(Не) Праведник

Я помню, что это был сон Я куда-то бежал, я не помню куда и зачем этот бег Как будто бы кто-то вломился в мой сон И шептал, наклоняясь во тьме к моему изголовью Как будто бы чьи-то шаги раздавались оттуда Где явно не может пройти человек © спЛин — Тревога

Глава 1       Поначалу поток гостей, что хотят увидеть найденного в собственной Нью-Йоркской квартире Персиваля Грейвса, кажется бесконечным.       Журналисты с неуместными вопросами. Коллеги. Сослуживцы. Рядовые сотрудники МАКУСА, что прежде видели аврора лишь на ежегодной групповой колдографии. Пациенты из соседних палат.       Даже Серафина Пиквери появляется «пожать героическую руку» бывшему однокурснику и когда-то другу. Персиваль пытается объяснить ей, что нет героизма в том, чтобы лежать неподвижно на полу собственной квартиры и молить богов о смерти. В ответ госпожа Президент лишь вновь сжимает искусанную ладонь Грейвса и устало улыбается.       После ее ухода Персиваль отказывается от еды, и несчастной дежурной медсестре приходится насильно кормить аврора, случайно будто стирая рукавом его слезы. Позже она охотно поделится своей историей с симпатичным парнем из «Нью-Йоркского Вестника». Персиваль Грейвс к своему счастью никогда не прочтет вышедшей там статьи.       Но все же жизнь продолжается, и к тому моменту как Персиваля отпускают из больницы домой, интерес к нему окончательно испаряется. — Будете восстанавливать силы в покое и знакомой обстановке, обещает дежурный. Аврор бормочет слова благодарности, пытаясь игнорировать ледяное лезвие страха.       Дома его ждет что угодно, но не покой. Потому теперь Грейвс даже рад гостям, хоть приходить к нему продолжают лишь двое.       Энтони Абернети приносит порядок и строгость мужской дружбы. За Куинни Гольдштайн будто шлейфом следуют чувства, и ее собственные, и похищенные где-то еще, совершенно чужие. Персиваль боится этих эмоций так же сильно, как и нуждается в них. Куинни и Абернети никогда не приходят одновременно.       Куинни проносится на кухню, кинув походя ненавязчивое: «Добрый вечер, мистер Грейвс», и несменные туфли со стертой набойкой на правой рюмочке каблука выбивают по паркету тревожную дробь. Вместе со своим добрым вечером Куинни обычно приносит пирожные в виде зверей, и Персиваль подозревает, что покупает она их в одном и том же месте не случайно: рядом с его квартирой таких не найти. — Как его зовут? — Спрашивает Грейвс. Куинни краснеет и прижимает палец к губам, будто и сама боится выдать свой секрет.       Куинни раскладывает пирожные по идеально-белым блюдцам, а Персиваль заваривает кофе. Их разговоры ни о чем то рождаются, то умирают вновь, сменяясь тишиной и, кажется, их обоих это в целом устраивает. — Как Тина? — Едет в Лондон. Будет выступать свидетелем по делу Ньюта. Ему опять запретили выезд из страны. Я бы тоже поехала, но Тина боится, что я буду лезть в мысли судьи, — весело отвечает Куинни и тут же морщится, поймав в мыслях Персиваля отблеск образа Ньюта на передовице очередной желтой газеты (Английский ученый способствует поимке Гриндевальда, стр. 7). К своей чести Куинни никогда не касается запретных тем сама, но по ее лицу — обычно печальному или встревоженному — не сложно заметить, как она спотыкается о чужие мысли.       Лишь раз Куинни позволяет себе лишнее (дав понять, что слышит): — Он умер, мистер Грейвс. Мне очень жаль, — она опускает глаза и быстро моргает. — Возьмите, — говорит Персиваль, протягивая ей платок. — Спасибо, что не стали меня обманывать, мисс Гольдштайн.       Девушка медленно кивает и ее медные кудри пружинят. — Если вы хотите поговорить… — Нет. Не думаю, что я могу.       Куинни кивает снова и улыбается сквозь силу. Персиваль подзывает турку с плиты и наливает ей еще одну чашку кофе. Как ни странно, Гольдштайн-младшая предпочитает черный, без сахара.       Куинни и Абернети никогда не приходят одновременно.       Поэтому, когда Персиваль наконец решает, что готов поговорить, Куинни не появляется. Вместо нее сияющий от радости Абернети с порога объявляет о своем повышении. Кажется, что его громкие и ликующие мысли может слышать и Персиваль. — Когда у тебя уже закончится отпуск? — Вздыхает Абернети полчаса спустя, отпивая неизвестно где раздобытого пива — Таскаться через весь город сюда ужасно утомительно. — Не так утомительно, как притворяться, что мы не знакомы, — фыркает Персиваль. Пиво дрянное, но что с Энтони взять, он в этом не разбирается.       Персиваль не стесняется своей дружбы с Абернети, но гордый итальянец настаивает, чтобы Грейвс держался с ним чужаком. Каждая заслуга для него — это личная победа и он не желает терять доброе имя из-за слухов в МАКУСА. «Я приехал в эту страну не для того, чтобы все говорили, будто это Персиваль Грейвс сделал за меня всю работу», — любит повторять Абернети и Персиваль не возражает. Ничего не изменилось с тех пор, как они были детьми. Тогда нельзя было заступаться в драке. Теперь — помогать по работе. Но какая разница, если Энтони от этого становится чуточку счастливее? — Я собираюсь продать квартиру, — говорит Персиваль, когда разговор о работе иссыхает, — перееду поближе к министерству.       Последнее, что собирается делать Персиваль — продавать квартиру. Иногда он с трудом поднимается из кровати, куда уж ему искать новый дом, где все может повториться? Абернети — не Гольдштайн, молчание рядом с ним невыносимо, и приходится говорить хоть что-то. Абернети (снова) не замечает лжи: — Это чтобы Куинни Гольдштайн почаще к тебе забегала? — Подозрительно щурится он. Объяснить Энтони, что Куинни сейчас, единственная, с кем Персиваль способен быть честен, невозможно и Грейвс не пытается. Что у Абернети нет шансов завоевать столь необычную женщину, он не говорит тем более. — Это чтобы ты почаще ко мне забегал. Пропустив шпильку мимо ушей, Абернети возвращается к тому, зачем пришел. — Ладно, бог с ней, с Гольдштайн. Так ты вернешься на работу или нет? Засиделся ты здесь, приятель, а мне на новом месте может понадобиться твоя помощь. Персиваль думает о темном углу спальни, где он провел (засиделся) последние месяцы в компании опаснейшего мага двадцатого столетия, и горько усмехается. — Вернусь. В понедельник вернусь.