***
Беззубик снова боднул его головой, но Иккинг продолжал бездумно смотреть в поглощающую море ночь. Ему всё ещё было стыдно за устроенную перед другими истерику, но иначе он не мог. Не мог, поняв, чьё имя несёт на себе охотник. Что это действительно его имя. Всю свою сознательную жизнь он пытался принять свои Руны, принять то, что у него есть Предначертанный, но он уже погиб. Или его нет, а его письмена – лишь ошибка богов, он сам – одна сплошная ошибка. Самый нелепый викинг, слабейший из Хулиганов, мальчишка, что даже топор поднять не может, его не уронив, только и способный, что творить свои странные механизмы. Всю свою жизнь он шёл против своей судьбы, против людей, упрямо доказывая им, что нет, он не ошибка, не нелепая случайность, что он создаст себя сам, он будет успешнее тех, кто его задевал. И он стал – вопреки Рунам, подружился с драконом, которого должен был убить, подчинил других, стал парнем самой красивой и замечательной девушки в племени, хорошим вождём… И всё это, для того, чтобы узнать, что он ошибался. Что они все ошибались. А его Предначертанным оказался его же злейший враг. Самый умный и коварный из противников, тот, кого он возненавидел с первой же секунды. И тот, который столько лет тайно спасал не только его, но и всё их племя. Беззубик тактично отступает, давая Астрид сесть рядом с Иккингом. Она молчит, и он благодарен ей уже за это. С ней приятно, хоть и трудно молчать, каждому из них каждый раз хочется что-то сказать, потому что эта тишина между ними не казалась естественной. Они не ощущали друг друга достаточно правильно для того, чтобы молчать, им нужны были слова, но и те не всегда находились правильные и приходилось молчать, беря передышку от самих себя. Она умела поддерживать людей, но не всегда верно определяла причины. По крайней мере, с Иккингом всё было именно так. Даже в полутьме на её коже легко различить ярко-голубым с цветными вкраплениями, как чешуя Громгильды, написанное: «Сморкала Йоргенсон» Удивиться Иккингу не получилось. То ли он устал удивляться, то ли подсознательно ожидал чего-то подобного. Между Астрид и Сморкалой всегда всё было непросто и странно, излишне сложно для простодушных викингов. - Теперь понятно, почему ты периодически пытаешься его прибить. Астрид пихает его локтём в бок, и Иккинг слабо улыбается. Чисто дружеский, товарищеский жест, отзывается теплом и облегчающей болью за грудиной. Эти несколько лет, что они пытались быть вместе, ему было неловко от того, что он почти не испытывал к ней влечения, не мог ей дать того, чего она заслуживала. Астрид, то ли понимая это, то ли ощущая схожий недостаток желания, не торопила его, но всё равно было как-то… не так. Теперь же Иккинг знает, что просто не с тем. Не с теми. - Я просто хочу сказать, даже если Гриммель – действительно твой Предначертанный, вы не обязаны быть вместе или просто рядом. Твоя мать пятнадцать лет скрывалась от твоего отца. - Но потом они всё-таки встретились, а до этого были женаты. – Выдыхает Иккинг, и по спине снова пробегают мурашки, приподнимая гребень на броне. - Это был их выбор. А твой – впускать его или нет в свою душу. Я согласна с тобой, что мы создаём себя сами. - И поэтому ты… - Не я. – Помотала она головой и убрала челку. – Мы оба. Мы решили это вместе. Потому что кроме личной судьбы есть и общая. Наши семьи всегда враждовали и никогда не смешивали кровь в общих потомках. Наследники Гругнира и Хьертримуль* всегда были по разные стороны, объединённые лишь главой клана Карасик. Его род ни во что не ставит женщин, потому что мужчины на равных осваивают чисто женские искусства, вроде шитья, а мой наоборот гордится своими девами-воительницами. Конечно, многие пытались примирить семьи, но ты сам помнишь, что было в прошлый раз. О да, отец в красках расписал побоище, случившееся на помолвке, порадовавшись тому, что подростков на празднике не было, и они этого не видели*. Иккинг кивает, ничего не говоря. Но перед глазами сами собой встают вечно закрытые предплечья Сморкалы и редкие, но такие выразительные взгляды, которые тот бросает на Астрид, когда считает, что этого никто не видит. Может, многие действительно не видят, предпочитая довольствоваться знаниями о том, что Йоргенсон влюбляется в любую девушку, которой не повезло оказаться рядом с ним, а Астрид – девушка Иккинга. Иккинг сжимает собственное предплечье, и Руны дарят ему тепло даже сквозь несколько слоёв кожи наруча. Он помнит, что скрывал их всю свою жизнь, пытаясь, но так и не найдя способ их расшифровать. Помнит, как впервые услышал о черных, мертвых письменах и прорыдал всю ночь, отчаянно ведя пальцами по Рунам, не веря в то, что он всю свою жизнь будет один. Помнит, как в первый раз закрыл предплечье сознательно, не давая никому увидеть то, что там написано. И помнит, с какой гордостью, с каким ликованием Гриммель обнажил свои Руны, показывая их остальным. Ему нечего было стыдиться, он был горд тем, кто был ему Предначертан. Он был рад ему, всегда рад – Иккинг только сейчас понимает, что Гриммель искренне радовался каждой их встрече. Скалился и ехидничал, конечно, но это, как подозревал Иккинг, либо было частью его несносной натуры, либо проявлением безумия, что подчас охватывало мужчину.***
- Мда уж, годы не добавили тебе чуткости, Плевака… - услышал викинг тихое за своей спиной. Несмотря на года, он узнал голос, но до сих пор не мог поверить, что это тот, о ком он думал. Пока не увидел собственными глазами выходящую из тени фигуру. Долговязую и тонкокостную, но буквально источающую опасность и силу, которой с годами стало только больше. - Значит, это всё-таки ты… - Дернув недовольно усами, выдохнул кузнец. Гриммель пожал плечами, разводя одновременно руки. - Увы, насколько мне известно, на всём Архипелаге только одного человека называют Гриммелем. Вообще-то, отец называл его в честь Гримберда***, пусть и розский манер, но младшие никак не могли выговорить это имя, вот Гримберд и стал Гриммелем. И да, на Архипелаге хоть и почитали Оголтелого, но имя для своих детей редко кто осмеливался использовать. Так что, после всех своих странствий, Гриммель был уверен, что он единственный, кто носит это имя. - Гриммель… Зачем ты пришёл на самом деле? - Занятно… - Охотник потёр подбородок. – То есть в то, что я пришёл, чтобы убить Ночную Фурию, ты не веришь? Эрет сын Эрета очень красочно расписал «подвиги» Гриммеля на поприще охотника на драконов, так, что даже у Плеваки пробежали мурашки по спине. Он, в отличии от некоторых, что посчитали это байками или преувеличением (Иккинг был в их числе, кстати), точно знал – да, Гриммель на такое способен. - Я верю в то, что ты так же, как и почти два десятка лет назад, жаждешь убить всех Фурий. – Выдохнул Плевака, но тут же строго посмотрел на травника. – Но не могу поверить в то, что ты способен навредить собственному крестнику. Белая, вопреки солнцу и драконьему жару, кожа стала ещё светлее из-за отхлынувшей от лица кожи. Из худого нутра, скрытого под темной, мнимо тонкой бронёй, которую не всякий огненный залп возьмёт, рвётся почти драконий рык, а на кромке блеклой, выгоревшей радужки, бесятся морские черти фамильного Торстонского безумия. Гриммель отшатывается, почти падая, но Плевака замечает светлую, почти прозрачную тень, нет, не тень, силуэт, словно из молочного лунного света скованный. Светотень взволнованно мяучит, позволяя мужчине о себя опереться, поддерживает приподнятыми крыльями. Гриммель дышит тяжело, через силу, машет головой, словно отгоняя от себя шальных от падали вальравнов****. - Плевака, уходите с Олуха. – Придя в себя, шепчет он, и поворачивается, скрываясь вместе со своим очередным неведомым драконом в тенях. - Я ни за что не причиню вреда Иккингу. Но те, кто идут за мной – убьют его с удовольствием.***
Гриммель в который раз осматривает оковы на своих руках, хмыкая. Сковывали его наспех, это видно по качеству железа, которое ему даже вскрывать стыдно – можно просто смять, приложив усилие. - Ты хоть когда-нибудь не насмешничаешь? – Спрашивает Иккинг, подходя ближе к нему. Новый Олух только зарождается, все силы брошены на строительство, да и времени, чтобы сделать для Гриммеля клетку, не было, вот и пришлось попросту приковать его к наковальне под навесом будущей кузни, от других подальше. - Это ещё одна фамильная черта рода Торстон: воспринимать любые невзгоды с улыбкой на лице. – Оскалившись, пояснил травник. – Ты наверняка заметил, что близнецы несут вдвое больше чуши, когда волнуются. Вождь качает головой, садясь на границе длины цепей перед противником. Занятно – скован Гриммель, а чувствует узником себя именно Иккинг. Седовласый травник хмыкает его осторожности, но не сообщает, что в случае чего, даже не освобождаясь от оков, может приплюсовать к длине ещё минимум половину своего тела. Да и наковальня, если говорить прямо, не такая уж и тяжёлая, подросшему Орлихину как раз на перекус. Иккинг выдыхает, ероша макушку и прикрыв глаза. Гриммель, почти наугад выхватывает из охапки сена, что ему кинули вместо матраса, высушенную, но всё ещё яркую веточку золотой розги, по одному обрывая хрупкие лепестки с сохранившихся цветов. - Что ты делаешь? - Недоумённо приподняв брови, спрашивает Иккинг. - Гадаю, каким образом ты пожелаешь от меня избавиться. - Признался Гриммель, но тут же вздохнул, переводя на него взгляд. - Нет, я столько казней не помню, придётся пойти на второй круг: съедение крысами, ритуальное самоубийство, яд, виселица, красный орёл, плаха, варение в масле, четвертование яками, погребение заживо, пожирание драконами... Иккинга начинает тошнить уже на третьей казни, и он, не выдержав, срывается вперёд, вырывая измочаленный золотарник из чужих рук, откидывая его в сторону, не желая слушать этот бред. Но стоит ему даже кончиками пальцев, случайно коснуться Гриммеля, поймать его взгляд, как вождь замирает, словно завороженный. Рука не воина, но ученого, такого же изобретателя, как и он, в оковах беззвучно поднимается, и пальцы Гриммеля бережно, невыносимо ласково, касаются лица Иккинга. Юный вождь не замечает, как на несколько секунд опускает веки, охая, оглушенный лаской, ощущая тепло одновременно на лице и предплечье с Рунами. Иккинг никогда в жизни не чувствовал себя так правильно, в нужном месте в нужный час, как сейчас. "Солнце поднималось из холодных вод огромным огненным шаром, золотя воздух теплом. От этого вида действительно захватывало дух. - Смотри, Иккинг, смотри. Такой вид, такой восход, такой мир можно увидеть только с высоты драконьего полёта." Но миг прошёл, то-ли воспоминание, то-ли наваждение утонуло в глубинах памяти, прикосновение оборвалось, и Иккинг отступил, одновременно ловя взгляд Гриммеля. Ни один из них ничего не сказал, но оба отметили то, что с ними сделало даже короткое прикосновение - с Иккинга спала вся нервозность, давившая на плечи тяжёлым грузом, а Гриммель наконец-то прекратил улыбаться, удерживая сумасшествие за ровным рядом белых, как жемчуг, зубов, и вечная насмешливость уступила, оставляя только странное, неспешное умиротворение. - Ты знал всё это время? - О том, что мы - Предначертанные? Я знал об этом с того дня, как по просьбе Стоика подарил тебе выбранное родителями имя. А ты думал, что я всех своих врагов называю "мальчик мой"? Гриммель приподнимает уголки губ, и Иккинг чувствует, как снова краснеет, как и в тот раз, когда мужчина назвал его так впервые. Только в этот раз в руке нет Инферно, не на что списать кусающий скулы румянец. - У меня есть несколько вопросов. И ты мне на них ответишь. Гриммель усмехается, но кивает, скрещивая руки на груди. Шорох цепей звучит тихим издевательским смешком, а глаза травника совсем по-звериному щурятся из темноты диким сапфиром. Иккинг выдыхает, набираясь сил перед новой словесной битвой. Из всех тварей, что ему известны, Гриммеля приручить будет сложнее всего.***
Валка подходит к сыну, предлагая: - Ты лети на запад, а я, пожалуй, вернусь убедиться, что за нами нет погони. - Правильно! Я с тобой, тебе нужен защитник. - Нет! – Ужас в голосе Валки различим многими, но только Плевака понимает его настоящую причину. Если вспомнить, в каком состоянии он видел Гриммеля в прошлый раз, то любой рискует попасть ему под горячую руку. Ну, исключая самых близких, естественно. А к таковым можно было причислить лишь Заболталлу, Плеваку, ну и саму Валку с Иккингом. - Ты всем очень нужен здесь. При всех тех неприятностях, что причинял ей Сморкала, подставлять его под удар Валгалларама не собиралась. Да и разговаривать с Гриммелем лучше без свидетелей. Встреча действительно оказывается бурной – над кораблями висит такой смог, что даже все драконьи чувства пасуют перед пеплом, и парочка Смертохватов едва не сбивают их со Грозокрылом, пока Гриммель не издаёт останавливающий свист. - Вперёд, Грозокрыл. - Шторморез послушно следует в указанном Валгалларамой направлении, приземляясь на ближайшем к ним островке. Парой секунд спустя, к нему присоединяются довольно клекочущие Орлихин и Сава, извиняюще клацающие жвалами. Едва спрыгнув на землю, как Гриммель осматривает Валку со всех сторон, и только после этого крепко её обнимает. Валгалларама выдыхается, стискавая его ребра в ответ, одновременно жадно и чуточку зло. О, она очень, очень зла на него и устроенный спектакль! Но… - Тирлич старалась поджигать всё как можно аккуратнее, но, сама знаешь, с огнём управиться трудно. - Поясняет он, потихоньку отстраняясь, но женщина хватает его за руку, не давая отойти дальше, снова позволить ему скрыться под маской лучшего охотника на драконов. - Может, ты всё-таки пояснишь, какого ётуна ты творишь? Гриммель, явно не раз сам себе задававший это, выдыхает сквозь зубы, спрашивая в ответ: - Вал, а сколько, ты думаешь, людей за нами идёт? И это короткое, кротко-нежное «Вал», что Гриммель использует очень редко, куда реже придумавшего прозвище Стоика, говорит ей много, даже слишком. - Пара тысяч? – Навскидку определяет она, вспомнив количество кораблей, что она успела различить в пепельной дымке. Гриммель прыскает, не сдержавшись. - Пара? Пятнадцать не желаешь? И примерно пять тысяч драконов, не считая яиц и детёнышей. На Олухе больше. Драконов, не людей, так что, можно было бы поспорить, повоевать, но… - Артели охотятся в три смены, и то, провианта едва хватает на всех. Постройки стоят вопреки любой безопасности, пара ударов ядрами из катапульт, даже маломощных корабельных, и треть драконов и людей тут же окажутся в ловушке из собственных домов. А ведь на Олухе – одна из лучших бухт Архипелага, много кораблей можно разместить, стрелять будут без очереди. – Он смотрит ей в глаза, припечатывая: - Вы не смогли бы выжить, как в мире, так и на войне, оставшись там. В его словах Валка слышит отголосок собственных жёстких мыслей. Жена вождя и хозяйка драконьего гнезда наравне с Великим Смутьяном Валгалларама отлично осознаёт всё, что он, брат и сын вождя, не ставший таковым сам лишь из прихоти, осмеливается говорить. Под руководством Иккинга Олух расцвел, но этот расцвет обещал быть хоть и бурным, но очень, очень быстрым, несущим такое же быстрое увядание. Гриммель несёт за собой гибель. Но и он же решает, кого погубить, а кого, устрашив, помиловать, дав лазейку на спасение. - Но сможем ли мы справиться с пятнадцатью тысячами человек на новом, незнакомом месте? Гриммель улыбается, и впервые за долгое время Валка не видит в его улыбке боли или издёвки. Только предвкушение охотника. - Сможете. Ведь у вас будет ещё пять тысяч драконов. ** Гругнира и Хьертримуль - викинги, как и многие другие, любили иметь в предках богов и прочих. Гругнир и Хьертримуль, соответственно, родоначальники Йоргенсонов и Хофферсонов. Гругнир - один из князей-великанов, имеющий каменные голову и сердце, убит Тором на поединке, один из ётунов, обозначавших не только силы природы, но и пластичность личности, потому что многие из них имели женские качества и даже могли рожать, поэтому потомки, сохраняя верность роду, учатся не только бою, но и чисто женским занятиям, таким как шитьё, что продемонстрировал Сморкала в сериале. Хьертримуль - одна из валькирий, боевых дев, и Хофферсоны, славящиеся своими воинами, по праву гордятся тем, что их род содержит так много великих воительниц. Взаимодействие между родами Йоргенсонов и Хофферсонов это нечто, потому что даже единственная попытка заключить союз через брак обернулась грандиозной потасовкой на весь клан, на которую герои не попали только чудом, на что в тексте и идёт намёк. *** Гримберд Ужасный или Чернобород Оголтелый - персонаж из книг, предок Иккинга, отец Иккинга Кровожадного Карасика II, предначертанного Ярогнева. Что интересно, действительно есть теория, по которой Гриммеля назвали в его честь. **** - Вальравн, Мертвоворон, Ворон Мёртвых, Ворон-убийца - вид северной нежити, представляющей собой ворона, который после поедания мертвой плоти обретает сверхъестественные силы. Например, по одной легенде вальравн, съевший сердце короля, обрёл мудрость и знания, а так же способности к гипнозу. Вальравны могут принимать облик человека, точнее, рыцаря, а если они съедят сердце ребёнка, смогут принимать вид полуворона-полуволка. Золотарник, также Золотая розга, на языке цветов означает следующее последовательно: успех, "Цените любую удачу", "Ни пуха ни пера!", поглощение любовью, воинственность, враждебность. Золотарник - это целый род растений, но в сериале Дагур использует цветок для изготовления лекарства для Беззубика. Многие его представители являются лекарственными растениями, откуда и происходит научное название всего рода «solidus», что в переводе с латыни означает здоровый. В главе же идёт речь о Solidágo virgáurea, Золота́рнике обыкнове́нном или Золотой ро́зге, которая имеет очень много и очень разных названий, в том числе Зверобой и Полетуха. Золотарник имеет собранные в соцветия желтые цветки, это -- хороший медонос и пергонос, особенно при небольших дождях, используется как сырьё для добычи красителей. Розга обладает медицинской ценностью, используется в гомеопатии и ветеринарии, а последние исследования говорят о том, что все части растения проявляют активность в отношении вирусов герпеса и гриппа. Золотарник обладает заживляющим свойством при болезни почек и вен, но в полную силу его польза появляется при комплексном лечении, а сам он входит в состав множества лекарств. Но при этом золотарник обладает и токсическими веществами, поэтому использовать его следует осторожно и не применять при при остром и хроническом гломерулонефрите и беременности. В качестве лекарства для драконов Золотарник используют при отравлении Драконьим корнем, гнойных ранах (обычно - после укусов ядовитых видов) и при воспалении щелей между бронированными пластинами или расслоении чешуи.