Путь за семь городов

Незнакомый прекрасный сад был пропитан ароматом ранней осени и пронизан солнечным светом. Ветер шаловливо клонил к земле косматые колоски травы, тревожил золотые паутинки, гонял по усыпанной камушками дорожке два-три алых листа необычной формы. Марафел не знал ни этого сада, ни деревьев, что здесь растут, ни крупных цветов, покачивающих тяжелыми бутонами. Он шел по шуршащим камешкам, отчего-то совершенно не ощущая ни холода, ни жары. Дорожка повернула, кольцом обегая пруд, но Марафел не последовал причудливому изгибу, остановившись у кромки зеленоватой воды. В центре водоема пара белоснежных лебедей охорашивалась друг перед другом, не обращая внимания на немого свидетеля их естественной прелести. Птицы взмахивали крыльями, гордо выгибали длинные шеи. — Привет... — тихий голос музыкой разнесся по саду. Лебеди повернули головы к берегу, будто только обнаружив, что не одни в этом зачарованном месте, они шумно забили крыльями по воде и взлетели. Марафел же боялся обернуться, сердце защемило то ли от боли, то ли от внезапного счастья. Он узнал голос, и душа его взликовала, но разум охватили сомнения — что-то было не так. Марафел никак не мог вспомнить, что именно. После тягучей паузы он, затаив дыхание, повернул голову. Она стояла в двух шагах, простое синее платье струилось до самой земли, легкая накидка окутывала плечи призрачным синеватым туманом. Каштановые волосы были уложены в высокую прическу, венчавшую голову наподобие короны. В карих глазах дрожали зеленые искорки, как потаенное пламя. Она улыбалась, ласково и нежно. — Отчего ты так удивлен? — спросила она, поведя плечами, и накидка заструилась по ветру, как живая. — Откуда ты здесь? — прошептал Марафел, чувствуя, что едва может произнести вопрос. — Я так… рад снова увидеть тебя, Лайли… — имя далось ему с трудом, сердце пропустило два удара. Ветер расшалился и плеснул волной ему на ноги, а Лайли легко рассмеялась. — Отчего ты так говоришь? Почему думал, что не встретишь меня? — каштановые волосы переливались на солнце, и Марафел завороженно смотрел, как они сияют. Блеск и искры — у него начала кружиться голова. — Разве не странно — я подумал о тебе, и ты появилась. Как чудесный сон! — пояснил он. Лайли ничего не ответила, лишь приблизилась к растревоженному ветром пруду и присела на берегу, ничуть не обращая внимания, что волны намочили подол платья, а накидка открыла правое плечо. Она казалась прекрасной, даже слишком прекрасной, и Марафел не сумел удержать своих чувств. Сердце снова пропустило удар, а потом забилось быстрее. — Лайли, — начал он неловко, — я люблю тебя. Всей душой! Люблю больше собственной жизни! Она обернулась. В глазах ее загорелось странное чувство — то ли сожаление, то ли печаль. Быстро поднявшись, Лайли сделала медленный вдох, точно пытаясь успокоиться. Налетевший ветер сорвал накидку, и Лайли позволила ему унести легчайшую ткань прочь. Марафел не знал, что делать теперь, и склонил голову, понимая только, что произошло что-то ужасное. — И ты? — спросила Лайли, будто отдышавшись. Слова звучали очень странно. — Почему — и ты? — Что ты имеешь в виду? — Марафел робко поднял глаза. Лайли больше не казалась растерянной, она смотрела с холодом во взгляде. — И ты испорчен, — голос стал похож на ледяной дождь. — В твоем сердце поселилась Тьма. Я не могла даже предположить, что ты станешь ее жертвой, — тут Лайли не справилась с собой, лед растаял, покатившись слезами. Она позволила солнцу играть с каплями на щеках. — Я люблю Ларо. Через месяц наш Аитаналон. А ты… Ты говоришь мне о любви, когда мое сердце принадлежит другому. — Аитаналон? — волна боли окатила Марафела, в сердце будто вонзили раскаленную иглу. Ларо и Лайли будут связаны до самой смерти узами любви. Они предначертаны друг другу. Аитаналон! Марафел был уничтожен этой новостью. — Он влюблен в тебя? — какой холодный и насмешливый голос! Ларо! Он подошел незаметно. — Погребенный во Тьме. Мы постараемся помочь ему. Марафел не верил ему. Боль окружила, потемнело в глазах. Золотой от солнца сад медленно тонул в темноте. Когда Лайли закричала, и алые языки пламени охватили ее, обвили тело, потянулись к волосам, Марафел рванулся на помощь, но не сумел высвободиться из чужих рук. Заполыхал и сад, как вспыхивает единственный пучок сухой травы, брошенный в костер, пламя взревело, кинулось к нему, языки опалили ладони и… Марафел проснулся. Сон уступил нехотя, откатился тяжелой волной. Марафел почувствовал, что плачет, и прохлада слез помогла утолить жар боли, продолжавшей терзать его изнутри. Лайли нет, он никогда не сможет сказать ей о своей любви. Марафел вытер слезы тыльной стороной ладони и оглядел комнату. Никого. Тоска обрушилась на него, и он отдался слезам, будто так мог выпустить боль, свившую в сердце гнездо. Лишь когда солнечный свет стал ярким, золотыми квадратами разлегся на полу, знаменуя полдень, слезы кончились. И тут Марафел осознал в полной мере, что ни Айкен, ни Тимони так и не появились. Пусть он и не хотел показывать им собственную слабость, но все же душу затронуло сомнение. Куда они могли подеваться? Ждать деликатности от Тимони не приходилось и раньше, Айкен бы попыталась успокоить его, а не оставила бы в одиночестве. Марафел оглядел комнату, чувствуя, что в ней со вчерашнего вечера что-то изменилось. Вещи Айкен исчезли! Теперь Марафел забыл о собственной боли. Не задумываясь, что вряд ли сумеет понять лошадей, он поспешил именно к ним. Вдруг им что-то известно? Хотя, быть может, вело его лишь желание не оставаться больше в одиночестве. *** Айкен вошла в очередной трактир. Здесь было многолюдно, голоса посетителей сливались в единый шум, похожий на грохот водяных струй, когда река преодолевает пороги. Поправив волосы, Айкен шагнула к стойке. Хозяин встретил ее неласковым взглядом. Похоже, он легко определил, что не видать ему от нее ни одного тинга. — Нет ли у вас какой-то работы для меня? — робко спросила Айкен, стушевавшись под тяжелым взглядом. — А что ты умеешь? Разносить подносы помогает Мирка. Дарина хорошо готовит, Лискан и Гернэ отлично успевают с уборкой, — отозвался хозяин, опираясь на стойку и подаваясь вперед. — Нет нужды платить еще одной девке. Айкен опустила голову. Ей снова отказали. Пока она брела по узким улочкам города, потерявшим утреннее очарование под безжалостными солнечными лучами, ей захотелось есть и пить, но уже в четвертом трактире ей показывали на дверь. — Даже согревать постель уважаемым людям ты здесь не сможешь, — усмехнувшись недобро, продолжал хозяин. — Во-первых, здесь такие и не останавливаются, во-вторых, слишком ты бледна и худа. Нет ли у тебя какой дурной болезни? — Нет, — твердо ответила Айкен, и взгляд ее сверкнул. Согревающая постель?! Это не работа для приличной девушки. Хозяин слишком перегнул палку. Вдруг Айкен рассердилась — ее бабушка жила при дворе Императора, а этот… посмел предложить ей такое! — Смотри-ка, — улыбка хозяина походила на оскал. — А в тебе есть огонь, вон как сверкаешь глазенками! Женский визг прервал его на полуслове: кто-то из посетителей, изрядно опьянев, ущипнул Мирку. Дородная девица с копной каштановых кудрей, выбившихся из-под платка, не была так уж недовольна этим, но отреагировала именно так, как от нее ожидали. Кто-то тут же захохотал, кто-то потянул руки к пышным телесам Мирки… И Айкен поняла, что вовсе не хочет оставаться здесь. Перед глазами возникли двое мужчин, тонких и ловких, с такими странными взглядами. Двое, понимающие красоту. Айкен впервые осознала, что скрывалось за их задумчивостью. Они любовались тем, что прекрасно, а ей даже в голову не приходило, чем именно. — Раз для меня работы здесь нет, поищу в другом месте, — поспешно сказала она. Растрепавшаяся коса больно хлестнула по плечам, когда она развернулась к двери. Скорее отсюда! Почему, почему она ушла?! Ведь рядом с ними осталось ее сердце. Они научили бы видеть красоту! — Может, ты танцевать умеешь? — окликнул ее хозяин, когда она уже взялась за дверную ручку. — Танцевать? — Айкен замерла на пороге, вполоборота к стойке. Она умела. Сердце забилось быстрее — остаться или уйти? *** Тимони остановился на пороге храма. Солнце било в глаза, а внутри царил приятный сумрак — лампадка догорела, впитав все масло, а высокие, но узкие окна не пропускали достаточно света. Покидать это место не хотелось. Здесь Тимони пил магическую силу, как путник пьет из прохладного родника. Здесь он был спокоен и счастлив. Тимони вспомнил, на что походило пребывание в храме — так он чувствовал себя, когда сидел в городском парке у фонтана, а Лайли шла к нему, и кустарник шевелил ветвями от того, что она быстротой движений будила ветерки. Так он чувствовал себя, когда Редрин выслушивал ответы и кивал, соглашаясь, а его мудрые глаза лучились радостью за ученика. У Тимони подкосились ноги, и он прислонился к стене, глядя в сумрак храма. Вместо каменных стен он видел, как Каталин раздает указания помощницам, аккуратные девушки кивают ей и расходятся по аллеям, а одна из них поднимает глаза, встречаясь с ним взглядом, и улыбается. Он видел городской праздник, когда сотворил фейерверк и огненные звезды посыпались на землю. Дети смеялись вокруг, стараясь хотя бы одну поймать на ладонь. Он видел, как Лайли играла со струями фонтана, заставляя их танцевать, обращаться в дивных животных. Он видел скульптуру в глубине парка — единорога, распростершего крылья. Мрамор переливался розовым в лучах заката, мерцал, будто единорог ожил, янтарные глаза его сияли. По лицу Тимони текли слезы, но он не замечал их. Как много прекрасных воспоминаний хранило его сердце! Как много осталось только в воспоминаниях — и улыбка Лайли, и строгий голос Каталин, и блики солнца в их волосах, и ветер, шуршащий складками их плащей. За воспоминаниями, за тоской и прелестью, за счастьем, что они несли, рождалось новое чувство — холодная ярость подавляла стремление к прекрасному. Тимони последний раз взглянул туда, где дремала статуя богини. Он должен очистить этот мир от того, кто принес сюда тьму! Он должен, потому что никто кроме него не сможет. Он должен, потому что некому больше мстить, ведь Марафел слишком чист, слишком светел для подобного. Мысли причиняли боль, Тимони понимал — потеря светлого пути действительно что-то уничтожила в нем. Чтобы вновь ощутить себя целым, он должен был убить Императора. Ради того, чтобы этот мальчик остался светлым, он должен уничтожить саму Тьму. Тимони сам не заметил, когда вытер слезы и вышел из храма. Он замер на ступенях, оглядывая город, и спустя минуту почти забыл о светлом мире. Только ярость осталась. Она горела, обжигая душу, толкала вперед, нашептывала, что пора покидать Ландоэн… *** Лаон печально выслушивала Марафела, но как она могла утешить? Долинг, понимая, как ей тяжело, только пофыркивал. Хоть Марафел понял, что лошадям ничего неизвестно, ему хотелось выговориться, потому он сбивчиво пересказывал им сон громким шепотом, пока Лаон терлась щекой о его ладонь. — Неужели сон правдив, и Тьма затронула меня? — спросил Марафел. Лаон мотнула головой, переступив с ноги на ногу. Это мало успокоило Марафела. Он прислонился спиной к стене. — Я испорчен, мне нельзя возвращаться на Летинайт! Я не хочу возвращаться таким, я не смогу видеть его красоту! И все станут сочувствовать мне, будут искать возможности излечить от Тьмы, но разве это поможет? Я всегда буду один! Он замолчал, опустив голову. Один! Он не посмеет любить, ни с кем не свяжет свою судьбу. Потому что испорчен Тьмой. — Я мечтал показать Летинайт Айкен, а она исчезла, ушла. Или ей тоже нельзя? В ее душе тоже живет Тьма?! Я запутался. Почему вчера все было понятно, я знал, что мне делать, как жить дальше, хоть боль сжимала сердце. Почему сейчас я стою один во мраке. Почему один?! Он откинул волосы со лба, вздохнул. Сердце болело нестерпимо, душа разрывалась от боли, словно истекала кровью. — Один. Во мраке этого мира. Я должен оставаться с Тимони, чтобы удостовериться, что вы вернулись домой. Но мне больше нет туда пути. Кони с грустью смотрели на него. *** Солнечный свет померк, сильный ветер блуждал по узким улицам, гоня перед собой пыль. Серые громады туч скрыли небо. Айкен зябко передернула плечами, оглянулась на собственную одежду, аккуратно сложенную на укрытой залатанным одеялом койке. Поднявшись, она сделала пару шагов, отчего тонко зазвенели браслеты. Она согласилась танцевать. Вряд ли ее ждал тот мир, откуда пришли бывшие спутники. Да и их самих она уже не увидит, так нечего и вспоминать. Реальность подсказывала, что мечты не помогут. Айкен присела на подоконник, вглядываясь в серую стену стоящего напротив здания. У стены был свален мусор, где с видимым удовольствием ковырялась пара собак. Распустив волосы, Айкен стала расчесываться, бесцельно наблюдая за скучной картиной. Порыв ветра распушил собакам шерсть, и они огрызнулись друг на друга. На пыльных камнях появилось несколько темных пятен. Начинался дождь. Тут в дверь постучали. — Готова? — голос Мирки заставил Айкен вздрогнуть. — Да. Пора? — Посетителей маловато, посиди пока, — Мирка заглянула в дверь. — Ишь, на подоконник влезла! Что, с горя вниз хочешь броситься? Айкен выглянула в окно и пожала плечами — второй этаж не помог бы свести счеты с жизнью. Мирка захохотала, будто ее шутка действительно была смешной, и исчезла за дверью. Кто-то внизу громко позвал ее по имени — не хозяин, голос оказался более хриплым. Скоро в зале трактира нестройно зазвучали скрипки. Айкен снова выглянула в окно — дождевые капли раскрасили улицу пятнышками, в тучах сверкнула молния, но рокот грома был далек и тих. Она спрыгнула с подоконника, позвякивая браслетами, подошла к двери, приоткрыла ее и посмотрела на лестницу. Отсюда не было видно, что творится внизу, но зато она отлично все слышала. Похоже, пора было спускаться — дождь согнал в зал больше людей. Айкен спустилась на несколько ступеней и остановилась, положив узкую ладонь на перила. Хозяин зажег факелы, и они так чадили, что трудно было дышать. Несколько столов пока пустовали, а Мирка резво бегала с подносом, успевая зубоскалить и взвизгивать, когда кто-то в очередной раз щипал ее. Хозяин стоял за стойкой, переговариваясь с кем-то из новоприбывших. Скрипачи сидели на стульях в углу. Небольшой пятачок прямо под лестницей пустовал. Место танцовщицы. Звеня браслетами Айкен продолжила спускаться, сразу же подстраиваясь под ритм, заданный скрипками. Она умела слушать музыку и любила танцевать. Ее не заботило, видит ли кто-нибудь, как она танцует, или рядом никого нет. Она отдавалась музыке, и движения ее становились особенно плавными и грациозными. Когда скрипачи заметили ее, то начали играть другую мелодию, медленную и чарующую. Музыку ночи. Голоса в трактире затихли, когда посетители обратили внимание на танец. Им нравилось, и когда Мирка вернулась с новой порцией напитков и двинулась по залу, разнося их, она постаралась не отвлекать их. Айкен танцевала, позволив ритму мелодии вести. Звон браслетов сплетался с голосами скрипок, блики огня скользили в распущенных волосах. Слишком стройная, слишком бледная, чтобы понравиться хотя бы одному из сидящих в трактире мужчин, Айкен очаровала их всех грациозными движениями, то плавными, то быстрыми, то подчеркнуто медленными. Она так завораживала текучим ритмом, что никто не мог оторвать взгляда. Хозяин, глядя на это, сладко улыбнулся. Девка умела танцевать, танцевать как следует. Значит, у него будет дополнительный заработок. Главное только, чтоб в трактир не завернул кто-нибудь из тех, кто любит кровавые тинги. Такой танец вмиг бы признали колдовством.