Пакость мелкая - 2

Яут у него был бракованный. Если бы Лаки не знал, что полукровок у яутов не бывает, он бы решил, что мамаша его мелочи явно с кем-то согрешила. Так что яут был яутом. За исключением того, что родился на свет с отклонениями. Во-первых, он был гораздо светлее своих собратьев, во-вторых, умел наполовину втягивать когти, в-третьих, от мандибул остался один намек, зато дредлокам позавидовала бы любая яутская красавица. Но если с первым и вторым яуты вполне могли смириться, то третье и роскошное, длинное и блестящее четвертое оскорбляло их нежный взор. Мать его мелочи была типичной яуткой, поэтому, когда тому исполнилось два года и стало ясно, что ничего не изменится, тот был выставлен из дома с пожеланием выжить, но не возвращаться. Двухлетний яут — хоть и яут, все равно всего двухлетний. Лаки наткнулся на него в подворотне космопорта уже после того, как тот пытался поймать здоровенную мутировавшую портовую крысу, получил ядовитый укус и собрался помирать, и по этому случаю затянул заунывную песню, от которой даже у робота-погрузчика выступила масляная слеза жалости. Лаки был биотехнологом и, в отличие от робота, дело по своей работе имел с людьми и не только людьми разными, а потому нарастил здоровый цинизм и наплевательское отношение к грядущим неприятностям. В подворотню тогда он зашел по самой банальной в мире причине: поссать. Не то, чтобы он был злостным хулиганом, просто, во-первых, приспичило, а, во-вторых, с этой точки открывался чудесный вид на свалку космических кораблей, к которым Лаки всегда тянуло. Так что совмещал он дважды приятное с полезным. А когда журчание перестало радовать его своими звуками, он услышал это. Нет, ЭТО. ЭТИМ было нечто среднее между душераздирающим кошачьим мявом и ушедшей в ультразвук убитой скрипкой, издающей свой последний звук. Заинтригованный таким сочетанием, Лаки пошел вслед за ЭТИМ, пару раз почти заблудился, но в результате вышел к тупику, в котором на раздолбанном ящике с инструментами сидело существо, которое макушкой доставало ему едва ли до бедра. При его появлении оно только тихо пискнуло, попыталось удрать, но смогло отползти только до вентиляционной трубы, откуда и смотрело на него обреченно и тоскливо. Возможно, не разгляди Лаки в его глазах еще и любопытства, он бы так и ушел, сообщив предварительно о своей находке. Но то самое любопытство, осторожное и жадное, так понравилось Лаки, что он подошел поближе, давая и себя рассмотреть, и самому увидеть. Опознанный в существе очень мелкий яут Лаки удивил. Во-первых, своим возрастом, очень неподходящим темным тупикам, во-вторых, нестандартной внешностью, а в-третьих, тем, что вообще еще жив. Так что вместо того, чтобы набрать соответствующие службы, он протянул руки, надеясь, что успеет их отдернуть, если вдруг этот сын тупика и свалки решит, что ему таким образом предлагают закусить. Но кусать его мелкий яут не стал, а вполне воспитанно вышел из своего укрытия и ухватился пальцами с крохотными коготками за его руку, одновременно вскидывая на него чистый, истинно детский взгляд, который не оставил Лаки выбора. Но это было почти десять лет назад, которые пролетели для Лаки по принципу «год за пять», ибо его мелочь, торжественно нареченная Кэндэлом за случайно сожранную свечу с именинного торта, своей непохожести на других яутов ничуть не тяготилась, была шебутной, шкодной и при этом достигла «уровня бог» в скилле «щенячьи глазки». Так что разозлиться Лаки не мог физически. А уж когда после долгого и шумного дня Кэндэл, сокращенный до Дэла, подползал под руку, обнимал ее и только тогда засыпал, Лаки даже думал, что не все так плохо. До следующего утра. Впрочем, сейчас он бы с удовольствием махнулся бы с собой любимым десятилетней давности. Потому что тот капризный, расшалившийся или хнычущий, потому что коготь сломал, был мелким, простым и понятным в своих детских желаниях и проблемах. Подросток Дэл, потерявший интерес к своим обычным детским игрушкам, зато со знанием дела подбирающий себе украшения, Лаки был насквозь незнаком. Вот только вчера он давал мелкому подзатыльник за испорченный тачпад, а сегодня смотрит на гибкую фигуру юного яута и ловит себя на том, что его точно посадят. И не посмотрят, что Дэл, хоть и на яута похож процентов на семьдесят, обладает вполне яутской силой и тренируется регулярно, а поэтому растление малолетнего происходило исключительно с его согласия и активной помощи. А если бы согласия не было, то и насобирать от него что-нибудь на суд вряд ли бы смогли. Но пока все это было исключительно в мечтах Лаки, который, тем не менее, железно стоял на своем. Яут и человек — не пара, это раз. Два — до официального совершеннолетия яуту еще года два сил набираться, а возраст согласия Лаки за обоснование не считал и вообще старался о нем не думать. И тоскливых взглядов не по годам развитого яута в упор не замечал. Пока случайно не ошибся этажом и не позвонил в дверь чужой квартиры. Вообще, на орбитальной станции размером с хорошую планету и ласково прозванной Консервой обитало до нескольких сотен видов гуманоидных рас. Любой переводчик, в котором не покопались умельцы из Бюро международных связей, дох с жалобным писком на второй минуте в попытках перевести своему обладателю местный диалект, в котором было намешано более шестидесяти языков, и на котором дети начинали болтать раньше, чем узнавать родителей. Традиции смешались, и потомки землян отлично плясали на празднике Конца Мира, который регулярно и с размахом праздновали беженцы с Черной Дракки — небольшой солнечной системы, находящейся в еще большей жопе вселенной, чем сама Консерва. Поэтому, в общем-то, ничего удивительно в соседе снизу не было: яуты на станции составляли почти сорок процентов из всего населения. Но что это был за яут. Ненамного старше его мелочи, в переднике и со стразиной на дрэдлоке. Увидев последнюю, Лаки уже было решил, что таки благополучно поехал крышей, но наверху зашумела дверь, лестница содрогнулась от топота, а незнакомый яут вскинулся и одним движением содрал с себя фартук. Лаки снесло с дороги, хорошенько приложило о стену, и когда сознание то ли вернулось, то ли догнало тело, его тащили домой, перекинув через плечо, и очень выразительно стекотали что-то на тему придурков, которым дома не сидится, и которые ходят по чужим парням, словно своих мало. Лаки пискнул было что-то робко про «ошибся дверью», но оправдания его были проигнорированы. И не то, чтобы ему было очень страшно, просто «чужой парень», яут в переднике и в принципе яуты в его сознании не укладывались настолько, что все остальное просто отошло на задний план. Мелкий аж заволновался. Закружился, заурчал вопросительно, даже по плечу погладил. Ну, а когда Лаки собрал таки мозги в кучку и смог выразить свои мысли, снова перекинул на плечо и потащил обратно. Вниз. И не успел Лаки возмутиться такому с собой обращению, как оказался нос к носу с широкоплечим десантником (татуировки) со шрамом на физиономии (не татуировки), квадратным подбородком (не удивительно) и красивыми глазами (удивительно). Сей представитель самой нелюбимой Лаки по роду деятельность братии обнаружился за порогом той самой квартиры, да еще одетым в растянутые треники и тапки на босу ногу. Увидев его, десантник широко улыбнулся, протянул свою лапищу и представился Ричем. Лаки автоматически пожал ему руку, назвал свое имя и вот тут-то пришел писец. Ну или «консервный ключ» в варианте жителей Консервы. Ибо после Рич приобнял скромно стоящего рядом с ним яута, по-хозяйски похлопал его пониже спины и велел занять чем-нибудь гостя. Яут радостно промурлыкал ему что-то на ухо, потерся о плечо и, сцапав мелкого, утащил за собой. Ну, а Рич, вытащив из недр чего-то, напоминающего высокотехнологичный гроб на колесиках, бутылку чистейшего вискаря, за один запах которого пропойцы всея Консервы продали бы почку. Лаки, который пропойцей не был, но хорошее спиртное уважал, отказываться не стал и через полбутылки знал то, отчего все его принципы умерли в кошмарных муках. Ибо человек и яут, оказывается, очень даже пара, что у яутов даже такого понятия, как возраст согласия нет. А еще, что он круглый идиот, так как его мелкий — официально сирота, а это значит, что тесть с тещей не завалятся к нему на порог в самый неподходящий момент и не будут требовать обращаться с их деточкой уважительно. В общем, к концу бутылки Лаки все понял, осознал, попросил у Рича прощения за собственный идиотизм и выпал из-за стола. Больно стукнулся, громко выматерился, и расплылся в умилительной улыбке, когда на пороге через секунду материализовалась его мелочь и очень грозно глянула на Рича. Тот, видимо, наученный горьким опытом, тут же вскинул руки, похлопал ресничками, покосился на бутылку, и мелкий сменил гнев на милость. Лаки пьяно похихикал и был утащен домой, где свален на кровать и завернут в одеялко. …Утром ему было стыдно. Утром у него болела голова. А еще хотелось к маме и на ручки, потому что как только химия справилась с последствиями вчерашних возлияний, проснулась память. И показывала ему чудеса. Например, злого и грозного Мелкого. Рича в обнимку с яутом. И кучу страз в подарок. Дойдя до этого момента своих воспоминаний, Лаки вздрогнул и пополз искать своего Мелкого, обещая про себя, что если увидит на нем хоть одну стразу — выпорет и не посмотрит на то, что тот одной рукой его вместе с кроватью поднимает. Стразы были. Много. Разных. Они ярко искрились в свете местного мелкого солнца и отбрасывали блики на стены. У Лаки аж дух захватило. Он, конечно, знал, что яутов талантами природа не обделила, но чтоб такими… Впрочем, могло статься, что это ему такой достался, насквозь уникальный. Ибо представить себе среднестатистического яута, выкладывающего стразами изображение цветка на фоне звездного неба, он не мог, воображения не хватало. Но его мелкий среднестатистическим яутом не был, поэтому стразы были в картине, а на самом яуте из украшений были только металлические побрякушки вполне себе традиционные. В порыве чувств Лаки чуть не прослезился, и сгреб Мелкого в охапку. О том, что сделал ошибку, Лаки понял, когда Мелкий прижал его к себе покрепче, облизал ухо и накрыл ладонями задницу. Та, предательница, загорелась как-то сразу, да и из штанов дали знать, где его тело видело его моральные сомнения. В общем все было против Лаки. Даже то, что он уже успел принять душ, а значит, смыться под этим предлогом у него не получится. Поэтому он просто расслабился и уговорил себя получить удовольствие. Ну, по крайней мере, хотя бы попытаться. Впрочем, как оказалось, и пытаться не пришлось. Ибо Мелкий оказался весьма подкованным в теории мужского секса с человеком. И трогал там и так, чтобы не нарезать из его, Лаки, любимой шкурки ремней, но при этом доставить удовольствие. Где и кто его этим премудростям учил, было совершенно непонятно, но было подозрение, что пока они с Ричем напивались, их мелкие не теряли время даром. Что сейчас его яут и демонстрировал. Правда, Лаки на пассивную роль хватило ненадолго. И уже через пять минут вдумчивого изучения мелким себя любимого, резко поменял их местами. Тот заверещал сначала испугано, но потом радостно застрекотал, а уж когда Лаки принялся ему мстить за все хорошее -и вовсе замурлыкал. Обнял, прижался, кончиками втянутых когтей по плечам и спине провел, облизал губы и перевернулся на живот. И в Лаки проснулся настоящий хищник, куда там яутам. Впрочем, добычу, что сама пришла к нему, он обхаживал и готовил долго, обстоятельно и игнорируя возмущенное ворчание. Которое превратилось в почти жалобное хныканье, когда Лаки одним толчком перевел его из разряда девственников во вполне себе взрослого яута. Внутри него было узко, странно и ребристо. А еще член не чувствовал преград, и Лаки врубился в тело мелкого по самый корень, выматерившись от восторга. Ну, а дальше кровать заходила ходуном, любимая подушка Лаки превратилась в кучу волокон, а Мелкий, кажется, перешел в ультразвук, пачкая его подставленную ладонь. …За потерянный контроль и учиненное непотребство Лаки должно было быть стыдно. И ему было, но совсем чуть-чуть. Потому что Мелкий урчал, ластился, мук совести не испытывал за совращение и был откровенно счастлив. Впрочем, Лаки тоже было хорошо, и отрицать он это не собирался. Так что когда Мелкий предложил позвать соседей снизу, согласился не задумываясь. Так что в том, что после этого визита им пришлось временно переехать к этим самым соседям на время ремонта их собственной квартиры, он мог винить только себя. Ибо нефиг ревновать мелких яутов друг к другу до того, как те успеют объяснить, что просто изучали новую технику глубокого поцелуя по-яутски.