Результат нового обещания

      Король долго смотрел вслед за удаляющейся из святыни, в компании его стражников, Регулой. Даже предполагал, что одно его слово и кровь экс-королевы потечет к ногам, как он того и жаждал. Но Его Величество молча провожал стражу, что вели Регулу Валиму в темницу.       Гилана внезапно одолела слабость: тело стало холодным, ноги задрожали, терялось равновесие. Казалось, что в голове звенят колокола всех существующих храмов. Предводитель восстания закрыл лицо рукой и немного пошатнулся. Заметивший это Аякс*, быстрыми и ловкими движениями, подхватил короля и повел того под руку в соседний зал: в обеденную, где, ещё сутки назад, Ее Величество планировала обед пяти семей регентов, сразу же после ритуала. Ныне больше никто из правителей династии не отведает уготованные им блюда.       Обеденная была необычайно просторным помещением. Потолок представлял собою купол на барабане, а колонны, расположенные по кругу свода, были соединены между собой арками полуциркульного очертания, придав мрачному и мало освещённому залу некую святость храмов. Требуется заметить, что зал этот взаправду больше напоминал святыню, нежели обеденную. Древние росписи были на парусах, меж витражами барабана и на самом своде. Каждая фреска имела свой посыл, посвящающая или в таинства ритуала Гупны, или в вековое празднество Тифари, или в давнюю историю рода демонов. На своде купола также имелось изображение, однако зал был колоссально высоким, и плохо пропускающие свет витражи затемняли саму фреску, из-за чего воспитанница Благодатного Дома не смогла разглядеть данное изображение. Длинный стол стоял в самом центре, в окружении причудливых колонн. Столешница была из мраморного черного камня, а края, и причудливо изгибающиеся ближе к полу ножки, были хоть и из того же материала, но только в белом цвете. Стулья, спинки которых были обшиты красной обивкой с узором из белой нити, сделаны в таком же стиле. Также казалось, что обеденную делали так, словно при создании архитекторы и художники имели при себе лишь три цвета: красный, дабы раскрашивать расцветающую виду на фресках, черный, которого, видимо, имелось более чем в достатке, а также белый, что яркими полосами вписывался в интерьер, ущемленный всевластием черного. Однако, нужно признать, сия монотонность не ранила глаз. Требуется заметить, что были витражи, с их разноцветным калейдоскопом, а вокруг фресок, рамкой, были написаны красные и белые узоры, напоминающие две виды в двух разных ее фазах, что переплелись меж собой.       Эмма была ничтожно крохотной в сравнении с демонами, и с каждой минутой всё больше она чувствовала себя кроликом, оказавшимся в стойле лошадей. И демоны взаправду, словно жеребцы, могли ненароком наступить на ребёнка, ведь в наступившей суматохе, из-за самочувствия короля, – товар первоклассного качества отошла на второй план.       Рыжеволосая, увидав, что состояние новоизбранного короля ухудшилось, незамедлительно последовала за ним. Сбежавшая с Благодатного Дома была уверена, что это реакция на внезапные для Гилана стресс и страх, сковавшие всё его существо. И Эмма считала своим долгом напомнить Его Величеству, что сейчас далеко не время терять себя, ведь ход революции, которую он, совместно с Минервой, затеял, невозможно было остановить, и не имелась возможность дать некоронованному королю время.       Господина же посадили на один из изящных стульев. Разум был его мутен и Гилан не особо воспринимал окружающее. Ему, впервые за долгие годы, захотелось вырвать, очистить желудок. А ведь именно сегодня предводитель восстания наконец-то вкусил плоти регентов, раскусывал их ядра и слизывал с собственных рук их кровь. Сейчас же, та самая плоть невинных, чья смерть, на самом деле, была ошибкой – вырывалась наружу. Видимо его желудок решил отказаться от мяса глав правящей династии также, как и разум отказался от мести. Предводитель восстания, чьи руки вновь тряслись, острыми когтями впился в собственную шею. Быть может его на мгновение покинул рассудок, иль таким образом он намеренно желал прийти в себя. В любом случае, по его шее моментально побежали тонкие линии крови из-под впившихся в кожу когтей.       Аякс с ужасом наблюдал за этим, пытаясь вернуть хозяина в реальность. Однако голос генерала, из-за волнения, был слишком тихим.       Эту же картину застал и Иверк, находившийся в плену. Он посчитал, что появление человека и ее убеждения лишь сильнее травмировали психику Гилана, которую и раньше язык не поворачивался назвать целостной. «В таком состоянии он не то, что меня убить может – сам себя убьет!» – думал Иверк.       Эмму видели все, но в то же время внимание революционеров было приковано к своему господину. Сама же девочка мотыльком порхала меж демонов, стремительно приближаясь к Гилану. По его виду можно было сказать только одно: этот демон не был готов к последствиям своих планов, ложно уверяя себя, что ему безразлично число жертв. Тот груз, который Его Величество до сей поры не замечал, оказался столь тяжким, что вот-вот раздавит его. И как бы ей не было жалко новоизбранного короля, спасительница демонов была обязана напомнить ему о парочке насущных проблем. Революционеры же даже не пытались останавливать товар с плантации, позволяя ей подходить к господину.       Король был неподвижен, губы его что-то шептали, но шёпот этот слышали лишь девочка и Аякс, стоящие к нему ближе всех.       – Гилан…– обратилась она к нему, приближаясь вплотную, дабы король слышал каждое ее слово. Однако тот не отреагировал. – Ваше Величество Гилан! – повторила Эмма, повысив тон, и ее голос эхом зазвенел в обеденной. – Сейчас, за стенами дворца, твориться хаос, о котором Вам прекрасно известно. И к тому же Минерва….       Эмма мгновенно закрыла рот: король, с тем же мрачным видом, с которым и сидел, встал из-за стола. Воины наблюдали, как их предводитель неспешно выравнивался, как убрал руку с шеи и как его раны за секунды затянулись – скорость регенерации их предводителя, после поедания глав правящих династий, была удивительной. Алые ленты по-прежнему были запечатлены на тонкой шее, ещё не засохнув. Гилан повернулся к девочке с плантаций и его голос, как гром, был тихим, вкрадчивым, но до дрожи устрашающим. Девочка за секунды удвоила расстояние меж ними.       – Может быть с тебя, обычного человека, выращенного на плантациях для нашего обеда, уже довольно?       Зеленые глаза с опаской смотрели на демона, что уже, казалось, теряет свой рассудок. Неуравновешенный Гилан взаправду мог сделать всё, имея при этом абсолютную власть, а революционеры и не подумают перечить или, тем более, препятствовать ему.       – Из-за тебя я не убил Регулу, из-за тебя сейчас со мной твориться это! Да лучше бы меня сжирала ненависть, до косточки обглодала бы месть – только бы мой ум был здрав и ясен, не страдая от всемогущественного копья Совести, – Его Величество говорил это с горечью, с ядовитою искренностью ведал девочке о своем сожалении, что послушал ее. Зеленые глаза воспитанницы Благодатного Дома были полны страха – Гилан прекрасно это видел. Неожиданно глава погибшего клана осознал, что его слова – лишь напрасное колыхание воздуха, которые не в силах более что-либо изменить. Они, как и его проклятия, не имеют смысл. Предводитель восстания смягчился в лице, судорожно вздохнул и, уже более спокойно, продолжил: – И всё же, мои слова не переведут стрелки часов…       Ему было больно смотреть на воинов, так верно служивших ему всё это время. Про Иверка он даже не говорил – эта предательская крыса, даже будучи в мышеловке, лишний раз напоминала про решение оставить Регулу Валиму в живых, в то время как он, Гилан, был повинен в смерти стольких невиновных, не имеющих никакого отношения к смерти его клана (разве что, только смерть Доззы сластила мысль).        – Как мне следует поступить?       Этот вопрос был лишь подтверждением того, что он загнан в темный угол и, в отчаянии, обратился к той, которая пыталась его освободить и подарить волю. Или же к той, которая его же и завела в этот мрак. Две его личности рвались наружу, одна разрывая другую. Они боролись за звание внутреннего разума, отчаянно крича и оглушая Гилана. Его Величество запутался в тугой узел, прекрасно осознавая свое положение, а также то, что он сам же себя и поставил в это самое положение. По этой причине, как он полагал, ему и требовалась помощь. И, как бы абсурдно это не звучало, эту самую помощь ему могла оказать только первоклассный товар.Только человек.       Девочка с плантаций испытывала лишь сожаление. Смотря на Гилана – она видит Нормана. Ее сердце заковывается в кандалы при одной только мысли, что таким сейчас может быть ее светловолосый друг. Что его также, как и демона, разрывает изнутри жажда мести. Она душила в себе страх, представляя то, что давний друг, чья улыбка была светлее солнечных лучей, чьи глаза были чистейшим небом, чьи пряди волос были белее снега и чей теплый нежный голос, словно летний ветер в ночные часы, – впал во тьму и не хотел сворачивать с неверного пути.       – Твои воины помогут моим друзьям в восстановлении порядка в Столице. Мы соберем всех на центральной площади и ты объявишь о перевороте, о злодеяниях Регулы и о том, что ты – новый правитель. Правитель с чистой душой. Услышав твою историю, они сразу поймут, какой ты на самом деле. Когда Столица возвратит себе покой – свершится суд над Регулой и Иверком, – последнее заставило советника экс-королевы вздрогнуть. – Я же отправлюсь к Минерве и возвещу о расторжении вашего с ним договора.       Внимательно выслушав, Гилан делал выводы и обдумывал то, что было реально, а что нет. На что он был готов пойти, а на что невозможно было согласиться.       – Мой господин…– начал было Аякс, покорно стоявший за его спиной, но тут же исправился: – Мой король, а ведь слова этого человека не лишены смысла. Посудите сами: сейчас никто даже не знает о перевороте, а в городе, по замыслам Минервы, взаправду творится хаос из-за отвлекающих стражу взрывов. Я уже молчу о том, что каждый мост, ведущий в город, был подвержен крушению. Не сочтите за дерзость, мой король, однако Ваш прежний план потерял смысл. Регула и Иверк живы, где именно Минерва мы не ведаем, а искать его будет проблематично и нелепо. Нельзя также забывать, что подкрепление со стороны свиты предательницы может подоспеть в любой момент.       Оставшаяся в живых часть революционеров, до сих пор сохранявшие молчание, как рыбы, начали меж собой обсуждать слова генерала Аякса. Каждого стали волновать вопросы, касающиеся Минервы, а также живой, хоть и раненой, Валимы. Большинству вассалов была не безразлична судьба горожан и взрывы, предложенные человеческим мальчишкой, за которыми могли следовать жертвы. И если раньше для них это были необходимые смерти, то сейчас, после сожаления, охватившее ядро каждого из присутствующих (кроме Иверка), – это было неприемлемо. Слова звучали разные, но существовало общее звено, соединяющее желания всех революционеров воедино, – все были согласны с Эммой и Аяксом.       – Каково ваше мнение? – Гилан принимал во внимание каждый голос, однако было бы лучше, если бы все они пришли к одному итогу.       Генерал также, как и король, слушал каждого воина из повстанческой армии Его Величества, и, собрав всё это в целую картину для господина, взял на себя ответственность говорить за всех:       – Как уже было сказано, нам нужно действовать иначе, исходя из произошедшего. Слова этого товара…– Аякс указал на Эмму, при этом тихо переместившись со своего прежнего места. Теперь он стоял по правую руку короля, а за ним, за Аяксом, располагались революционеры и плененный Иверк, напротив самого же Гилана так и стояла, без движения, Эмма, но когда ее упомянул генерал – девочка заметно дернулась. – Слова этого человека действительно многообещающие. Прежде всего требуется уведомить столичных горожан о Вашем возвращении. С учетом всего происходящего, опираясь на ее слова – это будет несколько проблематично. Но, если мы, Ваши вассалы, отправимся помогать так называемым «друзьям» этой девочки с Благодатного Дома – у нас будет шанс проявить себя как спасителей граждан от тирании Королевы, коеми мы и являемся, а не выходить посреди хаоса, выставляя себя мятежными революционерами…       «Которыми мы также являемся» – иронично подметил Аякс, но т.к. он старался быть максимально осторожнее в диалоге с господином, минуты назад терявшем рассудок, то промолчал, оставив иронию в своем кармане.       Гилан, ко всеобщему (приятному) удивлению, вел себя вполне спокойно и адекватно, разве что лицо его не утратило прежней гримасы боли. Такое выражение часто можно заметить у тех, кто страдает мигренью. Так как вассалы для Его Величества были единственными союзниками – их мнение играло крайне важную роль. От руки Регулы полегло слишком много верных воинов. Если предыдущий план и подразумевал осаду дворца, а далее противостояние с подкреплением со стороны сторонников Валимы, то сейчас это было безрассудно. Кто знает, сколько ещё осталось для полного восстановления Регулы? Королевскую кровь не за зря воспевают в героических балладах на протяжении тысяч лет. Действовать стоило быстро и организовано.       «Допустим, – рассуждал Гилан, – Аякс и первоклассный товар правы: требуется заручиться поддержкой со стороны граждан как можно скорее. К тому же, моих воинов осталось катастрофически мало для обороны дворца. Там, по словам скота третьей плантации, уже что-то происходит для спасения граждан, но стоит ли отправляться на их помощь? Ведь, укрепившись в дворце, мы сможем…»       «– Невозможно править без граждан. Если мы не защитим наш народ, то не сможем процветать. Нужно действовать немедленно, иначе мы все погибнем!...Мы должны быть теми, кто приносит жертвы и спасает своих граждан» - полный сострадания, искреннего беспокойства и решимости голос, словно чужой и веками забытый, слышится из глубин истерзанной души. Это ведь были его слова – слова лорда Гилана, чья мудрость и стремление к правосудию вдохновляло не только весь клан, но и всех вассалов. Это был тот, кого погубила верность, наивность и честность. Однако этот лорд был верен своим идеалам до последнего. Даже в час приближающейся смерти он пытался спасти близких, а те, в свою очередь, с честью приняли обращение, ибо то, что они видели в своем предводителе – равнялось с поклонением. Восхищение своим господином они хранили до последнего вздоха. Даже нынешний Гилан, чуть было не павший от слизких лап Мести и кровавых клыков Ненависти, восхищался им, прошлым собой. Но прежнего лорда нет – его предали, и он был обращен. От когда-то верного короне лорда остались лишь частицы. Но теперь Его Величество с уверенностью может сказать, что приложит все усилия, дабы собрать крупицы в кучу, и вернуть, хотя бы частично, прежнего Гилана. Если уж в его руках, наконец-то, и оказались держава и скипетр, то он также обязан вернуть к жизни и мертвеца, а после и стать им. Лорд Гилан нужен долгожданному светлому будущему. Лорд Гилан нужен гражданам. Лорд Гилан нужен Его Величеству Гилану. Пора возвращаться.       – Если мы продолжим сидеть здесь и зализывать раны, в то время, как жизнь моего народа в опасности – чем мое правление будет отличаться от правления Регулы Валимы? – тон его голоса поразил всех – это был как неожиданный штиль после бушующего шторма.       В глазах Аякса засверкала гордость и, как не удивительно, облегчение. Эмма неотрывно продолжала слушать короля, ожидая его приказов монстрам, а также попутно обдумывая, как, в противном случае (если Его Величество не пожелает выходить за рамки своего мнения), она будет его уговаривать. Но, к ее великому счастью, этого не требовалось, ведь Гилан начал мыслить ясно, хоть заметная тень сомнения и присутствовала.       – План, который вы все предложили, – лучший и, можно сказать, единственный вариант из имеющихся у нас. Некоторым требуется остаться в замке – его бросить будет глупо, после всего случившегося. Да и Регула Валима до сих пор жива – оставлять ее под присмотром слабой охраны невозможно. А также Иверк – этого предателя также опасно бросать без надзора, – посмотрев на герцога, Гилан выразил всё призрение, которое только мог испытывать, тем самым дав бывшему советнику понять, что про него никто не забыл. – Остальным же требуется отправиться спасать горожан.       Каждый из революционеров согласно кивнул. Им было приятно видеть, что тот, прежний лорд Гилан, а нынче их король, преодолев тропу одних только страданий, - постепенно становится прежним, следуя своим идеалам. Дальше, от его теплых слов, они были готовы и без всякой награды (как, впрочем, и раньше) идти хоть в пекло:       – Верные друзья мои, единственные, кто готов был отдать вместе со мной жизнь ради правды – я подвел вас. Моя вина лежит на ваших плечах. Я заставил вас сотворить ужасные вещи: убивать невиновных, убивать детей и их матерей, обманом проникать в доверие, столетиями страдать в проклятых пещерах, погибать от голода…Моим злодеяниям нет конца. Теперь я осознал своё зверство и мне искренне жаль…– его уже хотели прервать, доказывать обратное, но король, предугадав их реакцию, поднял руку, дабы его не перебивали и дали продолжить раскаяние: – Прошу, не нужно меня защищать от самого себя. Я признаю свою вину и покорно прошу у вас, моих верных вассалов и товарищей, прощения. Но, даже после всего этого, я должен также просить вас ещё об одной услуге – она же будет в этот раз нести лишь благие намеренья – отправьтесь со мной в Столицу и помогите доказать мою верность тем, кого я раньше клялся защищать. Пусть же для них, мирного народа, и для нас, начнётся новая эра.       Король закончил речь, которую обычно произносят перед боем, и ждал ответа от своих воинов. Но те не рвали горло, как это обычно происходило, о своей верности, при этом перекрикивая друг друга. Все молчали. Его Величество даже заволновался, того ли ожидали от него? Или чем же он их разочаровал?       Аякс своим кратким смешком разбил все существующие переживания у короля.       – Во имя Его Величества Гилана, – приглушенно сказал он, подняв свой клинок.       – Да здравствует Король Гилан! – раздался громкий крик воинов и звон орудий, эхом отбивавшийся от стен и высоких потолков.       Данная картина признания в верности была более чем достойной, чтобы запечатлеть ее в виде фрески, написанной наряду с теми, что сейчас находятся в обеденном зале. После того, как было решено, какой именно отряд останется в замке для подстраховки, воины армии Гилана стали собираться. Некоторым требовалось оставить сломанное, в ходе сражения с Регулой, оружие и в кратчайшие сроки отыскать среди, как бы это отвратно не звучало, погибших более подходящее. Слова Аякса: «Мертвым обороняться не требуется и на войну им более не идти» - окончательно убедили тех, кто, из уважения к падшим, не хотел заниматься мародерством. Делали всё быстро, стараясь не терять ни одной минуты. И пока каждый был занят, Гилан (чья катана не требовала замены) и Аякс (чье оружие было более чем в совершенном виде) продолжили стоять в обеденной, в компании Эммы и держащих под стражей Иверка воинов.       – Тебя я тоже должен буду просить, товар с плантаций, – холодно, поменяв манеру речи, испепеляя этим ярким контрастом Эмму, начала говорить король. – У нас остался Минерва, с которым я и мои вассалы сформировали альянс.       Гилан замолчал с минуту, наблюдая за реакцией Эммы. Девочка стояла ровно, внимательно его слушая, но при этом пылая, как вечерний очаг, желанием скорее бежать и начать что-то делать. И это «что-то» явно касалось Уильяма. Сама же она говорила, что не является его представителем, но в то же время ее что-то связывало с союзником Гилана, которого Его Величество, чего уж греха таить – собирался в конце убить и подать к своему праздничному столу. Теперь планы об убийстве мальчишки, как и планы о смерти Регулы, – были лишь осколками, неподлежащими ремонту.       – Тебе надлежит уведомить его про изменения в наших планах. Также непременно поведай о своем появлении, и как кардинально оно изменило направление нашего дела. Нам с ним требуется провести ещё одни переговоры, но только после того, как я со спокойствием сяду на трон. Я не говорю, что наш договор…расторгнут. Однако будет лучше, если он и вся его армада как можно скорее покинут город, - Гилану было бы лучше, если бы Минерва и вовсе убрался из его, и его народа, жизни. Но, пробудившееся ото сна чувство долга и, совсем недавно его чуть не погубившие, укоры совести подавляли предательское желание смерти союзника. Так что, глубоко вздохнув, он продолжал говорить про компромисс, попутно мечтая, чтобы с Уильямом и всеми его людьми из Лямбды что-то да произошло. Да – Гилану требуется как можно больше времени для перестройки моральных ценностей, кое были присущи лорду Гилану.       Эмма, всё выслушав, быстро кивнула и ждала только того, что Его Величество удосужится официально дать сие задание ей.       – Я могу надеяться на то, что ты…       – Да! –крикнула, более не имеющая сил терпеть Эмма на недосказанный вопрос, но в голосе ее не было ярости или гнева, а лишь чистая, как слеза, решимость.       Гилан, хоть такое поведение скота (а он до сих пор считал ее лишь товаром первоклассного качества, которому, волшебным образом, удалось сбежать с одной из самых почитаемых, среди знати, ферм) и задело его гордость, сдержанно промолчал. Аякс же, всё ещё находившийся по правую руку короля, был чем-то взволнован и, естественно, поделился своими опасениями:       – Мы с Его Величеством Гиланом отправляемся в город. Переговоры с Минервой – очень важная часть нашего…– слово «нашего» он выделил намеренно, намекая на то, что теперь девочка с третьей плантации стала участницей их альянса. – …плана. Ты уверена, что справишься с этой задачей? – генерал обращался к Эмме, стараясь быть максимально деликатным в тоне, что ее искренне удивляло. Аякс пытался общаться с ней не настороженно, как Гилан, а осторожно, чтобы не спугнуть. Этот монстр, своим отношением и нежностью речи, напоминал Лукаса. Но в его голосе, помимо непривычной нежности, слышалась взволнованность.       Эмма с неким удивлением смотрела на низкого демона, чьи острые клыки, как у животного, были вовсе не частью маски, а его собственной челюстью. Если бы Аякс был первым демонов в жизни Эммы – она бы, вероятнее всего, умерла со страха. Сейчас же этот бородатый (Эмма совсем не замечала, что у чудовищ могут расти бороды) генерал, верный вассал Гилана, готовый отдать свою жизнь за жизнь господина, казался ей совершенно безобидным, по крайней мере на данный момент. Больше она не видела ни в Гилане, ни в генерале или же в других революционерах ничего устрашающего, что до дрожи пугало бы ее ещё два года назад. Это были несчастные, познавшие клевету, обращенные в когда-то в дикарей воины, что сотворили, будучи ослеплёнными местью, множество опрометчивых и ужасных поступков. Да, рыжеволосая считала, что смерть невинных просто непростительна, но это была слишком запутанная ситуация, имеющая бесчисленное количество жертв с обеих сторон. Антенна также не могла дать ответ на то, почему более не чувствует животного страха и отвращения к этим существам. Возможно, он и его желание повлияло на это. Вероятнее всего, так и есть.       – Я справлюсь, – Эмма уверенно улыбнулась двум демонам. – Постарайтесь поверить мне ещё и в этот раз. Всё будет хорошо. Для всех.       – Почему ты так уверенна, что Минерва тебя послушает? – тем временем сомнения верного товарища, словно быстро распространяющийся вирус, перешли и на короля. Неожиданно Эмма замолчала, утратив всякие эмоции. Глаза, изменившись с пылающего жизнью луга на зеленые стекла, своей мировой скорбью насторожили Гилана и Аякса так, что те переглянулись.       – У него нет иного выбора, кроме как выслушать меня, – тихо ответила Эмма, потеряв какие-либо краски в голосе.       – Почему? – спросили в один голос король и вассал.       – Потому что я заключила обещание.

***

      Иверк, и до этого момента слышав упоминания про некого «Минерву», кто, как он и предполагал, устроил весь этот переворот, внимательно изучал полученную информацию, исходящую из уст каждого революционера. Теперь он знал, что пока не свершиться «справедливый суд» – убивать его не станут. За это время он сделает всё возможное, узнает как можно больше и, когда появиться хоть малейшая брешь, в которой его ждет спасение, – советник уже как второго поколения королевской династии непременно воспользуется моментом и сбежит.       Минерва…Что-то знакомое было в этом имени. Это была случайно подслушанная, но посчитавшаяся ненужной информация. И Иверк, что было для него крайне удивительно, не мог вспомнить более подробных деталей. Точно знал он две вещи – это было относительно давно и ненамеренно соскользнуло с уст одного из людей Ратри. Но именно это имя монстр, отчего-то, запомнил.       Смущало советника многое: первой причиной был этот самый Минерва, о котором он слышал лет двадцать назад, и только сейчас этот человек решил выйти на открытую сцену. То, что клан Ратри знал о нем – безоговорочная правда, отрицать которую может только лживая тряпка Питер Ратри. Судя по тому, как быстро он провел армию Гилана внутрь, при этом никогда не бывав в самом замке (и в Столице, вероятнее всего, также) – этот человек сгодился бы в первоклассные товары, ведь этот план, воистину, безупречен. Даже Гилан, со всеми своими вассалами, не смог бы провернуть всё это так быстро, стремительно, деликатно. Если все догадки советника верны, то этой особе, Минерве, больше тридцати лет. Взрослый, неким образом попавший в этот мир, или же родившийся тут и относящийся к товару тех ферм, которые не могут, как член последней из правящих династий любит говорить: «открыть все свои глаза и начать смотреть за товаром, как подобает каждой ферме, а не создавать из одной проблемы тысячу подобных». Что было на уме у этого человека герцог не мог догадаться. Но если уж так и вышло, что он создал с Гиланом альянс, то ему, Минерве, нужно что-то от ранее приговоренного к обращению демона. И, как подсказывало чутье Иверка (оно его крайне редко подводило и, если он и ошибался, то это были фатальные, известные своим последствием на все земли ошибки) – намеренья Минервы связаны с освобождением товаров. Это объясняет вражду с кланом Ратри (если конфликт меж ними всё же и существует) и причины создания союза с изгнанным Гиланом. Но требовалось больше деталей для сложной мозаики.       Второй причиной был товар 66391: одна из сбежавших с третьей плантации Благодатного Дома, воспитанница Изабеллы, товар первоклассного качества, который сегодня должен был быть подан ему (а Регула бы с жадностью кусала ногти, смотря на то, как лучший товар преподносят их богу). Этот побег был позором, который Иверк и члены его клана пытались всеми силами сокрыть. Изначально они думали, что ищейки поймают детей не менее чем за трое суток, но не только дети – сами ищейки так и не вернулись. Детей, и по сей день, продолжали искать. Однако, когда до ушей, уже свергнутой, Ее Величества Регулы Валимы дошло сие до омерзения неприятное известие – Иверк выкручивался (что он, в принципе, всю свою жизнь и делал) как мог, обещая доставить товар не хуже. Он сваливал вину на неисправность техники, на недосмотр воспитания, на погоду и прочее, – в общем на всё, что могло существовать в этом мире, но его некоем образом лично не касалось. Самым правдоподобным и подходящим для Регулы оправданием стала сказка про то, что эти товары украли рабочие, коих уже покарали обращением в дикарей. Скандала с тем, что более десятка товаров высокого и двух первоклассного качества сумели сбежать с фермы, что славилась не только изяществом вкуса, но и охранной системой – значило бы необратимые потери, как доверия и славы, так и финансов. Теперь же, спустя три года, первоклассный товар, как снег летом (иначе не сказать), оказывается в столице, в самом сердце событий революции против нынешнего правления. Более того, этот человек меняет мнение Гилана, доводит того до невменяемого состояния, а после пытается вернуть к тому же Гилану чувство благородства, а также тех качеств, которых в нем, в главе погибшего клана, уже, казалось, не существовало и существовать в гнилой мертвецкой душе не может. Сказать, что Иверк был шокирован – ничего не сказать. Один только факт ее выживания порождал тысячу вопросов.       Герцог уверен, что ответы ему предоставят, пока он будет невольным слушателем их речей. Нужно время. Время на всё: на ответы, на план спасения, на кавалерию членов Совета. Советник будет ждать, ждать и…       – Я заключила обещание, – как молния в поле, как свист ножа над ухом, как крик ворона в тихую полночь звенят слова человека. Этот звон эхом отбивается от одной фрески к другой и они, ее слова, порождают дрожь по всему телу Иверка: от ног до рогов он чувствует иглы холода, пронизывающие всю его сущность до самих костей. У герцога перехватывает дыхание.       – Что? – переспрашивает он, в то время как Гилан и один из его верных вассалов, с неописуемым шоком, приоткрыв рты, смотрят на девочку с плантаций, пытаясь осознать только что сказанное, однако их ядра наотрез отказывались выполнять функцию принятия подобной информации. Эти двое смотрели на девочку с плантаций Иверка. На товар с его ферм. На его товар.       Забыв о том, в каком он находился положении, и кто вокруг него, бывший советник, разворачиваясь к сбежавшему скоту и делая к ней шаг, крикнул:       – Что ты натворила?!       Копья стерегущих его воинов впиваются в грудь, останавливая на пути к рыжеволосому человеку. А к человеку ли?

***

      Руки Рэя были крепко связаны за спиной. Винсет, без особых церемонностей, завязывал узлы так, чтобы без посторонней помощи брюнет и не надеялся выбраться. Рэй же особо не сопротивлялся. У него была четкая задача: задержать Нормана и всех, кто находился рядом с ним. Удерживать их на месте любыми способами, которые его изощрённый ум только может придумать. Если Норман и его товарищи хотят обездвижить его – да пожалуйста, хоть к стенке приставьте, но это не изменит того факта, что все они сейчас в ловушке Рэя. В ловушке сына Иззабеллы. Сына той, что держала десятки детей в капкане, заставляя их, как бабочки в закрытой банке, отчаянно биться крыльями, пока надежда не угаснет и навеки не помрет. Его мать научила Рэя многому, порой сама того не осознавая.       Зачинщик восстания, с искренним сожалением во взгляде, наблюдал как его подчиненный связывает когда-то лучшего друга.       – Норман, остановись. Твое восстание не приведёт к нашей свободе, – начал говорить Рэй, когда Винсет закончил с его руками. Подчиненный Нормана в один момент вернулся на прежнее место к боссу, смотря на брюнета с подозрением. – Если ты и впрямь беспокоишься о спасении человечества, то отступись. Есть иной способ, Норман.       Светловолосый слабо улыбнулся. В душе же парня бушевала взволнованность, вызванная молчанием Барбары и Числа. От этих двоих, ставшими, на данном этапе операции, его ушами и глазами, требовался полный доклад действий Гилана и Ее Величества Регулы Валимы. Один из этих демонов должен был одержать победу, а подкрепление Нормана (первой волной их наступления должен был быть загадочный, но чертовски сильный Зази) расправится с тем, кто останется в живых. Имеющий множество запасных планов под рукой, Норман слушал и слушал тишину второй линии, не имея возможности воспользоваться хотя-бы одним из этих самых запасных планов.       «Рэй что-то задумал» – пришёл к выводу парень, продолжая смотреть на друга.       Отсутствие Эммы также вызывало множество вопросов. Где же их общая подруга? В числе одной из его, Нормана, догадок была истина, происходившая сейчас в обеденном зале, однако парень быстро отверг ее – настолько бредовым этот вариант развития событий казался. Как Эмма может остановить Гилана? Как она, его любимая Эмма, могла предотвратить сражение и оставить этих двоих, королеву и изгнанного лорда, в живых? Подобного рода убеждения становились неопровержимыми фактами для него самого, а сам голубоглазый даже не подозревал, что именно это и происходит, и даже в более густых красках.       – Возможно ты не заметил, но как раз-таки спасением человечества я и занимаюсь, – звучали слова в ответ Рэю. Но это были словно не речи Нормана, а наполненные самовнушением, ложными убеждениями речи члена клана Ратри. Именно так бы и ответил, вероятнее всего, Питер, если бы стоял на месте Нормана.       В наушниках начался какой-то неразборчивый шум. Это был хороший знак – связь восстанавливается.       – Не глупи, Норман. То, что ты собираешься сделать с демонами…– лжи-Минерва в удивление поднял брови: Рэй, как и следовало предполагать, уже догадался, что взрывы на площадях – далеко не конечный пункт, связанный с гражданами Столицы. Норман задумал что-то более масштабное и явно катастрофическое для всех столичных чудовищ. – Это неправильно. Ты, черт возьми, сам должен уже это понять.       Повисло молчание, Зази, стоящий за спиной Рэя, в любой момент готовый сбросить с плеч довольно болтливую голову брюнета, каким-то известным только команде Нормана звуком задал вопрос. Однако Норман в ответ отрицательно покачал головой. Парень, скрывающий свой лик за пакетом, послушно убрал клинки в ножны.       – Я понимаю тебя, – что-то заставило Рэя отвернуться, не говорить хрустальную правду прямо в глаза. – Ещё неделю назад я бы с радостью посодействовал твоему плану.       Сердце Нормана сжалось и он, именно в этот момент, вспомнил, что оно, сердце, всё же у него существует и бьётся где-то внутри за грудиной. Как же в грудной клетке нестерпимо жжётся, когда голос Рэя столь искренен.       – Почему же сейчас ты не со мной? – Минерва не сдержался и голос захрипел от горечи сожаления и боли. Больше всего на свете он хотел бы видеть Рэя и Эмму рядом с собой, смотрящими в будущее человечества с гордостью и надеждой, как смотрит он сам. Однако Эммы (не к добру) здесь нет, а его лучший друг, друг всей жизни, товарищ и брат стоит перед ним, связанный, с абсолютно противоположным направлением убеждений. Брюнет же замолк, ничего на это не ответив. Скупость его мимики всегда говорила за себя: вот он, смотрит как-то бездушно, словно имея индифферентное отношение к происходящему, но на самом же деле там, в душе, мутный водоворот чувств: от злобы и ярости, страха за судьбу Эммы и всего их плана, до рвущей на части боли. Смотря на любимого друга, которого он, черт возьми, два года назад похоронил, как только тот вышел за порог, сопровождаемый Изабеллой, Рэй не может ничего не чувствовать.       Норман также носил маску, однако, как бы он того не скрывал, его чувства, его смятение пожаром губили душу. Образ Уильяма Минервы постепенно растворялся, словно туман над водой.       Тишина длилась долго, пока Норман с надеждой смотрел в глаза друга. Но в ответ на вопрос светловолосый получил лишь молчание и полный безразличия взгляд. Мессия вздохнул: Рэй ведь мог его понять. Он бы понял, как никто другой. Но родной сын Изабеллы не желал этого делать, будто бы отвергая и малейшую возможность встать на сторону друга. Скорее всего, причиной была Эмма. Норман знал, как душа подруги может рваться за жизнь разумных. Даже если этими разумными были демоны. Норман считал Эмму слепой на доброту, и этот ее добродетель в душе мог быть опасным для его плана. Разве Норману хочется делать ей больно? Конечно же нет. Просто Эмма, в отличии от Рэя, при всем желании не смогла бы принять жертвы и благородное возмездие, понять те основы, на котором держится его план спасения человечества. Он любит Эмму и уповает на ее благоразумие. Тем не менее, если уж Эмма, по своей природе, и не способна понять его благие намеренья, то Норман будет лишь надеяться, что она, в ближайшем будущем, простит эти «зверские», по ее мнению, поступки.       – Она тебе этого никогда не простит, – словно прочитав его мысли, касающиеся Эммы, сказал Рэй, чем вызвал занятную реакцию от лжи-Минервы.       Светловолосый вздрогнул и поджал нижнюю губу, старясь не дать вырваться наружу словам, что исходили прямиком из-под верстака эмоций. Зрачок с ужасом уменьшился, синева ясного неба была наполнена страхом, которого Норман признавать не желал.       – Ты не можешь этого знать…– какая-то до сие неприсущая Норману ярость норовилась вырваться наружу и броситься в атаку. Рэй не мог поверить, что что-то подобное мог чувствовать его вечно спокойный, рассудительный и, воистину, выдающийся умом друг. Эмма, будь она здесь, не узнала бы в этом человеке Нормана.       – Мы с тобой это прекрасно знаем, – ответил в отрицание Рэй, стараясь управлять своим голосом, чего не смог сделать напротив стоящий товар первоклассного качества. Норман застыл, с ненавистным ему страхом смотря в темный омут глаз. Его друг был прав, чертовки прав. Но признать этот факт мессия всея человечества не мог. Он намеренно завязывал глаза в тот час, когда перед ним появлялись весы. В одной чаше покоилась его миссия, а во второй – смотрящие с укором глаза: зеленые и темные, голубые и карие – глаза его семьи, взывающие к отречению от этого дела. Они, своим взглядом, полным укора, обнажают лезвия совести, что рвут грудь Нормана изнутри. И закрыв, как Фемида, свой взор от данных весов, Норман надеется, что чаши находятся на одном уровне; надеется, что существует баланс, к которому он так стремился.       «– Так ли это? – голос мамы неприятно щекочет разум. Ее руки касаются шеи светловолосого сына, а от тела веет холодом мертвецкой зимы. Этот ужасающий холод, что обжигает лицо, он также видит в глазах Рэя. Призрачные касания Изабеллы, ее вкрадчивый, тихий голос над самим ухом несут скрытый посыл, которого Норман понять, пока-что, не в силах. – У тебя никогда не было весов, уже не говоря о балансе. Ты вновь проиграл, – Норман может поклясться, что ее голос, эхом бьющийся в черепе, словно ворон бьёт своими сумрачными крыльями об прутья клетки, как никогда реален. Он чувствует ее улыбку, ее пальцы на своем горле, что, хоть и должны, но не спешат сжаться. Норман слышит стук ее мертвого сердца. – Пора тебе возвращаться на место, Норман».       Белые стены, больничные койки, многочисленные провода, запах дезинфицирующих средств и медикаментов Лямбды очень яркими, ослепляющими глаза фрагментами являются перед глазами. Плач, крики, равномерный писк приборов – всё это раздаётся за спиной Питера Ратри. Его светлые, достающие до плеч волосы, белоснежный деловой костюм, невероятно выразительное лицо – весь его образ знаменовал для Нормана новые эксперименты. Про Лямбду ли, про этот ад для всех его людей говорит сейчас мама? В таком случае, он будет стоять на пепле всего этого дворца, но не вернёт свою команду и себя самого в то пекло.       «– Нужно вернуться, Норман», – мама словно отстранилась (Норман даже не успел начать что-либо ей доказывать), чтобы дать другому фантому подойти. От этого призрака словно исходило и тепло, и радость, и надежда, однако, очень быстро, на смену всему этому стоящая за спиной фигура принесла с собой также грусть, тоску и ностальгию. Хотелось зарыдать, дабы избавиться от этих чувств. Этот нежный звонкий голос, как колокольчики в степи, звучал у левого уха, пока правое холодом обжигало дыхание их общей матери. Было очень страшно размышлять о том, что Эмма пришла вместе с мамой. Что та, ради которой хотелось жить, наведала его в компании жнеца в длинной юбке и с высоким воротом. Но до глубин своей души поражённый и встревоженный внезапным, и первым в его жизни, визитом призраков Норман знал, на подсознательном уровне, что Эмма не может звать его в тот ад. Речь этих двух шла о другом месте, куда ему требуется вернуться.       «Эмма» уткнулась в его спину. Ответ нашелся как-то нежданно и также быстро, как и полет синицы.       «– Пора возвращаться домой, Норман» – доносятся слова в два голоса. Они даже не просят – они требуют. Требуют вернуться к детям из Благодатного Дома, к детям из Лямбды, к детям из Золотого Пруда – вернуться домой.       – Босс! – голос Барбары, прорывающийся сквозь шум помех, частично возвращает его в реальность.       Когда светловолосый поднял глаза, Рэй увидел, как разбивается об пол та самая, тщательно созданная самим Норманом маска. Больше не было тех небесных глаз с хитрым огнем и уверенностью в победе – это были уставшие, мгновенно потускневшие глаза, полные тоски и грусти. Лукавая улыбка покинула лицо и было уже трудно вспомнить ее на этих бледных, чуть ли не сливающихся с болезненным оттенком кожи тонких губах. Нет, Норман не признавал поражение, но и его пламя, что так яростно прожигало тропу к победе, поблекло и постепенно потухало.       – Да, Барбара, я слышу тебя, – голос также изменился, став тихим, потеряв и горечь, и ярость, и уверенность, и страх.       – Всё разрушено! Всё, что…Долго…Воздвигали! – Барбара срывалась на глухой крик, хрипя, и голос ее пропадал за занавесом проблемной связи.       Норман чувствовал, что вот-вот окажется на краю пропасти, как на той, которая была за стеной Благодатного Дома, поглощающая в свои темные пучины надежду на спасение. Лжи-Минерва даже не заметил, как его верный Винсет набросился на усмехающегося только своему счастью Рэя. Парень, что несколько минут назад связывал и обезоруживал незваного гостя, с яростью кинулся на брюнета и стал рыскать по карманам длинной, сшитой на манер демонов, одежды. Его неестественно крепкие руки, как и остальные части модифицированного веществами из Лямбды тела, с яростью трясли Рэя в поиске некой вещи. Норман, как и Гилан, после известному только его душе перестрою соображал туго, только со временем догадавшись о намереньях подручного. Поиск Винсета не увенчался успехом и он, с невиданной яростью, схватил нагло улыбающегося брюнета за ворот плаща.       – Сволочь! Это ведь твоих рук дело! – глухим рыком обратился он к Рэю, находясь на грани того, чтобы не порвать этого предателя.       Рэй с той же, появившейся при кратком разговоре Нормана с Барбарой, улыбкой ответил ему, прищурив глаза:       – Не понимаю о чём идет речь.       Зази смотрел на этих троих, и близко не понимая, что происходит; острое чутье не предупреждало об угрозе и этот скрытный парень, лишенный возможностей стандартного речевого аппарата, а также имея несколько признаков слабоумия, как и у большинства жертв опытов Лямбды, стоял в полной растерянности.       – Винсет…– раздался голос Нормана, но один из главных помощников в стратегии его словно не слышал.       – Всё ты прекрасно понимаешь! Где ты спрятал эту чертову глушилку?!       – Лучше бы спросил, где я ее достал, – «нахал» приблизился к лицу помощника, и, улыбаясь, бросил оскорбление в ответственного за порядок Винсета: – Следовало не увлекаться созданием подобных штук и, уж тем более, прятать их так, чтобы всякий иной идиот, вроде меня, не нашел и не забрал это.       Последнее заставило Винсета побагроветь от злобы и только более настойчивый, но совершенно незнакомый для отряда голос Нормана заставил того послушно убрать руки и отойти в сторону:       – Винсет, отпусти его. Всё кончено, – сказал он так, словно вот-вот в их двери ворвутся десятки демонов, а его армада стала пеплом. – Так ведь, Рэй? – брюнет в мгновение, как и Норман, утратил хитрую улыбку и нахальный тон, а когда подчиненный отпустил его, сын Изабеллы подошел ближе к лжи-Минерве. Между ними остался несчастный метр расстояния.       – Нет, Норман, ты не прав – всё только началось. Для тебя, для них, для нас. Мне требовалось потянуть время, прежде чем тебе всё объяснить.       – Да, я это уже понял, – светловолосый мягко, как он всегда умел, улыбнулся, а в его голосе явилось тепло их нерушимой дружбы, знаменовавшее начало истинного мира.       – Ну, прости уж – иначе не мог, ты же меня знаешь, – брюнет явно оживился, когда, наконец-то, стал говорить не с очередной жертвой Лямбды, а со своим давним товарищем.       Они, тепло улыбаясь друг другу, пока за их спинами стояли ошеломленные члены отряда, украли у молчания несколько мгновений и упрямо держали их в узде, наслаждаясь и искренне радуясь тому, что происходит (а точнее произошло) в этих узкий стенах. Норман, как и Рэй, поверил в возвращение былой дружбы, а именно той, ради которой и умереть было не жаль. Рэй же, как и Норман, был счастлив тому, что возвращение этих отношений, как и их самих, служило предзнаменованием лучшего; того, к чему они все стремились. Пора возвращаться.       И Рэй рассказал всё, что знал сам и что требовалось Норману: про обещание, про него и про то, как Эмма сумела разрушить семь стен. Он также упомянул о помощи Мьюзики и Сон-Джу в Столице, которых, как уже стало ясно, не сумели убить по приказу Нормана. Это был очередной проваленный, треснувший и наконец расколотый план лжи-Минервы за сегодня, однако светловолосый не чувствовал ни сожаления, ни огорчения – это был очередной повод для отступления и новый шаг, приближающий их всех к завершению войны между человечеством и демонами. В немом шоке Винсет и Зази слушали сказания Рэя и с жадным нетерпением стали ожидать слов своего босса, в котором словно что-то постепенно, как и его планы, ломалось. Во всё, что сказал брюнет, поверить было сложно, а потому они желали услышать того, в кого навек поверили и продолжают верить.       Рэй же не лукавил и не соврал ни в одном предложении, не видя в этом смысл, ведь Норман возвращался, становился прежним, хоть и с явными шрамами, оставленными Лямбдой и кланом Ратри, от коих уже, к сожалению, никогда не избавиться. Норман в любом случае требовался им с Эммой в союзники.       А затем вновь наступило молчание, ставшим спасением Зази и Винсета для переваривания гор информации, глотком воздуха для Рэя и минутами соображения всей ситуации для Нормана.       – Вы не перестаете меня удивлять, – сказал, с улыбкой, светловолосый.       – Это всё заслуги Эммы – у меня не хватило бы ни фантазии, ни ума на подобное, – оба парня засмеялись, вспомнив их общую подругу. После Рэй спросил со всей настороженностью: – И что же теперь ты будешь делать?       Этот вопрос занимал немаловажное место и мучал всех, даже самого Нормана, на которого молятся все модифицированные учеными клана Ратри дети. Лжи-Минерва стал незаменимым человеком для всех, кто его знал. Он посмотрел на своих товарищей и увидел в их глазах то, что мог бы увидеть в глазах всех своих собратьев из Лямбды: надежду и нерушимую верность. Винсет был зол, но всё же лелеял, что его босс найдет решение. Парень чувствовал и мерзкую обиду, и горькую скорбь, но всё же родственные Страх и Надежда были единственным, кого Винсет сейчас способен был принять в своей душе. Ненависть к роду демонов у Зази стала неотъемлемой частью его самого, но каждое слово Нормана было для него законом, нерушимым и беспрекословным приказом. К Рэю же он ничего не чувствовал, ведь босс, как ясно видно, был к нему предрасположен и считал незваного гостя своим другом. Лучшим другом.       – Рэй, сейчас сотни моих братьев ждут итога этой операции. Я…– он, несмотря на уверенное начало, запнулся и с некоторым сожалением смотрел на подручных. – Я не имею права их подвести. Даже если мы и поверим в то, что он выполнит все условия обещания – когда же мы отправимся в мир людей? Когда нас всех перебьют? Одним из наших козырей была и остаётся неожиданность, а теперь, благодаря вашим с Эммой усилиями, с ней можно попрощаться.       – Но ситуация станет необратимой, если твои люди зайдут в город, – запротестовал собеседник, ни в коем случае не признавая свою и Эммы вину в данной ситуации. Напротив, Рэй упрямо считал, что лишь благодаря их усилиям они сумели спасти Нормана от чудовищных ошибок. – Однако и оставлять их там нельзя: как только о революции станет известно в других землях, то подкрепление прибудет незамедлительно, и не только твои люди, но и войско Гилана с ним не справиться.       Норман согласно кивнул: теперь, как и в прежние времена, они рассуждали так, словно имели невидимую и нерушимую связь, соединяющую их умы воедино.       – Так что у нас со временем? – вновь спросил Норман.       – Точно сказать не могу, но знаю одно: времени не так уж и много. Обещание должно вступить в силу после выполнения всех условий, но об этом больше ведает Эмма. Считаю, что будет рационально сперва начать ее поиски, а уже потом, после ответов на наши вопросы, начинать думать об отступлении обратно в твое убежище.       Винсет и Зази к этому моменту уже приблизились к двум гениям из Благодатного Дома, глотая каждое их слово. Рэю они до сих пор не доверяли, а Винсет же всё ещё считал давнего друга Уильяма, как и Эмму, предателями. Но для своего и общего блага стоит продолжить слушать и повиноваться боссу, который, во что бы то ни стало, продолжит стоять за мир человечества, даже если для этого требуется заключить сделку с самим дьяволом. Такими вот – не до краев полные решимости, однако готовые отдаться плану всей своей сущностью – два парня из Лямбды внимали планы этих гениев из Благодатного Дома.       – Неплохо для начала, – кивнул в согласие Норман. – И всё же, Рэй, будь добр, дай мне связаться с товарищами.       Рэй в удивление поднял брови, позабыв, будучи увлеченным в стратегию, о своей хитрой уловке, что оборвала связь меж Норманом и его «глазами».       – Я бы с радостью, да вот только руки заняты, знаешь ли, – кратко усмехнулся Рэй, напоминая о том, что всё это время он был крепко связан, благодаря стараниям Винсета.       – Ох, точно. Винсет, более надобности в этом нет, так что, пожалуйста, освободи нашего друга, – Винсет с неохотой согласился, скривившись на слове «друг», что, как считал парень, никак не могло относиться к этому наглому изменнику.       Узел, как уже упоминалось, был мягко говоря сложный и на освобождение Рэя из крепкого хвата веревки потребовалось бы добрым семь, а то и больше минут. К счастью, руки Зази давно уже затекли от бездействия, а клинки, как казалось саму Зази, жалобно скулили в ножнах. Винсет даже отойти не успел как свист метала уже прошелся по воздуху и в момент разрезал хитроумные оковы. Запястья брюнета уже посинели от данного узла, и сын Изабеллы стал разминать их, хрустя костями. Потом он потянулся к своему высокому ботинку, какие носили все, кто жил в убежище настоящего, в отличии от амплуа Нормана, но уже покойного Уильяма Минервы. Мужчина обустроил в бункере всё, включая полные комплекты одежды всевозможных размеров. Там-то, в берцах, и отыскался небольшого размера механический аппарат: он имел форму небольшого короба, на котором расположены три толстые конусообразные антенны, а на боку этой хитрой конструкции была одна единственная кнопка. Крошечный огонек лампочки мигал с интервалом в две секунды, сообщая, что глушилка исполняет свой долг со всей ответственностью. Глаза, за стеклами аккуратных очков, заблестели, как только Винсет узнал свою работу. Таких, подобных этой красавице, он делал совсем немного, но было чертовски обидно за себя, ведь он не заметил недостачу среди них. А также появилась странная, совсем неуместная гордость, так как раньше возможности проверить свое творение у него не было, а нынче же аппарат работает так, как нужно. Рэй нажал на кнопку и спустя несколько секунд равномерное сверкание лампочки участилось, а далее и вовсе погасло. Наушники издали до омерзения неприятный писк, от которого лжи-Минерва скривился.       – Барбара?– попытался наладить контакт Норман, когда пытки над его барабанными перепонками закончились.       – Босс? Теперь Вы меня слышите, босс? – с неверием спросила девушка, а сам же Норман мог поклясться, что сейчас она как никогда на самых тонких, способных порвать кожу нитках, связанных совместными усилиями Раздражения, Страха, Гнева и прочих негативных персонажей. – Что там произошло, почему мы вас не слышали? О, босс, как много мы утратили!       Все стояли близко к светловолосому, чуть ли не вплотную, так что, хоть и не так хорошо, как самому Норману, но все трое парней способны были расслышать слова девушки, если, конечно же, она не перейдет на тихий говор.       – Барбара, произошли некоторое трудности. Нет, это связано не только с помехами. Прежде чем перейти к новому плану, доложите мне ситуацию, – Норман говорил четко, без колебаний. Если бы Рэй не был свидетелем его, Нормана, возвращения, то сейчас бы, как и Барбара с Числом, не заподозрил никаких изменений в боссе. Удивительной казалась эта вот способность мессии к молниеносной адаптации и умению держать себя в руках.       – Это рыжеволосая мерзавка во всем повинна! Именно на ней лежит ответственность за наше поражение! – Барбара, нагревая свою ненависть с каждым сказанным ею словом, с такой силой сжимала микрофон своих наушников, что если бы не усилия Числа, то она бы непременно уже его сломала бы.       – Тише, Барбара, тише! – пытался достучаться до девушки Число, в котором не было гнева или ярости, а только невиданный страх за дальнейшую судьбу их плана. – Позволь мне, Барбара, позволь же. Я скажу всё боссу – в тебе сейчас сплошь эмоций, ты не контролируешь себя, – девушка не особо сопротивлялась, когда ее соратник забрал наушники.       – Число, доложи всё, что произошло с нашего последнего разговора, – окружающие Нормана парни уже не могли слушать эти бессмысленные споры и, как и самого Нормана, им нетерпилось узнать всё, что произошло за стенами этой темной коморки. И Число поведал всё, что произошло, не утаивая ничего, порой можно было услышать яростные комментарии Барбары.       – Теперь они собирают оружие у погибших, зачем – неизвестно, босс. Как я уже сказал, как только они перешли в соседний зал – мы с Барбарой перестали ведать о их действиях и планах. Регула, вероятнее всего, уже в темнице.       Рэй и Норман неописуемым взором смотрели друг на друга. Сложно ответить на вопрос, что именно они почувствовали и продолжают чувствовать после того, как услышали о деяниях Эммы. Норман, при встрече с подругой, хотел бы кричать ей об опасности, которая могла подстерегать ее с того самого момента, когда она открыла дверь святилища. А Рэй был бы не прочь вновь вбить ей в рыжеволосую голову факт того, что она – безрассудная дура, которой стоит прежде предупреждать о подобном. Ещё немало важным был факт того, что она отправилась вслед за Гиланом в зал и ее дальнейшая судьба скрылась за дверью, ведущими в этот самый зал. Как бы то ни было, особенным, немало важной проблемой явилась Регула. То, что Эмма остановила казнь над ней – было катастрофической ошибкой. Из всех, кто мог выжить, выжила именно она – правительница демонов, безжалостная, лицемерная, эгоистичная, всемогущественная Регула Валима, за которой последует вся оставшаяся в иных землях знать, в страхе падая ниц. То, что Гилану удалось ее одолеть есть и остаётся фантастическим событием. Однако, благодаря усилиям Эммы, Ее Величество осталась в живых и в любой момент может вернуть себе силы. Если это произойдёт - не миновать трагедии       «Ох, Эмма, что же ты наделала?» – идентично совпали мысли Нормана и Рэя.       – Число, Барбара, я хотел сказать, что планы меняются: при первой удобной возможности мы отступаем на неопределенное время. И не смейте думать, что это поражение. Нет, это вовсе не так, ведь появились новые обстоятельства, способные отправить абсолютно всех,– это предложение Норман выделил, так как именно эта причина могла зародить семя уверенности и надежды в сердцах его людей, – в мир людей. Да, это сомнительная затея, однако игра стоит свеч. Мы открыли дверь и теперь обязаны вступить за порог. Не важно каким способом это будет сделано – люди будут освобождены, – Норман посмотрел на улыбающегося, из-за громких воодушевляющих слов, Рэя и немного осмелел в дальнейшем, чувствуя ту самую уверенность, которую он хотел призвать в душах товарищей.       – У Вас есть новый план? – со сверкающим удивлением спросил Число.       – Да.       – Мы в Вас не сомневались, – подметил, также как и Рэй усмехнувшись, Винсет, поправив очки.       Норман благодарно кивнул, возмужав вдвойне, когда увидел желанный результат своих, теперь вовсе не схожих на речи одного из клана Ратри, слов.       – Как только станет чисто – уходите. Но сделайте это так, чтобы никто даже предположить не мог, что вы там были, – приказал Норман и как только услышал с параллельной линии согласное «Так точно, босс» – покинул связь.       – Регула жива,– прискорбно повторил ужасающий факт Норман, от которого все, после освежающего глотка мужества, немного помрачнели и вновь приступили к тактике и разбору полученной информации, рассматривая ее, как карту, со всех боков, пытаясь найти выход.       – Да,– согласно кивнул Рэй и ко всему добавил: – Это очень плохо.       – Что теперь? – Винсет спросил не то у босса, не то у всех. Он также прекрасно осознавал всю плачевность ситуации.       Норман вдумчиво смотрел куда-то в пол, размышляя. Рэй недалеко ушёл от своего друга и, закрыв рот рукой, также устремился куда-то в самую даль своих чертогов – в укромное место своего разума, где его мозг, сталь желанный демонами деликатес, открывал новые возможности для него самого. Зази издал некий звук, но только Винсет обратил на это внимание.       – Мы способны ее убить? – именно это и спросил Зази, а темнокожий подручный Нормана перевел слова товарища. Но ответа не было, так как две эти фигуры были неподвижны, подобно восковым фигурам.       «А способны ли?»– рассуждали Рэй и Норман, для которых смерть королевы было бы идеальным решением этой проблемы. Но, если войско Гилана потерпело такие потери, то что они, шестеро детей (включая Барбару и Число), способны сделать против, хоть и потерпевшей поражение, королевы Регулы Валимы? Норман рассматривал варианты продвижения своей армады в Столицу и, в таком случае, их шансы будут более позитивными. Рэй также думал над этим, но, как он уже говорил, появление армады Нормана вызовет ещё большее количество проблем. Но неведение, всевозможно препятствующее команде, было одним из самых тяжелых ворот, за которыми скрывалась тропа к победе. Каковы силы королевы и какой предел они имеют? Нет ли в физиологии знати (а мы говорим за саму королевскую семью) чего-то иного и неизвестного, на зло сокрытое и отреченное от всеобщих знаний? Подобного рода вопросы были подтверждением того, насколько неинформированной является команда Нормана и сам Рэй, ложно полагаясь лишь на свои догадки и тщетные, не имеющего надежной опоры планы. Но и времени на сбор информации не было. Можно было смело считать, что они в безвыходном тупике.       – Сомневаюсь, что это возможно, – с горечью ответил Рэй Винсету. – Все цифры против нас. Это будет бесполезно…       – Есть одна идея, – перебил Норман и заполучил всецелое внимание троих, – но тебе может не понравиться. Она немного…дикая.       Рэй усмехнулся, ответив:       – Не удивительно, что у Вас с Эммой столько общего: одного поля дикие ягоды, со странными мечтами и идеями, – Рэй, на мгновение позволив себе подобного рода роскошь как веселый нрав, настойчиво продолжил: – Выкладывай.