Никто не должен знать

Звезды поднимаются выше, Свет уже не сводит с ума. Если ты меня не услышишь, Значит наступила зима. Небо, загрустив, наклонилось, В сумерки укутав дома, Больше ничего не случилось, Просто наступила зима.

Ей снились сны. Красочные, двухцветные, прошедшие путь со светом сквозь прозрачные стекла или пыль десятилетий. Они плыли, смывались, как мимолетные отражения на отполированной гальке. А прилив все ближе, с каждой минутой он все дольше останавливает свои лапы на прибрежных ракушках и песке, все тягучее становятся погружения на глубину, в темноту сознания. Ей снилось загорелое лицо, которое смеялось и показывало белесые зубы и белки глаз. Оно часто являлось в защитных очках и вообще глядело не на нее, а на вечные механизмы в своих руках. Ей снилась черная фигура, вечно прячущая лицо под одеждами. Все настроение этого человека было видно по кистям рук, по немолодым пальцам, по наклону вуали. Руки у нее — теплые, объятия — крепкие, а слова — колющие и всегда правдивые. Ей снилось очень знакомое веснушчатое лицо, мелькающее недоверчивыми и испуганными синими глазами. При нем почему-то к горлу подкатывали ужасно тоскливые ощущения, невыполнимое желание забрать это к себе, которому, она знала, никогда не дано осуществиться. Ей снился дивный водопад, уносящий солнечные искры вниз, для того чтобы освещать подводное царство, зажигать огоньки в глазах рыб, фейерверки на невиданных сокровищах. Она смотрела на солнечный огонь, стоя в тени, так, чтобы он не затрагивал ее. У нее был еще один огонь, за спиной, который наблюдал пристальным, жгучим, как крапива, взглядом. И ей было хорошо как никогда. И как же не хотелось отрывать взгляд от этих приятных, легких видений. Срабатывало подсознание, напоминая, что после сна обычно просыпаются с трудом, под звон будильника, встают и бегут, бегут, бегут по жизни, что сны — иллюзия, и не следует к ним привыкать. Но мышцы давно атрофировались, тело окончательно закостенело, как у бабочки в куколке. Ей уже не жить… А потом все резко прекратилось. И пошли уже совсем другие сны, незнакомые. Такие же местами тяжелые, наполненные тоской, как ее собственные, но при этом, по мнению феи, намного счастливее! Глаза задержались на темно-фиолетовом окне в каком-то помещении, за которым пустоту заполнила ночь-холодрыга. Она уже определенно когда-то видела эту резную раму. Только тогда эти фиолетовые тени казались ей глубокими и синими, потому что она смотрела через периферическую систему другого человека, и она видела в них какой-то особый смысл… Такое же чернильное небо было в Чернолюте, когда Черная Королева повелевала тучам собраться над замком — просто она, как обычный дух, очень любила грозу. Любила, чтоб все завывало и раскачивалось, готовясь вот-вот сорваться и унестись в эпицентр урагана. Нира — так звали женщину, чьи сны решили показаться другому человеку, повилять хвостом перед носом — мол, смотри, какие мы красивые, да только не твои. Она была удивительно похожа на Лиссу, словно они были близнецами, разлученными в далеком детстве. Она также любила бурю, когда ветер выл за окном, просясь в дом. Нира не обманывала его ожиданий — распахивала створки. Влетай! Круши! Но ветер всегда смущался и лишь смахивал вазочку с цветами со стола, как собака, которой нежданно-негаданно открыли пятисотую по счету дверь, и она не может поверить своему счастью. Таким принципом ворвался в ее дом и человек, только Лисса не смогла его рассмотреть. Нира любила книги, и Лисса словно смотрела сама на себя, стоя невидимым духом за плечом у сидящей женщины, когда та переворачивала старые страницы «Incognita». Точно такую же книгу фея таскала везде за собой в детстве. Каждый день перед серыми глазами Ниры проносились сотни экземпляров разных изданий, но огонек, возникающий в них при каждой новой книге, не ослабевал. А потом в ленте мелькнул зеленый огонек и погас, как фонарь, случайно заглянувший в окно вагона в поезде, что несется без тормозов. И в следующий раз Лисса смогла его разглядеть, ведь он стал появляться в Нирином вагоне каждодневно. И завопила от боли. Это был тот самый человек — ветер, что Нира впустила в свой дом. Этот ветер был слишком знаком фее. Она ворвалась в вагон и разбила это окно. Ударила кулаком, что есть мочи. Заскользили трещины. Это должна была быть ее судьба! Время, это все ты мне шептало на ушко, наговаривало, заклинало — уйди, уходи всегда, все неважно! Но как раз это и было важно! Но ничего уже не исправишь. Это был тот день, когда Василиса Огнева встретилась со своими сводными братом и сестрой, и у Ниры резко заболела голова, разрываемая острыми краями трещин.