(Не) Праведник

Глава 14

Криденс лежит нагой, в одном лишь проклятом пальто, которое Грейвс малодушно не сжег. Не сжег! Хватило бы мальчику силы, чтобы (превратить весь этот город в щепки) вернуть его из пепла? Криденс самозабвенно приникает губами к белой подкладке, вдыхает запах одеколона и трогает, исступленно трогает себя. В больном румянце и хрипе голоса нет ничего естественного. Ничего добровольного. (- Перси, — начал Геллерт ласково, словно извиняясь, — Ты пойми. Я всегда получаю то, что хочу. И люди просят меня это принять. Умоляют, Перси. И Криденс будет.) Грейвс безмолвно замирает в дверях. Тело Криденса, покрытое желтеющими синяками, некрасивое, кажется еще несет на себе отпечатки пальцев Геллерта-Грейвса. (- И у его мольбы будет твое лицо. Геллерт Гриндевальд поднимается с пола, где по-прежнему распластан глава Отдела Магического Правопорядка. Светлые волосы Геллерта липнут ко лбу. Он вытирает его белым платком, и краем глаза Грейвс замечает кляксы собственной крови по льну там, где ткани касаются пальцы. — Геллерт, пожалуйста. Пощади его.) На кухне душно. Персиваль механически открывает окно, но ночной воздух не имеет вкуса. Он закрывает глаза ладонями. Криденс умеет быть беззвучен. Персиваль не спрашивал, когда Криденс научился этому, а теперь и вовсе не может говорить. Он не может ни убежать, ни аппарировать, оцепенев в очередной волне ужаса. От палочки не больше пользы, чем от сломанной руки. Криденс склоняет к аврору голову и осторожно убирает от лица руки, пряча их в собственных горячих ладонях. Персиваль не препятствует. Пустые глаза аврора смотрят сквозь Криденса. — Я хочу, чтобы вы коснулись меня. Они делят общий вдох, когда Криденс прикладывает чужую руку к своей груди. Почти целуются, пока юноша ведет ее ниже, к темным кольцам волос и напряженному члену. Персиваль поджимает пальцы, беспомощно произнося очередное «нет». — Нет, Криденс, я не Геллерт. Я не должен. — Вы думаете, я ради него? — лицо Криденса невыносимо близко, он дышит неглубоко и раздраженно, сокращая расстояние и без того ничтожное с каждым вздохом. — Я не могу, — слезы катятся по бледному лицу аврора, — Я не могу с тобой так поступить. — Но ты хочешь? Криденс перескакивает от уважения к напору, от ласки почти к насилию, игнорируя чужое вялое нет, беззвучное и неуверенное, будто разбавленное слезами. Тела обоих снова сближаются: обнаженное и застегнутое на все пуговицы. — Я сказал, нет. Грейвс рявкает, оттолкнув Криденса на кресло. То жалко скрипит. Персиваль ударяет заклинанием в стену. Остервенение, лишившее дыхания Локвуда, вышибает дверь из оправы и стекла из нескольких шкафов. Штукатурка осыпается вниз. Трещины рассекают стену, вторые часы падают на пол и разбиваются вдребезги. Вещи катятся с покосившейся полки, и Персивалю на это плевать. Криденс смотрит на весь этот хаос, распахнув глаза. Персиваль поднимает руку вновь, дирижируя разрушениями впервые за долгое время. Сначала Геллерт, затем Криденс. Пришло время Персиваля. Усталость накатывает сразу после, когда от комнаты уже почти ничего не остается. Даже обскуру не удалось сотворить здесь то, что сделал хозяин дома. Грейвс опускается на кресло рядом с Криденсом и молча застегивает на нем проклятое пальто. — Персиваль. — Когда ты называешь меня по имени, я… — Не говори ничего. Я понял. Кого он мог выбрать, как не праведника? Что меня ужасало, то со мной и случилось, чего я страшился, то ко мне и пришло.**** Ложись спать. Я больше не побеспокою тебя. «Сам не свой». Персиваль не знает, какой Криденс больше пугает его, какого больше он хочет беречь до потери сознания, до самоистязания и смерти. Он корит себя за то, что так и не нашел подходящих слов. Криденс оставляет следы на пыли гнева, чудом не раня ноги. До самого утра Персиваль остается созерцать плоды трудов своих.