Глава 15
— Ты с ума сошла? — Персиваль поднимает глаза на дверь кабинета. Она приоткрыта. За ней виднеется рукав розового платья и полукруглая часть бедра. Тина вне обзора, но голос ее, серый, как ее серые скорбные наряды, Персиваль узнает и так. Куинни отвечает что-то невнятное. — Войдите, — резко командует Грейвс. Он-то наверняка знает, сошла ли Куинни с ума, но вовсе не хочет оповестить об этом всю МАКУСА. Сестры Гольдштайн во всем своем различии, повинуются беспрекословно. — Прошу прощения, сэр. Мы сейчас же уйдем. — Тина. Я хотел бы чтобы сегодня вы возглавили группу Эддисона вместо меня. Руби Коулсон было бы полезно понаблюдать за женщиной-аврором вашего уровня. Тина склоняет голову. Она очевидно борется с чувствами, продолжая закрывать собой тело сестры, но ее губы уже приоткрыты для согласия. — Все, что Куинни скажет в этом кабинете, останется между нами. Куинни слушает между строк. Тина знает только слово чести, но к счастью, она еще верит, что у Грейвса она осталась. — Даю вам слово. А теперь вы свободны. Тина выходит из кабинета не обернувшись. Ее плечи, обычно напряженные, расправлены крыльями. «Скоро время придет», — думает Грейвс. — «Она готова». — За нами следят, — начинает Куинни, впервые игнорируя мысли Персиваля. — Я слышу… Отзвуки. Я хотела попросить вас о защите. Для Якоба. — Вы знаете кто? Куинни не знает, но чудовищно не это. Хуже всего, что она не удивлена. Девушка, которая в жизни не сделала плохого, совсем не удивлена, что некто желает смерти ее близким. И даже зная, что закон однозначен, она готова рискнуть всем. — Куинни, дорогая, — Персиваль поднимается со своего места, уже не имеющего для него никакого значения. — Ты понимаешь, что я не могу это никому поручить? Куинни слушает, сжимая мужскую ладонь, готовая умолять. И по мере того, как под сухостью формулировки проявляется невысказанное согласие, она сжимает руку Персиваля сильнее. — Вы, — выдыхает она. Грейвс улыбается одними глазами. — Мисс Гольдштайн, не могли бы вы принести мне улики по делу братьев Блэкуотер? Меня интересует палочка. Шестнадцать сантиметров, сосна, перо гром-птицы. — Да, сэр. Персиваль методично снимает заклинания с ящиков, собирая то личное, в чем он еще нуждается. Его мысли далеко от кабинета, и прощание выходит скомканным. (По утру, лишь только рассвет лизнул шпили небоскребов, ожидание стало невыносимо. Что хуже, чем ждать, когда ничего не произойдет? Криденс не появится больше. В спальне было все еще темно, все так же полны были угрозой углы. Персиваль лег на край кровати, на которой спал последний раз другим человеком. Криденс предпочел притвориться спящим. В голове Грейвса набатом били чужие голос и смех, погано напоминая, что юноша сделает все, лишь бы… — Мне очень жаль, что это было мое лицо, — голос был тихим, но Криденс слушал, напряженно цепляясь за борта пальто, которое он так и не снял. — Но я не жалею, что… Я не хотел бы, чтобы я вызывал у вас эти чувства.) Куинни не возвращается уже слишком долго. Что ее (убило) так задержало? В кабинете не осталось ничего, что еще дорого Грейвсу. И ни одного запертого ящика, ни одного секрета. (- Вы обскур, — Криденс обернулся. Бледное пятно лица в обрамлении полумрака. — Я нашел вас. Геллерт обещал, что наградит его за находку, и вот то, что он искал. — Вы тоже разрушаете, когда чувства сильнее вас. Я знаю, каково это. Персиваль выдохнул, и вздох был похож на последнее нервное нет, но в этот раз Криденс был совершенно прав. И все же нельзя было допустить, чтобы назойливый голос Геллерта, его гнусный шепот тоже оказались правдивы. — Персиваль? — шалый, чужой взгляд из-под опущенных век. Криденс протянул руку, но Грейвс остановил и это устремление. Расчерченная шрамами ладонь в миллиметрах от лица — Грейвс закрывает глаза прежде, чем поцеловать её. Криденс вдыхает судорожно, но аврор не замечает, сосредоточенный на том, что чувствует сам. — Тебе не нужно. Если хочешь, чтобы я любил тебя, позволь мне сделать это по-моему. Персиваль спустился вниз, ладонями скользя вверх: колени, бедра, грудь, шея. Он расстегивал пальто, так же порывисто как вчера застегивал. Криденс сидел на том же краю кровати, что когда-то Геллерт. Лишь только в этот раз Персиваль не давился отвращением и не саднило горло, а пальцы в проталинах седины были ласковы.) — Мистер Грейвс. Палочка, — Куинни дрожит. На секунду Персивалю кажется, что ей отвратительны его мысли, блуждающие от ласок прошедшего утра до предстоящего еще, возможно счастливого будущего, но девушка подается вперед, ища защиты. — Это Абернети, — шепчет она. — Он следил за мной. Персиваль хотел бы оправдать его, своего друга детства, дурака и ревнивца, но не может. Дурные времена требуют праведного сердца. Энтони не лучше Геллерта. Общее Благо всегда превращается в личное. — Он вас не тронет. Я оставлю распоряжения для Тины. А теперь идите. Я жду вас у себя дома через два часа. Не опоздайте.Эпилог
Боги безмолвствуют, но Персиваль чувствует их незримое присутствие куда сильнее, чем когда-либо у своего очага. Небо Ирландии уходит в зелень, непохожее на синее как флаг небо Америки. — Думаете, это конец? — спрашивает Куинни и от нее вопрос звучит непривычно. Привычного теперь и вовсе не осталось. — Нет. Персиваль оборачивается назад, на дом, где Якоб учит Криденса своему нехитрому искусству. И это не менее важно, чем волшебство. — Нет, но мы еще поборемся. Куинни устало улыбается, кутаясь в розовое облако шарфа. — Я позабочусь о них, если понадобится. Голос Геллерта Гриндевальда больше не звучит ни в словах, ни в мыслях.