Это ты

Автобус подъезжает к главным воротам в без четверти восемь. Ванцзи ещё раз проверяет сумку: конспекты лекций — на всякий случай — есть; блокнот для личных записей — есть; наушники, кошелёк, вода без газа, ключи от комнаты — тоже на месте. Отлично. Он в последний раз окидывает комнату быстрым взглядом и, удостоверившись, что ничего не забыл, выключает свет. Закрывает дверь на ключ и направляется к выходу. Профессор Цзян встречает его бодрой улыбкой. — Доброе утречко, Ванцзи! Лань Чжань слегка поддается вперёд. — Здравствуйте, профессор. — Как спалось? Надеюсь, хорошо? — учтиво интересуется он, и Ванцзи кивает. И даже не врёт. Спалось действительно хорошо. Утренняя пробежка, бесконечные пары, собрания в ректорате и уроки фортепьяно дали о себе знать приятной вечерней усталостью во всём теле. Ванцзи уснул сразу же как только голова коснулась подушки. — Вот и славно. Это тебе, — он протягивает Лань Чжаню брошюру. — Ознакомься, вдруг в ходе экскурсии возникнут вопросы, — а после ставит галочку напротив его фамилии в листе посещений. Ванцзи бегло просматривает страницы буклета, где ему предлагают не только «окунуться в незабываемый мир цзянху», но также «познакомиться с бытом Древнего Китая», «приобрести незабываемые сувениры», а также «посетить историческую реконструкцию и дегустацию знаменитого местного вина». — Эй, парень, ты чего завис? — доносится рядом и Лань Чжань поворачивается на голос. — Проходить будешь или нет? — хрипло ворчит водитель и Лань Чжань, спрятав в карман куртки буклет проходит дальше. Осматривается. В автобусе свободных мест почти не остаётся кроме нескольких сидений впереди и одного в конце рядом с… — Эй, Лань Чжань, иди к нам, — громко произносит Вэй Ин, сбросив с головы капюшон. — Я специально занял тебе место, — с привычной улыбкой заявляет он, похлопав по сиденью рядом с собой. Его тёмно-бордовое худи так сильно сливается с обивкой кресел, что Ванцзи замечает того не сразу. А затем отводит взгляд и бросает сумку на первое — за водителем — свободное место. — Лань Чжань, — громче раздается позади. — Да успокойся ты уже!.. — произносит Цзян Чэн. Ванцзи наспех нащупывает выключатель в своей голове, отвечающий за подавление внешних раздражителей, потому что уверен: Вэй Ин и спокойствие понятия априори не совместимые. Как только они выезжают на главную дорогу в автобусе воцаряется абсолютная тишина, иногда прерываемая неровным сопением; рэпом, звучащим из чьих-то наушниках, а также несмолкающим вдалеке гулом клаксонов. Автобус походил на сонное царство. Даже Вэй Ин, настоящий человек энерджайзер, удобно устроился на плече Цзян Чэна, натянув сильнее капюшон на глаза. Ванцзи отворачивается к окну, пытаясь подавить растущее внутри раздражение. Откуда только возникло непонятно?! Неужели неприязнь к Вэй Ину эволюционировала настолько, что он нервирует даже когда спит? Удивительная способность! Ванцзи надевает наушники и включает фоном подборку фортепьянной музыки. Сна ни в одном глазу. Через час они застревает в пробке, через полтора всё же выезжают на автостраду, а к одиннадцати утра делают остановку на одной из заправок. — Хорошо, — громко хлопнув в ладоши произносит профессор, когда они покидают стоянку. — Раз уж все смогли выспаться и запастись кофе давайте немного пообщаемся. Как вы думаете, как данная поездка связана с темой нашей последней лекции? В ответ лишь доносится синхронный несогласный возглас. — Профессор, вы серьёзно? — А разве я похож на не серьёзного? — вопросом на вопрос отвечает он. — По расписанию у нас с вами всё равно сегодня лекция. И если мне не изменяет память, а мне она не изменяет, я предупреждал, чтобы вы были готовы к занятию. — Ну так мы и подготовились. Спать вчера легли раньше. Боялись поездку проспать. Не до домашки было, — отшучивается кто-то с задних рядов. — Что ж, полагаю это ваш максимум, господин Цзинь Цзысюнь. Надеюсь к подготовке к моему экзамену вы отнесётесь с бо́льшим усердием, иначе вряд ли вы получите оценку выше «F», — безапелляционно произносит профессор, не получив больше в ответ ни недовольных возгласов, ни неуместных шуток. — Не стоит относиться к сегодняшнему дню несерьёзно только потому, что вы получили освобождение от остальных занятий. Это не выходной и не праздная прогулка — это полноценное занятие, за которое вы в конце получите соответсвующие оценки. Надеюсь всем всё понятно, а теперь возвращаясь к моему вопросу… Ванцзи как раз собирается ответить, когда его опережает студент из параллельной группы: — На прошлой неделе мы разбирали мифы и легенды Древнего Китая. А сам термин «цзянху» имеет очень важное значение для понимания морали китайских боевых искусств. — А разве само понятие «цзянху» это не что-то вымышленное? — на этот раз перебивает объяснения женский и очень неуверенный голос. — Точно, точно, — соглашается третий. — Я такое только в новеллах и встречал. Сейчас как раз модно писать в жанре сянься́.. — Слово «цзянху» состоит из двух иероглифов, что дословно переводится, как «реки» и «озёра». Однако на самом деле оно к ним никого прямого отношения не имеет и никакого конкретного места не означает. Это скорее интерпретируется как свободное странствие и идеология ухода из суетного мира, — продолжает рассуждать тот же студент и Ванцзи одолевает любопытство. Он оборачивается. Заслужившим его внимание оказывается Цзинь Цзысюань из параллельной группы. Ванцзи запоминает его имя только потому что они оба старосты и входят в студсовет, а не потому что тот поступил в университет благодаря отцовским связям. Слухи о нём, впрочем как и о Ванцзи, с первого курса множились и росли в геометрической прогрессии, обрастая всё новыми и новыми фактами. Что из этого правда, что ложь Ванцзи не знает, да и какая, к чёрту, разница, если Цзинь Цзысюань один из немногих, кто упорно доказывает, что заслуживает учиться здесь не меньше других?! И, да, стоит признать, у них действительно много общего: они много времени уделяют учёбе и предпочтут засидеться в библиотеке, чем оказаться на шумной тусовке; у обоих очень узкий круг общения; вокруг них крутится бесконечное количество сплетен. Они говорят, что думают, считаются высокомерными, но не откажут в помощи, если она действительно будет кому-то нужна. Но вот в чём разница: в отличие от Ванцзи к Цзинь Цзысюаню люди тянутся, словно он царь Мидас, способный даже кусок говна превратить в золото. Смогли бы они на явную схожесть характеров подружиться? Скорее нет, чем да. — Хочется состариться среди рек и озёр и на маленькой лодке вернуться к Небу и Земле, — задумчиво произносит профессор и прежде чем с его губ срывается очевидный вопрос, Ванцзи говорит: — Это размышление Ли Шань-иня из книги «Без сюжета», где реки и озёра буквально означают, как символ вольной и независимой жизни вдали от государственного надзора. — Отлично, — искренне радуется профессор Цзян. — Итак, связь между поездкой и темой последней лекции успешно найдена. На прошлом занятии мы действительно с вами разбирали мифологический характер истории. А теперь поднимите руку те, кто хоть раз в своей жизни слышал историю о Пяти великих орденах? — Ванцзи поднимает руку, а профессор, после короткой паузы добавляет: — Хорошо. А теперь из тех, кто с этой историей знаком, поднимите руку те, кто верит в её правдивость. Лань Чжань некоторое время колеблется, но руку всё же поднимает. — Интересно, — заключает с легкой усмешкой профессор. А затем обращается к Лань Чжаню: — Ванцзи, ты долго сомневался. Можешь объяснить свою позицию. — Я не верю в отдельные части истории, но разделяю мнение, что любая легенда основывается на чем-то реальном. — Кто думает так же? Ванцзи понятия не имеет, что творится на задних рядах — все молчат. Однако взгляд профессора выразительнее любых слов, а улыбка с каждой секундой становится всё отчётливее. — Отлично. Я лично тоже склонен верить, что пять великих орденов некогда существовали, в противном случае мы бы сидели не в комфортабельном автобусе, а в душной аудитории, — отшучивается профессор Цзян. — Мы с вами уже выяснили, что термин «цзянху» в течении многих веков проходил через переосмысление в древне-китайской культуре и со временем приобрёл более глубокое значение в литературе и истории,— продолжает объяснять он. — Оно создано под влиянием даосизма, буддизма, боевых искусств, а так же традиционной китайской медицины. В те времена люди практиковали инедию, отрекались от мирских благ и избирали путь совершенствования тела и духа, и верили, что однажды достигнут бессмертия. Даже первый император Цинь Шихуан был в поисках «эликсира вечной молодости». И раз уж мы все пришли к единогласному мнению, что за любой легендой стоит реальная история, возникает вопрос: какая история стоит за легендой о гуцине? — Вместо ответа в автобусе воцаряется гробовая тишина. — Напоминаю, что это было вашим домашним заданием. На короткое мгновение в автобусе воцарятся напряженная пауза. — Я ничего не нашёл, — решается произнести кто-то с галёрки. — Я тоже, — неуверенно подхватывают следом. — И я! И я! — выкрикивает каждый последующий. — Лично я смог найти легенду только об музыканте и дровосеке, — когда шум немного стихает, повышает голос Цзян Чэн. — Но что-то мне подсказывает, что это совсем не то, что нужно. — Легенда действительно интересная, но к нашему разговору, к сожалению, не имеет никакого отношения, — резюмирует профессор. — Логично предположить, — начинает говорить Вэй Ин, и Лань Чжань, не успев подумать, оборачивается. — Что речь идёт о какой-то опасной музыкальной технике. В древнем Китае игра на цине непосредственно отождествлялась с медитацией и считалась одним из способов самосовершенствования. Я как-то прочитал, что даже существовала мелодия, с помощью которой заклинатель мог призвать душу с того света и задать ей вопрос. Ванцзи слушает Вэй Ина слишком внимательно. Сначала не верит. Серьёзно? Этот мальчишка никогда не производил впечатление человека начитанного. Безответственного разгильдяя — да? Безнравственного лодыря — да! Беспринципного эгоиста — тоже да! Но никак не кого-то, кому интересно что-то помимо собственной персоны. И не хочется признавать, но Лань Чжань проникается к нему уважением. А ещё не может отделаться от мысли, что Вэй Усянь совершенно не меняется. Слова проносятся в голове с какой-то странной интонацией, словно он думает о друге, с которым давно не виделся. Но Ванцзи уверен: они раньше не встречались, да и знакомы всего ничего. Ну и с чего бы такие мысли?! — Между прочим, мелодия расспроса — одна из шести скрытых техник одного из орденов, — подхватывает тему разговора профессор Цзян и продолжает перечислять, загибая пальцы: — Мелодия расспроса, мелодия призыва, мелодия усмирения, мелодия скорби и мелодия подчинения. Последняя — шестая по счёту, что очень символично — мелодия забвения как и сама легенда о гуцине упоминается в некоторых источниках лишь вскользь, поскольку любые упоминания о ней были запрещены, а те немногие записи, которые успели сделать летописцы в древности были сожжены. — Почему? — Потому что люди боятся того, чего не понимают, — с грустной усмешкой поясняет профессор. — Итак, — продолжает он, слегка повысив голос и облокотившись о край сиденья, — краткий экскурс в историю для тех, кто с легендой оказался незнаком. Я, с вашего позволения, буду краток. Кому станет интересно и захочется подробностей: добро пожаловать в интернет. Некогда существовало пять великих орденов — Гусу Лань, Юньмэн Цзян, Цинхэ Не, Цишань Вэнь и Ланьлин Цзинь. Вскоре четыре из них объединились в войне против ордена Цишань Вэнь. Война шла ожесточенная и вскоре Орден Цишань Вэнь пал и в мире должен был воцариться мир. — Но что-то пошло не так, — в шутку предполагает кто-то из группы, и автобус наполняется синхронными смешками. — Мир боевых искусств по сути мало чем отличается от мира прогрессивного. Люди одинаковы в любое время в любой точке мира, — с какой-то усталой обречённостью доносит мысль профессор Цзян. — Мы объединяемся перед лицом общего врага, плетём интриги, ищем козла отпущения и за красивыми словами прячем самые отвратительные поступки. Совершаем преступления, прикрываясь благими намерениями, — задумчиво подводит он, и Ванцзи замечает тень слабой, вымученной улыбки на его лице. — Легенда о гуцине затрагивает только два ордена. Первый — орден Гусу Лань, адепт которого был прославленный юноша праведных взглядов и высоких моральных принципов. Второй — орден Юньмэн Цзян, адепт которого, если верить древним писаниям, была невероятной красоты девушка. Во время Низвержения Солнца, именно так прозвали войну с орденом Цишань Вэнь, она оставила Путь меча и встала на иной — Путь тьмы. — И что случилось дальше? — После того, как глава клана ордена Цишань Вэнь был убит начались массовые гонения. Любой, кто как-то был связан с орденом Вэнь или носил их фамилию считался врагом народа и подвергался преследованию. Людей убивали, использовали как живую мишень, морили голодом и сгоняли в специальные лагеря. В основном в них попадали ни в чём не повинные сельские жители, дети, женщины и старики. Кровь смывалась только кровью. — Но это же неправильно, — произносит женский голос. — Неужели все остальные были с этим согласны и не сказали ни слова против? — Ну почему же! Были и те, кто так не считал, но мало кто осмеливался высказать недовольство. Встать на сторону клана Вэнь было всё равно что повесить себе на спину мишень. Основательница тёмного пути оказалась единственной, кто решился встать на их защиту. Но как я уже и сказал: люди боятся того, чего не понимают. Путь тьмы, которому она следовала не принимался в мире заклинателей, поскольку считался опасным, аморальным и противоречащим всему. Освободив людей, она стала изгоем в мире заклинателей, оставила собственный орден и укрылась на могильных холмах. Профессор замолкает и в автобусе снова начинается оживлённая болтовня. Но в голове Ванцзи — белый шум. Грёбаные помехи. Среди которых отчётливо выделяется один единственный вопрос: почему? Почему от этой истории сердце сжимается, словно ещё чуть-чуть и перестанет биться?! Почему это так похоже на его кошмары, где лютая, скребущая в душе тоска костлявыми пальцами цепляется за горло, пытаясь забрать Ванцзи с собой — туда, где он совсем один. Лань Чжань хмурится, пытаясь вытрясти ерунду из собственных мыслей. Поднимает взгляд, желая отвлечься. И сталкивается с выразительным взглядом профессора Цзяна. Он смотрит так словно книгу читает. Ванцзи даже кажется, что всё о чём он думает отпечатывается у него на лице. Но зрительный контакт резко разрывается и профессор Цзян, как ни в чём не бывало, продолжает рассказ: — Адепт ордена Гусу Лань хоть и был человеком самых высоких нравов, но и его постигла участь влюбиться. Только вот проблема была даже не в том, что он любил — увы! — безответно, а в том, что этим человеком оказалась заклинательница, отрекшаяся от пути меча. Каждая их встреча заканчивалась недопониманием, но даже не смотря на абсолютную противоположность характеров адепт клана Лань пытался найти способ её спасти, поскольку путь тьмы, которому она следовала разрушал не только тело, но и душу. К сожалению, у легенды финал очень печальный. — Ничего страшного. Наши девчонки исправят вселенскую несправедливость и напишут тонну фанфиков со счастливым концом, — самодовольно заявляет кто-то с задних рядов. — Ага, — подхватывают следом. — И для большей трагичности поменяют заклинательницу на заклинателя. — Что ж, — с улыбкой произносит профессор. — Если кто-то из вас действительно напишет и не побоится отправить работу мне, то получит дополнительные баллы не только за старания, но и за смелость, — вставляет ремарку он. — Профессор Цзян, так чем же в итоге всё закончилось? — В конце концов четыре ордена вновь объединяются и организуют второй карательный поход на могильные холмы. Остатки клана Вэнь уничтожаются. Заклинательница теряет рассудок и погибает во время осады. Адепт встаёт против собственного ордена, за что после был сурово наказан. Но как только его раны затянулись, то первое место, куда он отправился были могильные холмы. Не найдя даже костей он начал странствовать по всему свету, бороться с нечистью за что в мире заклинателей стал известен, как «находящийся всегда там, где творится хаос». — И что он пытался этим доказать? Дурак что ли? — язвительно замечает Цзинь Цзысюнь. — Это ты дурак, — возмущается женский голос. — Вероятно, раз заклинательница следовала пути тьмы, то он надеялся, что она рано или поздно выдаст своё присутствие, — произносит на этот раз Цзян Чэн. — Верно, — одобрительно кивает профессор Цзян. — Отчасти ещё и потому, что любая попытка призвать возлюбленную с помощью мелодии расспроса, о которой нам так удачно поведал студент Вэй Усянь, оказывалась безуспешной, — заканчивает свою мысль он. — Как раз во время своего странствия он оказывается в небольшой деревушке, где по слухам стали пропадать души людей. Но вместо того, чтобы сразить, наводившего беспорядки, демона, адепт делает кое-что другое — он заключает с ним сделку. Чтобы встретиться с возлюбленной в одной из следующих жизней он должен был выполнить два условия. Первое — отдать демону половину своей непрожитой жизни. — А второе? — Неизвестно, — пожимает плечами профессор Цзян. — После этого имя адепта, как и имя его возлюбленной, было стёрто из истории, а самого его заточили в Ледяной пещере на тринадцать лет. Адепт со смирением принял наказание и попросил о дозволении взять с собой только одну вещь… — Гуцинь, — догадывается Вэй Усянь. — Да, — соглашается профессор. — Находясь в заточении он играл одну и ту же мелодию каждый день в одно и тоже время. Она была настолько… — он делает паузу и несколько раз щёлкнув пальцами, наконец, произносит: — чувственной, настолько проникновенной, что вскоре в деревню Цайи стали съезжаться со всей Поднебесной. Многие странники даже записывали ноты, а возвращаясь домой делились историей о заточенном в пещере заклинателе, который наигрывал мелодию в память о своей умершей возлюбленной. — Как романтично, — мечтательно тянет одна из студенток. — Действительно, — соглашается с ней профессор и переводит быстрый взгляд на Ванцзи. — Когда срок его заточения подошел к концу адепт бесследно исчез. Но после его исчезновения ещё несколько дней каждую ночь из пещеры звучала та самая мелодия. Тишину в автобусе разрывает протяжённое кем-то: «Во-оу!» А следом: — У меня от этой истории мурашки по всему телу, — обнимая себя за плечи, произносит девушка, сидевшая прямо за Ванцзи. — Да уж. Грустная история. Влюбился не в того человека, предал собственный орден, заключил сделку с демоном. Теперь понятно почему все упоминания об этой истории уничтожили. — А мне кажется он заслужил такое наказание, — с явным пренебрежением произносит Цзян Чэн. — Это ж каким придурком надо быть, чтобы поверить словам демона. — А мне его очень жаль, — тихо мямлит женский голос. — Он это сделал, чтобы в следующей жизни воссоединится с той, которую любил. — Вечно вы девчонки все романтизируете. — Да уж! Не хотела бы я быть этим человеком. Такой судьбе не позавидуешь. — А я вот не хотел бы быть тем человеком, ради которого адепт ордена пошел на такие жертвы, — вставляет комментарий Вэй Усянь, и Лань Чжань вздрагивает. Его слова неприятно царапают слух, словно ржавый гвоздь черкает по стеклу. — Интересное замечание, — с интересом подмечает профессор, скрестив руки на груди. — И почему же? — Очевидно же, что это эгоистичный поступок. И с настоящей любовью никак не вяжется. — Идиотский или нет судить не нам, — вступает в диалог Лань Чжань. — Мы не имеем права порицать человека за его поступки, тем более не зная всей истории. Это все равно, что осуждать книгу, не прочитав её до конца. — Благими намерениями выстелена дорога в ад. Слышал такое? — в тон ему парирует Вэй Ин. — Он отдал половину своей жизни демону, а оставшуюся провёл в заточении. Его имя в буквальном смысле вычеркнули из истории и ради чего? Сомневаюсь, что ради высокой любви, — скупо усмехнувшись, продолжает он. — Скорее ради собственных эгоистичных побуждений. — И в чём же его эгоизм проявился? — В том, что он поставил на кон всё, ради бессмысленной любви, ради себя и желания быть с тем, кто подобной жертвы не просил. — Большую часть своей жизни он жил по правилам, поступал, как должен и ставил в приоритет честь ордена в ущерб собственным интересам, — с нажимом объясняет Ванцзи. — Он был влюблён в человека, которого общество ненавидело и возводило эту ненависть в абсолют. Естественно, что его убеждения пошатнулись. — Что лишний раз доказывает всю абсурдность ситуации, — не унимается Вэй Ин. — Если не нравится следовать по выбранному пути никогда не поздно найти новый. Ванцзи закрывает глаза и сводит брови к переносице. Разговор начинает утомлять. Он не привык спорить и что-то кому-то доказывать. Просто… Переубедить Вэй Ина всё равно что пытаться остановить приближающийся навстречу поезд с помощью вытянутой руки. Абсолютно нерационально. Поэтому говорит: — Очень удобно в двадцать первом веке осуждать человека за решения, которые он принимал, проживая в совершенно другой эпохе. На этот раз по салону пролетает синхронное: «у-у-у!» А Вэй Ин, кажется, впервые за всё время их знакомства замолкает. Открывает рот, намереваясь ответить, но ни слова не произносит. Словно смысл сказанного до него доходит только сейчас. Он смотрит в упор. Смотрит на Ванцзи так, словно вызов бросает: давай — кто кого? И Лань Чжань принимает правила игры и кое-что замечает: то высокомерие, с которым Вэй Ин разговаривал пару минут назад медленно сменяется растерянностью. Ванцзи сглатывает. Потому что пауза затянулась. Потому что он ещё никогда не смотрел так долго кому-то в глаза, желая что — услышать ответ? Бред какой-то! Его не должно волновать чужое мнение. Его не должно трогать, что думает Вэй Усянь, но оно трогает. Оно волнует. Бьет под дых и не даёт нормально дышать. — Так, давайте для начала успокоимся, — голос профессора Цзяна разрывает образовавшуюся тишину. Ну наконец-то!.. — Дебаты дело хорошее, — продолжает он, — но ссориться ни к чему. В любом случае это всего лишь легенда. Что из этого правда, а что приукрашенный вымысел — мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Поэтому предлагаю спор на данной ноте закончить. Ванцзи замолкает. Облокачивается на спинку кресла. Вэй Ин тоже молчит. — Профессор Цзян, а мне вот что интересно, — доносится с правого ряда, — откуда вы знаете эту легенду раз любые упоминания о ней давно были утрачены. — Оставьте учителю его секреты, — не скрывая улыбки отвечает профессор Цзян. — Иначе как ещё мне вас удивлять на наших занятиях? — Это потому что профессор Цзян писал диссертацию на тему древнекитайской мифологии, — вновь встревает Вэй Ин. Из его голоса исчезла напряженность, сменившись чем-то другим. Чем-то, что Ванцзи не будет распознавать. Не хочет. Хватит с него!.. — Неужели вы читали мою диссертацию? — с неприкрытым удивлением интересуется профессор, переключив всё своё внимание на Вэй Усяня. Тот отвечает, скучающе: — Да, ознакомился. Вышло вполне занимательно чтиво. — Что ж, сочту ваши слова за комплимент. А теперь задание на дом — написать эссе-анализ. Тема свободная, но в рамках последних лекций. — Это как? — Очень просто. Поднимите любую тему, которая так или иначе связана с древнекитайской мифологией. Например, студенты Вэй Усянь и Лань Ванцзи в своём споре затронули морально-нравственные ценности человека и разницу мышления древнего общества и общества современного. — А какой объем должен быть у работы? — Я вас не ограничиваю. Хоть страница, хоть двадцать. Задача не в том, чтобы уложиться в определенный обьем, а чтобы вы научились размышлять. Затрагивать те темы, которые вам действительно интересны. Представьте, что вы ведете диалог с самим собой и пытаетесь докопаться до правды. — Правда у каждого своя, — с лёгкой тоской в голосе, подмечает Вэй Усянь. — В этом и смысл. — Автобус заполняется оживленными переговорами и профессор делает три громких хлопка, чтобы вновь привлечь к себе внимание: — И последнее: сдать работу нужно будет не позднее вечера понедельника. — Э-э-э, профессор Цзян, а чего так мало времени на подготовку? — Задание лёгкое. У вас впереди целые выходные. Пользуйтесь временем рационально, — отвечает на очередное недовольство он с явным воодушевлением. — Вопросы есть? В ответ прокатывается синхронное: «Не-ет!» — Отлично, — произносит профессор Цзян скорее для себя, чем для студенческой аудитории и, наконец садится на место и отворачивается к окну. Ванцзи делает тоже самое. Лучше так, чем копаться в собственных мыслях. Лучше сосредоточиться на чем-то незначительном: на звуках проезжающих за окном автомобилей или на шуме двигателя в салоне, да на что угодно, лишь бы снова себя не накручивать. Помогает, правда, ненадолго. Лань Чжань улавливает смех даже в несмолкающем гуле голосов. Его смех. Не такой как обычно, но всё равно слишком узнаваемый. Слишком выделяющийся на фоне всех остальных. Как и его обладатель. И Ванцзи снова чувствует чёртово раздражение. Оно появляется настолько неожиданно и не вовремя, что он не успевает проконтролировать собственные эмоции. Злость, досада, негодование — верхушка айсберга. А вот представить, что происходит там — под водой — попросту страшно. Ванцзи боится, что если нырнёт, то обратно банально не выплывет. Захлебнётся. Поэтому заталкивает ненужные мысли настолько глубоко, насколько это вообще возможно. Легче становится, но странная обида — не то на Вэй Ина, не то на себя — никак не проходит. Лань Чжань разминает затёкший затылок. Стойкое чувство, что кто-то пытается просверлить в нём дыру ощущается как никогда. И буквально удерживает себя, чтобы не обернуться. Чёрта с два!.. Не дождётся!

***

Облачные глубины — это не только огромный музей-заповедник, в котором представлены культурные объекты наследия Китая и исторические достопримечательности, но и единственный в своём роде тематический парк, простирающийся на несколько десятков квадратных километров, где, не смотря на современные блага цивилизации всё устроено так, чтобы каждый посетитель по-настоящему проникался не просто древнекитайским бытом, но и образом жизни и мысли жителей деревни и ордена в частности. — По выходным в парке проходит историческая реконструкция, — продолжает распинаться гид. Ванцзи все пытается вспомнить, как тот представился в самом начале, но подсознание молчит. А вот девчонки, завороженные молодым и образованным парнем, обращаются к нему просто: Сяо-ге. Ну Сяо-ге так Сяо-ге!— Здесь можно через специальные терминалы обменять нынешние деньги на копию старинных монет и расплачиваться ими на торговой улице и в сувенирных лавках. Или приобрести костюмы. Можно нарядиться как простым крестьянином, так и адептом ордена. Покататься на лодках по озеру, перекусить в местных постоялых дворах. Во время праздников очень многие посетители даже остаются там ночевать, поскольку единственный отель неподалеку забит под завязку. Люди бронируют за несколько месяцев заранее, вот мы и пришли к решению оставлять посетителей на территории парка в эти периоды. Спать, правда, там не очень удобно, — почесав затылок, подмечает он, — зато способствует более глубокому погружению в атмосферу. — Прям китайский Дисней Лэнд, — комментирует Цзинь Цзисюнь. — Ну-у, не Дисней Лэнд, конечно, — натянуто улыбается Сяо-ге, — но мы все равно очень гордимся этим местом. Резиденции остальных орденов сохранились намного лучше, поэтому сейчас наши представители ведут переговоры, чтобы организовать ещё четыре подобных парка. За исключением Могильных холмов, конечно же. Это место мы так и не нашли, — с сожалением в голосе заключает он. За разговорами проходит большая часть пути. На это у их неорганизованной, но очень болтливой группы уходит минут сорок. А вот потом начинаются приключения: дорога из спокойной и ровной превращалась в нечто похожее на полосу препятствий и на оставшуюся часть пути по склону они тратят ещё час. Вопросов никто не задаёт. Даже Вэй Ин шутить не пытается, словно силы бережёт. Да и не только он. Лишь иногда до Лань Чжаня доносится пыхтение, кряхтение, демонстративные вздохи и еле слышные ругательства. Гид подбадривал, конечно, всех ребят, как мог, но Ванцзи в кои-то веке понимал недовольных: о том, что их ждёт восхождение в гору никто не говорил. — Почти пришли, — в очередной раз заявляет Сяо-ге, на что получает резонный ответ: — Вы нам это уже раз пятнадцать говорили. — На этот раз в последний. Обещаю, — и не врёт. Уже через пять минут они выходят на открытую смотровую площадку, удобно расположившуюся на небольшом выступе. С неё, огороженной невысокими деревянными перилами, открывался вид на глубокую горную долину. — Близко к краю не подходите, — тут же командует Сяо-ге. — Там очень крутой спуск. Будьте осторожны! Но толпа всё равно разбредается в разные стороны. Самые уставшие тут же разваливаются на земле, в то время, как более стойкие со всех ног несутся к самому краю, за что получают громкий профессорский выговор. Ванцзи обводит взглядом площадку, пытаясь найти самое уединённое место. И находит: чуть в стороне на самом обрыве росло небольшое дерево. Его ствол был сильно накренён; ветки переплетались друг с другом, словно змеи, а листва напоминала огромные хлопья снега, за тем исключением, что не таяла, едва коснувшись земли. Оно сливалось с фоном и было непримечательным и выделяющимся одновременно. И чем ближе Ванцзи к нему подходит, тем отчетливей слышит бешеный стук сердца, который с легкостью заглушал взволнованные визги девчонок. В голове проносятся десятки слов и ни одного приличного. То, что открывается его глазам простым и блеклым «красиво» назвать язык не поворачивается. Вид сверху завораживал и в то же время ужасал. И чувства, странные, абсолютно нежданные, таранят его, накрывают с головой. А он понятия не имеет как с ними справится. Страх, восторг, тоска. Ванцзи чувствует что-то ещё, но не понимает что. Не может разобрать. Поэтому смотрит. Смотрит, как высокие скалы утопают в тумане, а затем снова проглядываются сквозь него; как шумит вдали водопад, как гудят и болтаются от сильного ветра в разные стороны натянутые до предела канаты; как птицы беспорядочной россыпью вздымаются вверх, а затем снова прячутся в кронах высоких деревьев, таких же хаотично-растущих и цепляющихся корнями за скалы. А ещё замечает лестницу. Она то появляется, то вновь скрывается в густых лесных зарослях, но непременно приводит к высоким арочным воротам. Нет. Точнее к тому, что от них осталось: к двум огромным полуразрушенным каменным колоннам. Когда-то здесь кипела жизнь. Абсолютно неведомая, но наполненная разными событиями. Когда-то адепты ордена, облачённые в белые одеяния, отправлялись в странствия, проходя через арку, где, возможно, их приветствовали уставшие дозорные, поднимались по лестнице, а потом, спустя время, так же возвращались домой. Теперь от этого дома ничего не осталось. Время не пощадило ни лестницу, ни арку, а адепты превратились в историю. От раздумий его отвлекает настойчивый голос профессора Цзяна. Ванцзи делает шаг, но, наткнувшись взглядом на Вэй Уясня, останавливается. Он не видит его лица, зато замечает напряженную спину; руки, сжимающие деревянные ограждения, растрёпанные ветром волосы. Первую мысль — подойти к нему, Лань Чжань пресекает на корню. Он будет только мешать. Да и смысл? А вот смотреть…Смотреть никто не запрещает. Да и не может он отвести взгляда, как бы не хотелось обратного. Вэй Ин слишком контрастировал в своей бордовой худи и тёмных брюках на фоне скрытых в сером тумане гор. Интересно, о чём он думает? Лань Чжань так крепко погрязает в мыслях и засматривается на Вэй Уясня, что не сразу расслышит, как профессор к нему обращается: — Ванцзи, иди сюда скорее. Он не сразу понимает, что за ажиотаж, но, заметив в руках гида фотоаппарат, всё встаёт на свои места. Ванцзи останавливается с краю, смотрит в объектив камеры. Щелчок затвора срабатывает три раза, и, удостоверившись, что фотка получилась хорошей, Сяо-ге вскидывает вверх большой палец, а профессор тактично напоминает не забывать свои вещи и забирать с собой мусор, если есть таковой. Дорога обратно оказалась быстрее и легче, не смотря на то, что шли они они тем же путём. Но никто не жаловался. Оживлённые разговоры возобновились, когда они спустились со склона на просёлочную дорогу. Ванцзи на этот раз идёт рядом с профессором, но не в конце колонны, а практически вначале, с огромным интересом слушая различные факты, рассказываемые Сяо-ге. Так Лань Чжань, например, узнал, что заклинатели ордена Цинхе Не зачастую умирали очень молодыми, впадая в безумие, потому что совершенствовались с помощью сабель, что и вызывало проблемы с контролем ци. Девиз ордена Юньмэн Цзян гласил «стремиться достичь невозможного», что казалось Ванцзи весьма символичным; клановым узором ордена Вэнь являлось солнце, означающее, что они могли соперничать с ним в сиянии и ровняться с ним в долголетии, а глава ордена Ланьлин Цзинь после победы над орденом Цишань Вэнь, решил занять место верховного заклинателя. Не стремился к власти только орден Гусу Лань. Они следовали девизу «будь праведен». Его адепты отличались высокими моральными принципами и благопристойностью и знали наизусть три тысячи правил, которые были высечены на стене послушания. — Нифига себе! — присвистнув, протягивает Вэй Ин, когда они наконец подходят к деревянным воротам. — У них в ордене и правда было больше трёх тысячи правил? — Да, но до нас, к сожалению, сохранилась лишь часть, — в тон ему отвечает Сяо-ге. — И что? — вновь перебивает Вэй Усянь. — Из всех трёх тысяч ни одно не повторялось? — А это правда, что заклинатели могли летать на мечах? — интересуется девушка, идущая рядом с Лань Чжанем. — Правда. Только дело не в мече, а в силе золотого ядра совершенствующего. Что интересно, — подмечает Сяо-ге, — смерти заклинатели не страшились. А вот потеря золотого ядра для них была участью похуже смерти. На его формирование у них уходили годы, но утратив золотое ядро, восстановить его было невозможно. — Возможно, — резко прерывает профессор Цзян. — Один целитель из ордена Цишань Вэнь пришел к выводу, что золотое ядро можно пересадить из одного тела в другое, при условии, что тот у кого будут его вырезать должен находится во-первых, в сознании, а во вторых, без обезболивающих на протяжении всей трансплантации. Как думаете, кто-нибудь в здравом уме и по своей воле согласился на такое? Ответом стала пауза. — Хотя, — продолжает профессор, — среди историков бытует мнение… — Бездоказательное, — тут же встревает Сяо-ге. —… что основательница тёмного пути оставила путь меча как раз потому, что лишилась духовных сил, пожертвовав своим золотым ядром. — И кому же она его отдала? — с неприкрытым удивлением интересуется Цзян Чэн. — К сожалению, ответ на этот вопрос мы никогда с вами не узнаем. — Глупая что ли? — искренне не понимает Цзян Чэн. — Никогда бы так не сделал, — в конце концов, добавляет он, что вызывает у профессора легкую усмешку. — Золотые ядра, заклинатели, летающие мечи, — вклинивается в разговор кто-то из параллельной группы. — Неужели всё это было по-настоящему? — Существует легенда, — тут же подхватывает профессор Цзян, и Ванцзи оборачивается на его голос вместе со всеми, наблюдая, как тот, заложив руки за спину внимательно изучает содержимое одной сувенирной лавки. — О скульпторе, который высек из камня статую своей умершей жены. Но однажды на пещеру, где эта статуя находилась, натолкнулись, заблудившиеся в лесу из-за не погоды, путники. Так как пещера не была храмом, да и никаких других опознавательных табличек не нашлось, они сделали вывод, что статуя не что иное, как облаченное в камень божество. И дали ему имя — Безымянная богиня. Они подносили ей дары, жгли палочки для благовоний и просили о скорейшем возвращении домой. На следующей день погода улучшилась и путники, покинув пещеру, отправились дальше. И вскоре молва о Безымянной богине разлетелась по всей Поднебесной. Всё больше и больше людей приходили просить богиню о помощи. Чем больше молитв люди ей возносили, тем больше сил черпал бездушный камень и вскоре желания просящих действительно сбывались. Бесплодная пара получила благословение в виде ребенка, немой начинал говорить, больной — непременно выздоравливал. Вера дала богине силу. — А ведь и правда, — протягивает Вэй Ин, непонятно когда оказавшийся рядом с Ванцзи. — Логично, что если вера дала силу богине, то её отсутствие эту же силу аннулирует. — Даже небожитель может умереть, если на земле у него не останется ни одного последователя, — углубляется в объяснения профессор Цзян. — Со временем люди научились справляться со всеми недугами самостоятельно. Появились новые профессии. Многие болезни, которые ещё тысячу лет назад считались смертельными, сейчас лечатся одним уколом. Наука прогрессировала. Теперь многие вещи считаются настолько неотъемлемой частью наших жизней, что мы себе вряд ли представим, как выходим из дома без телефона. — Профессор, у меня есть вопрос, — прерывает объяснения один из студентов, поднимая руку. — Мы с родителями каждый новый год ходим в храм молиться. И таких как мы много. Разве это не считается? Мы конечно идём в ногу со временем, но от веры мы не отказались полностью. Мы так же продолжаем просить об удаче, благополучии и счастье. — Фигня это всё, — прерывает объяснения другой. — Я тоже ходил в храм молиться, но до сих пор не получил новенький макбук эйр! Одобрив шутку, толпа смеётся. — Очень дельное замечание, — с улыбкой произносит профессор Цзян. — Только ответьте себе на вопрос: когда вы просите богов о любви, о несметном богатстве или о недюжинном таланте, что вы надеетесь получить? Что ваша вторая половина сама постучит вам в дверь? Что на вашей карточке ни с того ни с сего появится цифра с тридцатью нулями? Стать успешным или пройти путь, который сделает вас успешным — что ценнее? Для Ванцзи ответ очевиден. После непродолжительной паузы, Вэй Ин первый прерывает затянувшееся молчание. Говорит: — Для этого верить в богов необязательно, — его голос звучит пренебрежительно, и Лань Чжань поворачивает голову. Взгляд полный разочарования, с которым он сталкивается сложно спутать с каким-то другим. Ванцзи на него натыкается и тут же теряет. Вэй Ин отводит глаза резко, немного нервно, словно боится, что за этим взглядом Лань Чжань увидит что-то ещё. И он больше не чувствует раздражения, учащённого сердцебиения, да и желания отвернуться. На смену нечто приходит другое — понимание. — А я вот ничего не понял, — произносит студент, который ещё несколько минут назад говорил про макбук. — Какие твои годы, — с улыбкой произносит профессор и расплачивается с торговцем. Лань Чжань прислушивается к оживлённым разговорам одногруппников, но быстро теряет интерес и к одногруппникам, и к их разговорам. Почему-то их последний диалог с Вэй Усянем не даёт покоя. Будто острой костью застревает где-то внутри. Его гложет то ли вина за собственные слова, то ли обида на Вэй Усяня. Что из этого хуже распознать оказывается сложнее, чем решить задачку со звёздочкой по математическому анализу. Лань Чжань настолько привык держать всё под контролем, даже собственные эмоции, что сейчас тупо не справляется с их управлением. Его словно посадили за руль и сказали: на, мол езжай. А Ванцзи понятия не имеет как это делать. Для него это всё… слишком… С одной стороны, есть он и его слова, от которых, уж кто, а Лань Чжань точно отказываться не собирается. Он до сих пор считает — и всегда считал! — о человеке судят по поступкам, что нельзя оглашать приговор, выслушав только одну сторону. Но с другой, если подумать, Вэй Ин тоже был прав. По своему. И Лань Чжаня просто просто разрывает от крутившихся в башке противоречий. И что важнее? Семья и нерушимые принципы? Или любовь и желание за неё бороться? Разве быть с тем кого любишь не смотря на всякие «не» действительно эгоистично? Хотеть его видеть, держать за руку, знать, что с ним всё в порядке, пытаться защитить — плохо? Умом Ванцзи понимает, что слова Вэй Ина адресованы не ему, а другому, возможно никогда не существовавшему человеку. Но он настолько проникается его историей, что принимает мнение Вэй Усяня за константу. Словно он понимает каково это прожить жизнь человека, который потерял возлюбленную, предал семью, а сам умер от тоски в заточении. — Простите, — звонкий знакомый голос раздаётся совсем близко и, дёрнувшись, Лань Чжань снова натыкается на Вэй Ина. На этот раз не только взглядом, но и плечом. И как у него получается подкрадываться так незаметно? Не в первый раз уже. — А что это за лента у него на лбу? — указав на картину, интересуется Вэй Усянь. Стоять рядом с Вэй Ином всё ещё неловко и Ванцзи отходит в сторону. Скользит взглядом к дальней стене, где действительно висела картина. На ней был изображен юноша. Его взгляд был опущен к музыкальному инструменту, лежащему на коленях, а на лбу повязана лента с вышитыми на ней облаками. Ванцзи смотрит, не моргая, кажется целую вечность и только потом понимает, где находится. Он так сильно погряз в своих мыслях, что даже не заметил, как они оказались в небольшом помещении, где повсюду расставлены музейные экспонаты. — Лобная лента это довольна отличительная часть формы ордена Гусу Лань, — не растерявшись, отвечает на вопрос Сяо-ге. — Обычные лобные ленты носили приглашённые в орден адепты, а ленты с расшитыми узорами в виде облаков могли носить только прямые члены клана. Самое интересное, что лобная лента напрямую связана с девизом ордена Гусу Лань, который трактовался как «держать себя в узде». Основатель ордена Лань Ань сказал, что отпустить себя можно только с тем человеком, который становился его спутником на стезе самосовершенствования. Таким образом, поколениями передавалась традиция, что лобная лента — это особый объект очень личный и деликатный. Никому не разрешалось её касаться, кроме самого адепта, а так же человека, что был предназначен ему небесами. — Это что же получается? Потрогал ленту — женись? — не сдерживается от замечания Вэй Ин. — А как же узнать друг друга поближе? — Не неси чушь, — резко осаждает его Цзян Чэн. — А разве не так? Придумали правил больше трёх тысяч, одеваются словно траур держат, так еще и ленты со скрытым умыслом. А если кто-то об этом не знает, то что тогда? Кучка ханжей топят за праведность. Уверен там каждый второй ещё тем извращугой был. Разве я не прав? Лань Чжань, что ты думаешь? — вновь интересуется он и впервые за долгое время обращается к Ванцзи. А он понятия не имеет, что на это ответить. Поэтому выдаёт короткое: — Вздор! — Вот и я говорю… — Вздор ты несёшь, — подхватывает Цзян Чэн, но Ванцзи теряет интерес к их разговору. Как же надоели их препирательства! В помещении становится душно. Он выходит на улицу и направляется к расположившейся напротив бульонной. — Лань Чжань, подожди! — Вэй Ин хватает его за локоть, но вовремя успевает спохватиться и, поджав губы, отпускает. Говорит: — В общем, я хотел извиниться за то, что вспылил на тебя в автобусе. Сам не понимаю, почему так взорвался. Обычно мне это не свойственно. Видимо я слишком близко всё воспринял и мне стало… — он пытается подобрать слова, — обидно что ли. Они вместе учились, вместе сражались, а получилось всё как-то неправильно. Ванцзи не верит своим ушам. От того факта, что об их разговоре думал не он один становится легче. — Нет, — отвечает Ванцзи. — Ты был прав. Это действительно эгоистичный поступок. — Значит мы оба правы, — неуверенно добавляет Вэй Усянь. — Ну или не правы, — пожимает плечами он. — Реальную историю мы вряд ли когда-нибудь узнаем, — добавляет он, а затем замолкает. Говорит после небольшой паузы: — Знаешь, я в некоторой степени даже завидую этому основателю или основательнице тёмного пути. Может я и не хотел бы, чтобы ради меня жертвовали жизнью, но она встретила по-настоящему родственную душу. Я бы тоже хотел однажды встретить такого человека. Вопрос: а как же Цзян Чэн чуть не слетает с губ, но Ванцзи вовремя придерживает язык за зубами. Уж это точно его никаким боком не касается!.. — В любом случае, профессор был прав: абсолютно неважно древний Китай или современный. Прославленные заклинатели, как оказалось тоже всего лишь люди. А нам простым смертным свойственно ошибаться, — на выдохе заключает Вэй Ин. — Мгм, — лишь выдавливает из себя Ванцзи. — Ну так что — мир? — улыбается Вэй Ин и выставляет мизинец. — Мир, — соглашателя он, но на жест никак не отвечает. — У тебя что гаптофобия? — вдруг интересуется Вэй Усянь. — Нет. — Ну раз та-ак… — произносит он с улыбкой, а затем резко сплетает их мизинцы вместе. Лань Чжань рефлекторно пытается освободиться, но Вэй Ин цепляется за него намертво. Смеётся: — Эй, ты чего? Я же не кусаюсь. Уж лучше бы кусался! Тогда наверняка у Ванцзи хватило бы смелости его оттолкнуть, а не чувствовать себя дураком от обычного прикосновения. Но Вэй Ин первым прерывает тактильный контакт. — Кстати, у меня тут кое-что есть для тебя, — говорит он, доставая из-за пазухи небольшой крафтовый пакет. Протягивает. — Держи. Не бог весть что, но говорю сразу назад я его не приму. Считай это моим примирительным подарком. Лань Чжань принимает подарок не сразу. Не решается. Не знает как. Ему раньше никто и никогда подарков не делал. А Вэй Ин не дожидается и сам открывает пакет, доставая плетенный браслет с серебряным кулоном в виде облаков. Он отрывает бирку и, взяв Ванцзи за руку, осторожно надевает браслет ему на запястье. — Мне нравится, — не отпуская руки, заявляет он. — А ты что скажешь, второй молодой господин Лань. Лань Чжань резко вскидывает голову. — Как ты меня назвал? — Лань Чжань?! — то ли утвердительно, то ли вопросительно повторяет Вэй Ин. — А что? Неужели ему послышалось?!.. — Всё нормально!.. — Слушай, я тут… — Вэй Усянь, сколько можно тебя искать, — кричит Цзян Чэн. — Тебя профессор ищет. Иди сюда быстро. Вэй Ин переводит взгляд с Цзян Чэна на Лань Чжаня и, поджав губы, говорит: — Ну-у, увидимся ещё, — и уходит. А Ванцзи с места не двигается. Он смотрит на руку, которая легким покалыванием всё еще хранит чужое прикосновение. И на кулон в виде облака, напоминавший, что это не сон.