему и сообщила, что ждёт третьего ребенка. Как до Кобылы новости дошли? Додумать он не успел. Открыв неприметную дверь, он оказался в огромном зале. Натёртый до блеска паркетный пол приятно скрипел под ногами. В воздухе висела голубоватая дымка, сквозь которую трудно было что-нибудь разглядеть. Идти стало тяжело. После вынужденного купания, коньяка, кофе и сэндвичей тело стало ватным, ленивым, клонило в сон. Эрвин, однако, расслабляться не торопился: он был уверен, что самое трудное впереди. Он двигался по черной дорожке, нарисованной на полу, и то и дело поглядывал на нее, чтобы не заблудиться. Опустив взгляд, он увидел, что дорожка раздваивается. Эрвин остановился. Сквозь дымку он увидел, что между дорожками стоит указатель. Одна табличка указывала направо. «Для умных», — значилось на ней. Вторая, указывающая налево, сообщала: «Для не очень». Эрвин не стал гадать и повернул на дорогу для умных. Он не прошел и десяти шагов, как обнаружил добротную деревянную дверь. Он нажал на ручку и… Это была его старая квартира. Снова! «Вот как, — подумал Эрвин с досадой, — это у вас умно, значит!» Он захлопнул дверь и повернул обратно к развилке. В этот раз он выбрал вариант не очень. Шел он долго. Дорожка петляла, дымка сгущалась. Эрвин посмотрел на часы. Два часа ночи. До рассвета, прикинул Эрвин, часа четыре. Не так уж и мало. Но и не так уж много. Он задумался и чуть не врезался в пластиковое окно, вделанное в стену. Рядом с окном висела неоновая стрелка, указывающая наверх. По ней, снизу вверх, ползли буквы: В Х О Д. Эрвин огляделся и увидел пожарную лестницу. Верх лестницы терялся в тумане. Пройдясь вдоль стены, он никакого больше входа не обнаружил. Придется подниматься. Большой любви к высоте Эрвин не питал. Он не боялся ее. Но не любил. Телефон в кармане вдруг пропел: «Как мне хочется, чтобы ты был здесь. Мы две заблудшие души, словно рыбки в аквариуме…» «Хрен с тобой, золотая рыбка», — буркнул Эрвин, поплевал на ладони и стал подниматься. Поначалу шло неплохо. Не зря они с Леви три вечера в неделю торчат в зале и бегают по утрам. Однако чем выше он поднимался, тем труднее становилось дышать. Ладони царапались о металлические ступеньки и саднили. Колени тряслись от напряжения. Мысль о неизбежном падении все чаще приходила в голову. Телефон издевался и истошно орал: «Позволь мне упасть, если я должен упасть». — «Заткнись, а то правда выкину!» — огрызнулся Эрвин. Телефон обидно пискнул и умолк. Подъем казался бесконечным. Эрвину стало трудно дышать. Он бросил короткий взгляд вниз, и под ложечкой засосало. Нельзя падать. Леви где-то там. Один. Возможно, ранен. Или даже… Эрвин замотал головой, сделал глубокий вдох и полез снова. Нельзя падать. Все на свете имеет конец, и в один прекрасный момент Эрвин понял, что не карабкается больше по лестнице, а лежит на твердом полу. Он отдышался, поднялся на ноги и огляделся. Леви должен быть где-то рядом. Но… Эрвин увидел только дверь в стене. Эта дверь была старая и ржавая. За дверью оказалась серверная. Сервера гудели едва слышно, пол устилала путаница проводов. Посреди комнаты стоял небольшой стол, на нем стоял моноблок. По монитору бежали такие же буквы, как по экрану телефона. Все провода от серверов тянулись к моноблоку. «Добро пожаловать! — грянуло вдруг. — Вы попали на наше реалити-шоу «Опасный вопрос»! Добро пожаловать! Позвольте вас представить! Эрвин Смит, двадцать девять, сестра, родители умерли семь лет назад, Нью-Йорк, помолвлен, пытается спасти своего жениха. Интересно, интересно. Кандидатура одобрена. Поздравляем. Правила игры вам ясны?» Голос гремел из четырех динамиков под потолком, слова пробегали по монитору. «Ничего не понимаю», — пробормотал Эрвин. «Правила. Объясняю правила. Правила простые. Я задаю три вопроса. Вы отвечаете. Одна ошибка — игра окончена. Возвращаетесь в холостяцкую берлогу. Мгновенно. Ошибок нет — второй этап. Второй этап! Правила простые. Задаете мне три вопроса! Одна ошибка — я проиграл. Можете идти дальше. — Моноблок помолчал и добавил с какой-то неприятной интонацией: — Хотя я бы не ходил. Можно же и получше найти. Я бы не ходил. — И снова компьютерным голосом: — Подтвердить понимание правил». — «Я все понял», — буркнул Эрвин. «Правила поняты. Правила поняты. Подтвердите согласие». Эрвин хотел ответить, что согласен, но решил сначала спросить, что будет, если он откажется. «Отказаться можно. Можно. Вернётесь в старую квартиру». — «Да что ты пристал ко мне с этой квартирой, тупое ты ведро! Ладно, я согласен. Давай свои вопросы». — «Согласие принято. Принято. Формируется первый вопрос». На несколько минут монитор погас. Потом загорелся снова. «Вопрос один. Внимание! Вопрос один! Вопрос. Дано: столб и улитка. Высота столба — тридцать три фута, или десять метров. За день улитка поднимается по столбу на двадцать футов, или шесть метров. За ночь опускается на шестнадцать футов, или пять метров. Сколько суток потребуется улитке, чтобы достигнуть вершины столба? На размышление сто двадцать секунд. Размышление начинается!» Буквы на мониторе сменились числами: 120, 119, 118… Эрвин оторопел. Футы и метры путались в голове. И что это за вопросы такие? Он же не школьник уже! 110, 109, 108, 107… Стоп-стоп. Это просто лишняя информация, отбросим ее. Значит, улитка в сутки проползает всего четыре фута. Высота столба тридцать три фута… Значит… Надо поделить тридцать три на четыре… Это… Восемь на четыре… И ещё осталось… Э… 99, 98, 97… Да думай ты! Восемь целых двадцать пять сотых! Да! Так-так… Погодите. Слишком просто. Подвох должен быть. 87, 86, 85… Хорошо. За сутки четыре фута. Хорошо. За восемь с куском суток все тридцать три. Надо было всё-таки налегать на точные науки в школе… 79, 78, 77… Чуть больше минуты. Да чтоб тебя! Так. Улитка. Она залезет на столб за восемь суток… Стоп. Но ведь в последние сутки ей не надо спускаться обратно, верно? Значит… 60, 59, 58… Двадцать суток вверх… До этого всего тринадцать суток. Тьфу ты! Тринадцать футов. По четыре за сутки… 55, 54, 53… Да чтоб вас! Он мучительно считал. Время уменьшалось. 40, 39, 38… «Четверо с половиной суток!» — выпалил Эрвин и вытер пот со лба. Монитор радостно замигал. «Верно! Верно! Поздравляем, Эрвин Смит! Второй вопрос! Внимание! Второй вопрос! Дано: роман Бернарда Шоу «Богач, бедняк…». Как звали второго мужа Гретхен? Время на размышление сто двадцать секунд! Размышление началось!» 120, 119, 118… Эрвин читал этот роман в колледже. Но плохо его помнил… И уж точно всех мужей Гретхен он помнить не мог. Ох, Бернард, сочинил ты, конечно. Стоп. 110, 109, 108… «Погодите, — сказал Эрвин. — Этот роман написал не Бернард Шоу!» Моноблок завис. «Ошибка! Ошибка! Признаю ошибку! Вопрос снимается! Ирвин Шоу, не Бернард Шоу! Ошибка! Ошибка! Формулирую третий вопрос! Ждите!» Повисла тишина. Только сервера натужно скрипели. «Третий вопрос сформулирован! Внимание! Третий вопрос! Внимание! На раздумье десять секунд! Внимание! Внимание! Дано: бита и мяч для бейсбола вместе стоят один доллар десять центов. Бита стоит на доллар дороже мячика. Сколько стоит мячик? Время пошло». 10, 9, 8… Эрвин улыбнулся. Эту задачку он знал. Леви задал ему этот каверзный вопрос на их первом свидании. Не надо было считать. Эрвин знал ответ. 6, 5, 4… «Пять центов», — сказал Эрвин. «Верно! Верно! Поздравляю! Первый этап окончен! Поздравляем, Эрвин Смит! Начинаем второй этап! Задавайте вопросы!» Эрвин задумался. Дьявольский моноблок наверняка знает все на свете. Но у него три попытки. Шансы есть. «Как мне попасть к Леви?» — спросил он. Ответ был подобен выстрелу: «Никак». И тут же по монитору побежали буквы, из динамиков неслось: «Первый вопрос ликвидирован! Первый вопрос ликвидирован!» Эрвин вздохнул. Современные технологии… Или чертовщина… Однохуйственно как-то, как Леви говорит. «Бросил бы ты это дело, сынок, — услышал он вдруг за спиной. — Пойдем лучше ко мне. Коньяк есть, кофе, отдохнёшь и домой. Что, так он тебе нужен?» Эрвин обернулся. Миссис Кобыла смотрела на него как будто ласково. И все равно она была противная. «Это не ваше дело, мэм», — холодно сказал он и отвернулся. Вопрос не придумывался. Старуха ходила между серверами и все бормотала и бормотала. «Да прекратите вы! — зло выдохнул Эрвин. — Сгиньте!» И старуха сгинула. «Можно уточнить правила?» — спросил Эрвин. У него появилась идея, но он не хотел рисковать. «Уточнить разрешается!» — «Ты любую задачу можешь решить?» — «Да, я всемогущ!» — «И придумать любую можешь?» — «Да! Да!» Эрвин на мгновение прикрыл глаза. Только бы сработало. «Вопрос. Можешь ли ты придумать такую задачу, которую не сможешь решить?» Сервера мучительно жужжали. На мониторе мелькали буквы. «Да! Могу!» — крикнул моноблок. «Нет! Не могу!» — перебил он сам себя. «ДА! НЕТ!» — мелькало на экране. Противоположная стена раздвинулась. Эрвин направился к образовавшемуся проходу. Ему навстречу метнулась старуха. «Опять сломали! И чего ходют!» — причитала она. Эрвин не обратил на нее внимания. Он вышел из серверной и оказался на залитой солнцем улице. Было тепло, свежий ветерок трепал волосы. По обеим сторонам улицы тянулись аккуратные домики с газонами, окошками. Веяло уютом, детством, покоем. Эрвину вдруг захотелось принять ванну. Выпить вина. Поспать. Четыре часа утра всё-таки. До рассвета два часа! Эрвин стиснул зубы и быстрым шагом пошел по улице. Вперёд, вперёд. Телефон в кармане играл музыку из «Властелина Колец». И вдруг его окликнули. По имени. Знакомым голосом. Он боялся обернуться. Снова окликнули. И он обернулся. У крыльца одного из домиков стоял его отец. Им с сестрой было по двадцать два года, когда родители погибли. Несчастный случай с участием мокрой дороги. Эрвин давно смирился с потерей. Но… Отец стоял перед ним. Живой. А с крыльца уже спускалась мать и протягивала к Эрвину руки. Они обнимались. Плакали. Говорили, перебивая друг друга. Его ласково увлекли в дом. Предложили принять ванну и отдохнуть с дороги. Мать обработала чем-то ссадины на его ладонях. Его накормили обедом. Он выпил вина. Ему было хорошо, как в детстве. Отец и мать были так добры и ласковы, так гордились им. Он учился в колледже, работает в серьезном журнале, неплохо зарабатывает, помолвлен. «Ты стал таким красивым!» — вздыхает мать. Эрвин не знал, как так вышло, что они снова встретились. И ему было все равно! Даже если он умер и попал в рай! Пусть! Он счастлив. Телефон в кармане запел: «О, детка, ты не видишь? О, детка, вернись! Я одинок» Эрвин вздрогнул. Он вышел из комнаты в коридор якобы поговорить. Первой мыслью было отключить телефон. Но он вдруг увидел, что у стены стоит Леви. Да, это был он. Футболка с физиономией Сида, черные джинсы в обтяжку. Хмурый взгляд исподлобья, скрещенные на груди руки. «Что, отдыхаешь, скотина?» — спросил он. «Леви! Ты…» — Эрвин хотел схватить его за руку, но пальцы наткнулись на пустоту. «Я не Леви. Я напоминание», — сказал Леви и растворился в воздухе. Тут же в коридоре появился отец. «Хватит в телефоне залипать, сынок», — сказал он и попытался отобрать у Эрвина телефон. «Нет, — резко ответил Эрвин. — Это не мой телефон». Отец тяжело вздохнул. «Я тебе удивляюсь, честно говоря. С тем, что ты гей, мы смирились. Но неужели ты не найдешь себе кого-то получше? Ведь рассказать кому стыдно даже…» Эрвин отступил к двери. Снял с вешалки куртку. «Я ухожу, — сказал он. — Ты… ты не мой отец. Он бы никогда так не сказал». — «Да иди, иди, там и сдохнешь», — ответил отец голосом старухи. Эрвин неприятно вздрогнул. Отца не было, перед ним опять стояла миссис Кобыла. Он ринулся к двери и побежал по улице. Вперёд, вперёд. Леви где-то там. Эрвин даже не заметил, как оказался в странном месте. Он шагал по решетчатым галереям и время от времени спускался по крутым трапам. Справа тянулась грязная стена, слева — ржавые перила. Больше ничего не было. Кое-где сквозь щели сочился тусклый свет. Эрвин посмотрел на часы. До рассвета не больше получаса. Куда и сколько ещё идти? А вдруг уже поздно! В стене кое-где попадались ржавые надписи: «Выход здесь», «Пожарный выход», «Выходить здесь!». Чем дальше он продвигался, тем чаще видел заколоченные и заваленные двери. «Вот оно что, — думал он, — вы поняли, что отговаривать меня бесполезно. Значит… Будем драться». Боевой музыки теперь не хватало, но телефон молчал. Эрвин признался себе, что боится. Кроме нескольких дружеских спаррингов и футбольных матчей в тот недолгий период, когда он играл в школьной команде, опыта боя у него не было. Что если… Он попытался разогнать мрачные мысли и вдруг увидел перед собой Леви. Он стоял на коленях посреди площадки внизу. Руки связаны за спиной. На лице — кровь. Волосы растрепаны. Одежда изорвана. Взгляд опущен. А вокруг него стояли, ходили, сидели и лежали… люди? Какие-то чудища, а не люди! Мерзкая старуха, горбатая и без подбородка. На месте подбородка торчали гнилые зубы. Страхолюдный толстяк в бесформенном костюме. Не просто толстяк, а гора жира. Мужчина с фигурой вешалки, в дырявом пальто и вонючем свитере. Развязный юнец с длинными сальными волосами, плохой кожей и без одного глаза. И ещё много, много полулюдей получудищ. Они кричали что-то обидное пленнику, били его по лицу и по телу, не давая ни упасть, ни ответить. Голоса у всех были неестественно высокие, будто с автотюном переборщили. «Почти рассвет», — кровожадно прокричала старуха без подбородка, и все заулюлюкали, засмеялись. Среди общего гомона Эрвин различил: «А ты-то думал, он придет! А его нет! Нет! Он уже и забыл о тебе! Дома сидит! Отдыхает!» Эрвин сжал челюсти. Ну уж нет. Этим существам он Леви не отдаст. Он достал из кармана пистолет и спрыгнул на площадку, где бесновались получудища. «Леви! Я здесь». Леви поднял голову и посмотрел на него. «Эрвин…» «Эрвин! Проснись! Пойдем ужинать!» — Леви осторожно тряс его за плечо. Эрвин открыл глаза. Он сидел в кресле. В их с Леви квартире. «Леви… ты», — еле выговорил он, схватил Леви в охапку и притянул к себе. Долго обнимал, гладил по спине и бокам, целовал. «Что с тобой?» — «Никогда не оставляй меня, слышишь? Что хочешь. Все, что угодно. Только не оставляй меня…» — «Ладно, — протянул Леви. — Что тебе такое снилось?» Эрвин замер, уткнувшись лицом в его плечо. «Я не уверен, с какого момента это был сон, но…» Он сбивчиво, но достаточно подробно пересказал свои приключения, начав с их глупой ссоры. Леви слушал, не перебивая. «Ладно, — сказал он, когда Эрвин замолчал, — начнем по порядку. Во-первых, завязывай с тем, что ты принимаешь, оно на тебя плохо влияет. Во-вторых, в Бостон я не собираюсь. Нас с Ханжи зовут на сраную встречу выпускников, но мы оба послали их на хер. В-третьих, да, ты заснул, пока я монолог к пробам учил. В-четвёртых, мы вчера не ссорились. Ты приревновал меня к чуваку из театра, я сказал, чтобы ты не страдал херней. И все. Пошли жрать уже». — «Сейчас…» — Эрвин осторожно взял его за затылок и долго целовал. «Нет уж, — засмеялся Леви, выворачиваясь из его рук, — я не для того у плиты торчал, чтоб греть все потом. Так что вставай, пошли жрать. Лизаться потом будем». Он потянул Эрвина за руку и потащил за собой на кухню. «Всегда любил твою романтичность», — хмыкнул Эрвин.