Afterglow that blooms in howling flames

      Адам лежал в сене и смотрел в небо, ещё не холодное осеннее, но уже покрытое рваными тучами и готовился к тому, чтобы вставать и выдвигаться в лес. Время подходило к полуночи, все приготовления закончены. Осталась пара последних деталей, прежде чем одеться и пуститься в путь. Он повернулся к Мие, так же не сомкнувшей глаз и также глядящей в небо:       - Прежде чем я уйду, я хотел бы тебе кое что отдать, как знак моей защиты. - он надел на шею девушки медальон в виде белой змеи с алыми глазами.- пускай это будет с тобой и напоминает тебе о том, как ты сделала шаг навстречу новому. - Я не знаю, как тебя благодарить, Адам… Он ведь дорог тебе, зачем ты его отдаёшь? - Единственное, то ты можешь сделать для меня- это беречь себя, чтобы я был спокоен, что ты живёшь своей жизнью и живёшь вольно. Это всё, что мне нужно. - А ты уверен, что смогу? - Не знаю. Но думаю, что это всяко лучше, чем жить так… Выйти замуж за кого-то, кого не любишь, родить ему детей и провести молодость и старость у печи и веретена. - Тогда я попробую… Когда я должна буду выдвигаться? - Когда Большой Ковш сместится ближе к лесу, только смотри, чтобы за тобой не следили. И пришпорь коня, чтобы как можно быстрее уехать от деревни. Где-то в лесу мы встретимся, и я отвезу тебя в поселение. - Хорошо… Надеюсь, так и будет.- Мия поцеловала его ещё раз и стала собираться. Мужчина ушёл в корчму за тем, чтобы забрать бурдюк вина в дорогу и немного мяса, а также проверить их с Евой комнаты. Забрав со стойки припасы, он поднялся на второй этаж и стал внимательно осматривать комнаты, чтобы там не осталось ни следа их пребывания, ни запахов. Единственное, что оказалось забыто- вышитый платок Евы, который он до этого не видел. Платок пах яблоками и цветами, так по-весеннему тепло и нежно. Он спрятал платок в карман плаща и стал спускаться.       Люд стал помалу расходиться по домам, а кто-то и вовсе остался спать на лавках , или на сеновале. Завтра будет второй день празднования и людям предстоит хорошо повеселиться перед сбором последнего урожая и приготовлениям к суровой зиме. Адам завидовал их самобытности, хотел вернуться в те времена, когда его жизнь была чем-то похожей на их. По его мнению, эта простая деревенская жизнь была лишена забот и опасностей. Пускай и были лишения, но зато не было риска получить серебряный арбалетный болт в голову, или быть сожжённым. Он скучал по старой жизни, а с ней скучал и по близким. За эту ночь он несколько раз едва не назвал Мию именем его сестры. «Бирна…» - это имя крутилось в голове у Адама, а на вкус оно было, как карамель и орехи, такое же сладкое и тягучее. Но оно осталось в далёком прошлом, покрытое кровавой вуалью, как и всё, что было до того, как он остался один. Он ненавидел видеть сны- только они мучили его и не давали забыть, не давали убежать. И он боялся, что в его снах появится и Мия. Странно, как он успел привязаться к этой девчонке и позволить себе быть немного иным. Таким, каким он был очень много лет назад. В этой деревне его не интересовал никто, кроме неё, хоть и запах крови молодых девушек порой кружил ему голову, как восточные благовония, заставляли хотеть выть и бросаться в желании утолить жажду.       Адам проходил мимо церкви и слышал оттуда странные звуки, которые перебивались громкой молитвой, звучащей набатом в деревянных стенах. «До чего же странная исповедь в этих краях…»- подумалось ему до момента, пока он не услышал тонкий визг.       Подозрительно знакомый тонкий голос, о чём-то молящий. Он попытался открыть двери церкви, но, видимо, они были закрыты на ставни изнутри, как и все окна в ней. Но Адам понимал, что звук идёт именно оттуда и знал, что там несколько людей. Мимо него прошла женщина, слегка пошатываясь от хмеля и, глянув на него, еле связывая слова заговорила: «Ты зачем нарушаешь покой нашего почтенного отче? Глупой девке следует покаяться, нечего водиться с паскудными чужаками вроде тебя и твоей бабы. Тфу!». После мерзкого плевка, женщина поплелась дальше, будто ничего и не было. Адам с ужасом осознал, о какой «девке» она сказала и стал выбивать двери, надеясь, что ставни здесь не такие крепкие, как в городских храмах. После нескольких сильных ударов двери стали давать трещину, а молитва резко прекратилась. Пронзительный девичий писк и звуки, похожие на лай и рычание. «Нет, только не сейчас, Мия, прошу!»- Адам вынес двери сильным ударом плеча и ввалился в церковь.       Подле стен горели тусклым светом свечи, освещая и без того мрачные работы не самых умелых иконописцев. На алтаре лежала Книга, открытая на главе казней Божьих, где грешников ангелы пронзали мечами и сбрасывали в Ад. Возле алтаря сидел испуганный и безумный деревенский священник, а в руке его был нож, по которому стекали капли крови. А перед ним стояло нечто... Нечто, что было минуту назад Мией. Она не может до конца обратиться, воет от испуга, часть её тела уже деформировалась, лицо вытянулось и стало похожим на морду, но глаза были всё ещё человечьи и взгляд её был ясным, полным боли и страха. Ей нужна кровь оборотня, чтобы окончательно стать волком, или полная луна. А сейчас обращение началось из-за того, что старый ублюдок ранил её ножом, когда хотел проверить её кровь на «паршивость», увидев, что на той нет креста.       Мия, увидев Адама, бросилась на него, сама того не понимая, обнажив уже сформировавшиеся клыки. Мужчина пытался её удержать и обездвижить, но она была слишком напугана, чтобы понимать, кто перед ней. Она, подобно загнанному волчонку, пыталась защищаться, выла и плакала, и сама не ведала, что делает. Часть её разума уже была животной, но она же и захватила основной контроль, не давая человеческой части и шанса. «Мия, прошу, услышь меня! Успокойся, мы сейчас уедем!»- Адам старался держать её руки, которые уже вовсю успели пошматовать его рубашку и часть накидки, но она уже не слышала. Последнее, что оставалось, дать ей своей крови, но она и не бросалась его кусать. Она просто пыталась защититься, но не нападать. Мужчина не мог дотянуться зубами хотя бы до своей руки, чтобы надкусить её и дать крови обезумевшей Мие и когда у него, казалось бы, получилось, он услышал хруст разрываемой кожи, мяса и связок. Спустя миг глаза Мии наполнились слезами, а из пасти пошла кровь и та пронзительно взвыла, держась за свой живот. Из её живота торчали зубья вил… Девушка безвольно упала набок и стала биться в конвульсиях, рычать, выть и пыталась что-то сказать, но голос к ней так и не вернулся. Адам, не веря своим глазам, медленно встал, едва держась на ногах и увидел весь кошмар. Старый безумный ублюдок проткнул беднягу вилами насквозь, напав со спины. Оборотень поднял свои глаза к алтарю, где стоял священник и безумно хохотал, что-то крича про слуг Дьявола и чёрную кровь и стал делать медленно шаг за шагом, в мыслях его была оглушающая тишина, которая стала замещаться слепой яростью. Взор его застлала кровавая жажда, последнее, что он сказал, прежде чем обратиться: «Гори!». Руки стали вытягиваться и обрастать шерстью, показались кованные когти, спина выгнулась дугой, а роскошный хвост на затылке превратился в седую гриву, лицо вытянулось в волчью морду, испещрённую шрамами. По церкви разнёсся оглушающий волчий рёв, от которого, казалось, упадёт колокол.       За стенами церкви начинался самый настоящий хаос. В деревню ворвалась стая оборотней, а на спине одного из них восседала Ева, громко кричащая и воющая, подобно скорбной банши. «Слышите рёв в церкви?! Вашу родичку убил поганый святоша! Жгите эту проклятую деревню, оставьте лишь пепел да кости!»- глаза Евы были переполнены гнева, одежда изрядно потрепалась и испачкалась кровью, а клыки выросли едва ли не вдвое. В дороге она успела восстановиться, понимая, что в деревне началось самое настоящее Пекло. Вампирша соскочила со спины оборотня и бросилась с рёвом на первого же попавшегося человека, впившись ему когтями в лицо и вонзая клыки в шею. После первого же глотка, она брезгливо откинула вопящего человека, который хватался за раны и задыхался в хрипе. Сама же Ева смеялась. Она безумно хохотала, будто она и есть Дьявол. Женщина пошла к церкви, по дороге разрывая когтями попадающихся ей кричащих людей, что пытались сбежать, «Никого не оставлять в живых! Все эти твари- наша пища, кромсайте их подобно свиньям!»- она вопила и рычала, насыщаясь кровью и криками. Вокруг всё пылало. Соломенные крыши домов вспыхивали, как пух одна за другой, сеновал горел, кони ржали и разбегались в разные стороны, скот дурно кричал в хлевах.       Ева ступила в церковь и, переступая безобразный труп Мии, шла к Алтарю, где Адам держал за шею священника, у которого уже было откушено запястье. Сам же священник вопил, молил Бога об искуплении и что-то говорил про то, что всем тварям гореть в Аду. А потом он узрел чудовище, что вошло в церковь. Окровавленная пасть, только отчасти напоминавшая рот, чёрные, как Бездна глаза, красивые женские формы, перепачканные людской кровью и длинные когтистые руки, одним ударом которых эта тварь сможет исполосовать человека. Она шла и смеялась, а потом звучал голос глубокий, угрожающий, будто её устами говорили сами князья Ада: «Отпусти его. Он мой! Наши секреты украдены, и он знает, кто это сделал!» Адам нехотя бросил визжащего священника на пол, подобно тряпичной кукле и стал наблюдать за Евой. Та медленно подошла к священнику и села к нему на бёдра, пригвоздив одной рукой к полу, чем вызвала новый крик, а второй держала его подбородок. - А теперь, мерзкий святоша, говори! - Я ничего не знаю! - Знаешь, сукин сын, всё ты знаешь…- Ева улыбалась и немного провернула руку, кажется, зацепив печать. - Вас всех нужно уничтожить!- священник продолжал визжать подобно свинье, истекая кровью,- Правильно, что ту рыжую суку наконец убили! - Кто убил? Кто?!- Ева взревела и вцепилась клыками в плечо старика - Сама Башня Бога идёт на вас войной! Покайтесь, твари паршивой крови! - О-о-о, ты несговорчивый… Я таких люблю…- вампирша слизала кровь рядом с его губой,- говори мне честно, я хочу, чтобы ты был послушным мальчиком и порадовал меня… - Твой гонец продался за кошель золота, такова преданность таким, как вы! - Это я уже знаю, теперь дальше. Ты делаешь большие успехи, ты такой молодец…- она вела когтями по щеке священника, оставляя порезы, как от лезвий, - Инквизиторы… Двое… И восемь вампиров на их службе…- старик выл и старался вырваться, но Ева только глубже вонзила руку в его плоть, - Откуда?! Куда они уехали? Они были в этой деревне? - Были, незадолго до вас… Они уехали на фронт за наёмниками… Они охотились на эту рыжую суку… Говорили, что у неё что-то есть…А потом заявились вы… - Один из них был с огромным крестом, а второй носил при себе книгу? - Д… Да…- взгляд священника помалу тускнел, от чего Ева отвесила ему пощёчину и влила в рот какую-то микстуру, от которой старик закашлялся, а после снова пришёл в себя - Я не дам тебе просто так умереть, пёсья ты кровь, я узнаю всё, что мне нужно! Говори, куда они поехали этой ночью, живо! - Если они… Забрали то, за чем приехали, то в столицу…- он кашлял кровью, но говорил всё ещё ясно, - Зачем в столице эти документы?! - Чтобы… Убить всех вас… До последнего… Ибо только в Башне Бога ведают, что нужно людям. Только с ними говорит Бог и велит оставить лишь чистых… Ева скривилась от этого и вытащила руку из его тела, вырвав заодно несколько кусков мяса, которые сразу же и проглотила. «Адам, сладкий, можешь с ним поиграться- больше мы от него ничего не узнаем…». Ответом ей послужило довольное утробное рычание, и оборотень сделал шаг к священнику. Ева взяла факел и стала поджигать в церкви всё, что увидит и громко хохотала. Проходя мимо Мии, она сорвала медальон с её шеи, а труп забросила на плечо. Адам медленно подошёл к священнику, в теле которого зияла дыра, а органы пульсировали, изрыгая потоки крови вокруг и поднял того за голову до уровня своих глаз. Он, не сказав ни слова, лишь оскалился, увидев последний страх в глазах старого безумца, и сжал в когтистой лапе седую окровавленную голову. Мерзкий звук лопнувшего черепа и падающего на деревянный пол мяса отчего-то очень позабавил Еву и та задорно посмеялась, по дороге подобрав труп какой-то девчушки и сладко откусившей от неё бок. Адам же даже не стал трогать священника и просто поплёлся меж горящих лавок, не издавая ни звука. Ева и другие оборотни стояли там, где до того были устланы цветы и ленты, а сейчас лишь куча окровавленного мяса, бывшего до того людьми и тряпки, что ранее служили им одеждой. Деревня была охвачена пламенем, что отражалось в глазах, играло бликами на когтях и клыках. Адам вышел из церкви, обращаясь обратно в человека и молчал. Одежда висела на нём лохмотьями, окровавленная и имевшая непригодный вид, лицо его посерело от скорби и боли. Он жалел, что не смог уберечь Мию, жалел себя и ненавидел весь мир. Ева бросила ему его медальон: «Не разбрасывайся такими вещами, раз они так тебе дороги. Давай её хотя бы похороним, как полагается по вашим обычаям. Всё же, она должна была стать частью стаи, а, значит, они были косвенно ей родственной кровью…». Вся стая, обратилась в людей и о чём-то тихо переговаривалась в стороне. Среди них были и женщины, такие же коренастые и покрытые шрамами, видно, воины. После недолгого совещания, женщины нашли в одном из домов белые простыни и завернули труп новообращённой сородички в них и перевязывали алыми лентами, а мужчины собирали погребальный костёр. Адам вынес из немного уцелевшей корчмы её венок, платье и тряпичную куклу, к которым всё же положил свой медальон, поцеловав его. Тело девушки возложили на постамент из поленьев, каждый с ней тихо попрощался, Адам же склонился над её головой и что-то говорил, после чего вздохнул, поджав дрожащие губы и спустился к остальным. Ева взяла на себя возложение последнего огня и несла факел к постаменту, поджигая по очереди каждое полено и пела прощальную песнь. Сейчас, когда к ней вернулся её голос, пела она протяжно, тонко, как плачут ночами на погостах банши, как воют волки на полную луну под свист ледяных зимних ветров. Когда поленья загорелись, оборотни затянули протяжный вой, подняв взоры к небу, а после все присутствующие стояли и молчали, поникнув. Слова были лишними уже. Эта ночь выдалась трагичной для каждого. Это был самый настоящий Dies Irae, который, наконец, подошёл к концу…