За гранью фантастики

Защититься от заклятия Рамси уже не успевал да и не мог, без палочки-то, оно ударило прямо в грудь, туда, где должно находиться сердце — и что-то чужеродное тут же нахлынуло на него подобно морскому валу, охватило разум, вывернуло наизнанку мысли и медленно растеклось, по-хозяйски вороша воспоминания. Перед глазами начали мелькать самые давние из них, и Рамси ослепило бескрайней синевой неба, он увидел, как проносится перед его глазами поле — тяжелые спелые колосья, сверкающие на солнце золотом, склонились едва не к самой земле, пора бы уже приступать к жатве… и на фоне этих ярчайших красок он увидел очертания высокой мельницы, а неподалеку от нее — фигуру женщины, приземистой, невысокой, но крепко сложенной… она кричала что-то издалека, но что именно, слышно не было, слишком уж далеко она стояла. Краем сознания Болтон понял, что заклятие Корвуса вырвало из глубин памяти самые давние его воспоминания, воспоминания о детстве, что Рамси провел в селе с матерью. Невообразимым усилием воли он заставил себя вспомнить, что говорили в школе на уроках о легилименции, и, вспомнив, постарался подавить эти воспоминания, очистить голову от мыслей. Не думать, не думать… только не думать, не об этом, не думать ни о чем! Не то чтобы это оказалось легко, это стоило сил, и сил немалых, и вызванная этим напряжением, в ответ в голове всколыхнулась боль, она недовольно зашипела — этот звук эхом отозвался в голове, — хлестнула длинным змеиным хвостом по ушам Рамси, и тот невольно вскинул руки, запуская пальцы в собственные прямые жесткие волосы, ухватился за них, сжимая пальцы... Но и даром эта попытка не прошла, исчезли небо и поле, почти неразличимы стали дом и женщина... секунда, полная напряженной борьбы, другая, столь же мучительная… исчезли и они. И чем бледнее становилось воспоминание, тем четче прорисовывалось перед Рамси бледное лицо Корвуса, его усмешка, успевшая уже стать самой ненавистной на свете. О, попадись он в руки Рамси, да без своей палочки, беспомощный… первым делом он отучил бы его улыбаться так. Вообще улыбаться, если на то и пошло. — Я ждал большего от твоей памяти. — коротко бросил Корвус, взрезая все еще мутное пространство своими невыносимо живыми, блестящими глазами, так контрастирующими с пустым лицом. Рамси захотелось медленно вырезать ему язык — разжать челюсти и надрезать мышцу за мышцой, пока комната будет полниться сладчайшей на свете музыкой — животным визгом, нескончаемым криком, который утихнет лишь тогда, когда у его жертвы разорвутся голосовые связки. — Не ожидал, что тебе все же удастся сбросить заклятие. Но твои потуги все равно ничтожны, — спокойно, как преподаватель, объясняющий новую тему, продолжил он. — Окклюменция — искусство, требующее немалой силы воли и сосредоточенности. Ты ими не обладаешь. Словно в доказательство он лениво шевельнул палочкой и … Оглушающий гудок, возвещающий о скором отправлении поезда, ровно в одиннадцать, уверенно покрывает утренний суетливый гул, рвущий воздух на пестрые лоскуты кошачьего мява, уханья сов, восторженных возгласов детей и заботливого кудахтанья мамочек, которые не увидят своего ребенка по меньшей мере полгода и теперь считают своим долгом дать напутствие на каждый день, что чадо проведет без ее бдительного взора… Рамси морщится от этих резких, хаотичных звуков и угрюмо катит перед собой свою тележку — скарба в ней немного, да и тот, что есть, особой ценностью похвастать не мог: чемодан обшарпанный, повидавший на своем веку явно больше, чем старый дед-продавец, что всучил его мальчишке, две мантии вида вполне приличного, но сразу видно, что с рук, из раскрытого и кое-как перемотанного веревкой зева чемодана, торчат корешки растрепанных волшебных книг. В одну из них, книгу заклинаний для первого курса, ближе к середине, вложено черное вороново перо — своеобразная закладка. Палочку, как самое ценное сокровище, он не стал класть в чемодан, опасаясь, что она выпадет, и теперь та неуклюже торчит из кармана. Нельзя сказать, что мир магии оставил равнодушным юного волшебника — о, он интересовал его, и еще как! Косая Аллея, полная магических штучек, о которых ни один магл и мечтать не мог, собственная волшебная палочка, волшебный банк, в котором всем заправляют удивительные, хотя чего таить, отвратные на вид гоблины… О, все это будоражило детскую фантазию, и Рамси смог бы по праву назвать этот день самым счастливым в своей жизни, если бы только не отец, сводный брат Домерик и мачеха, Бетани, в девичестве, кажется, Рисвелл. Точно, Рисвелл. Отец, Русе Болтон, глава обеспечения магического правопорядка в Министерстве, благосклонно кивает законному сыну, а на Рамси если и бросает короткий взгляд, то с такой миной, будто его заставили стакан лимонного сока залпом выпить. Мертвенно-белые глаза становятся точь-в-точь как два куска льда, а постное лицо изящно, аристократично, мать его, кривится в гримасе отвращения. А братец, идиот, кажется, не замечает никакого напряжения в семье, лучится детским восторгом, нагруженный книгами, мантиями, разумеется, все лучшего качества, не мог же Русе экономить на собственном драгоценном наследнике… Носится с палочкой наперевес, уже небось возомнил себя великим колдуном. Губы Рамси ядовито кривятся, уголки ползут вниз, когда он смотрит на Домерика, который раз, наверно, в десятый сообщает матери, что его выбрала палочка из клена, а клен выбирает магов деятельных, обладающих огромным потенциалом, а значит он, Домерик, станет великим! — Конечно великим, как же иначе! — говорят оба, и Бетани и Рамси, вот только Рамси тихо, себе под нос и с явным сарказмом, а мать Домерика — громко и искренне, с полной верой в свои слова. И Рамси продолжает смотреть на них, сжимая тележку. Эта картина ему неприятна, от нее с души воротит, но и взгляд отвести почему-то тяжело, он будто прикипел к матери и сыну. Матери… его матери здесь нет и не будет. Маглам нет места в волшебном мире. Бетани снова улыбается сыну, сначала растрепывает его каштановые кудри, а после, словно спохватившись, приглаживает под недовольным взглядом Русе. И они оба, сын и мать, счастливые хохочут. В Домерике нет ничего от Русе, проносится в голове Рамси. Они и внешне не похожи даже, сводный брат — точная копия Бетани Рисвелл. Лучше бы он носил ее фамилию… В момент, когда Рамси закатывает тележку в поезд, Русе на него не смотрит, он помогает Домерику. Бетани же, отпустив сына, впервые глядит на Рамси своими карими глазами, и он, приготовившийся было ответить ей своим форменным ледяным взглядом, вдруг замечает, что смотрит она без зла и без привычного равнодушия, не как на неизбежную проблему, с которой остается лишь смириться, а с… сожалением и даже, кажется, с сочувствием. Засмотревшись на нее, на ее приоткрытый рот и губы, подрагивающие от слов, которые вот-вот готовы сорваться с языка, Рамси хочет подойти, невольно разворачивается уже — и колеса клинит, он едва не переворачивает собственную тележку. Это его отрезвляет. Кажется, Бетани хочет подойти сама, хочет что-то сказать ему, но Рамси уже не хочет ее слушать, его минутная слабость тает, словно и не было ее, и он отворачивается, толкает злополучную тележку в сторону поезда, с силой пихает, закатывая внутрь. Он чужой в этой семье, глупо утверждать обратное, и он останется таковым, пока на его пути будет стоять старший, законный ребенок четы Болтонов. И с чего бы Бетани, чистокровной волшебнице из известного рода, относиться к нему иначе как с презрением и тем более сочувствовать ему? Она ведь слова не сказала, когда Русе купил Домерику все для школы в лучших волшебных лавках, а Рамси пришлось покупать все с рук… Возможно, хотела. Но это неважно. Важно то, что не сказала. — Гляди, мест почти нет! Почти все купе заняты… — Домерик кажется взволнованным, но Рамси готов поспорить, что это нисколько не умаляет восторга брата — пусть он и торчит в коридоре, он, черт побери, торчит в коридоре волшебного поезда, который везет его в школу магии! — Ты бы еще дольше с отцом провозился на платформе — вообще на крыше ехать бы пришлось, — отбивает Рамси и оглядывается, поджимая полные губы. Почти везде занято. — Смотри, кажется, там есть место! — Домерик оказывается внимательнее и, ухватив Рамси за локоть, тащит за собой, к приоткрытой двери купе, за которой виднеются двое мальчишек. Рамси настолько ошарашен этой прямолинейной бесцеремонностью, что спохватывается и руку выдергивает из хватки брата лишь тогда, когда Домерик толкает дверь купе и представляется сидящим там ребятам — холеному улыбчивому красавцу с блестящими черными волосами и смуглой кожей — и растрепанному рыжеволосому юнцу, сидящему у самого окна. — Везде занято, только у вас еще есть место. Можно к вам? — спрашивает Домерик, улыбаясь ребятам. Зная угрюмость брата, улыбается он, как всегда, за двоих, и щеки его украшают две ямочки — точь-в-точь как у его матери. — Конечно, заходите, — тут же отзывается холеный красавец, и взгляд Рамси задерживается на нем. — Меня Теоном звать, из семьи Грейджоев, а это Старк. Робб Старк. А вы? — Домерик и Рамси, — представил их обоих брат. — Оба Болтоны. — Братья, что ли? — подает голос Робб. Вот он-то, в отличие от Теона, пожирающего глазами Домерика, не отводит взгляда от Рамси, и взгляд этот какой-то настороженный. Ноздри Старка чуть дергаются, словно он принюхивается к незнакомцу и чует в нем что-то недоброе. — Да уж понимаешь, Робб, не супруги, — Теон, не дожидаясь ответной реакции, сам хохочет над своей шуткой во все зубы, ровные и белые. Домерик невольно улыбается, и даже Робб на время перестает сверлить младшего Болтона взглядом, и уголки губ его невольно приподнимаются вверх, в странном подобии улыбки. Один только Рамси все внимательнее смотрит на Теона. А тот даже в сторону его не глядит. Воспоминание снова меняется. Поезд вовсю летит по рельсам, мерно стучат колеса. До Хогвартса еще далеко, но многие, особенно первокурсники, уже успели облачиться в мантии. Среди них был и Рамси — он переоделся одним из первых, словно рад был избавиться от старой магловской одежды. Ему все казалось, что простенький бордовый свитер и потертые на коленях джинсы с головой выдают его происхождение, и, облачившись в мантию, он наконец почувствует себя защищенным. Палочку он теперь держит на коленях. — О, ты уже пробовал колдовать? — это Теон. В его глазах цвета глубокого моря загорается искренний интерес и он обращает наконец внимание на младшего Болтона. — И как? — Да, как? — Робб заинтересованно поворачивает голову, и Рамси напрягается, чуть сутулясь. Он успел выучить лишь одно заклинание, прочитал теорию, но так пока и не опробовал на практике. И теперь главное, чтобы оно получилось, главное не ударить в грязь лицом перед этими ребятами, которые оба явно из чистокровных семей магов. — Дайте… что-нибудь, — просит он, так и не придумав, что, и Теон с улыбкой протягивает ему конфету — только что из кармана извлек. — Ничего не было больше, — разводит руками он, но Рамси уже не слушает. Он сосредотачивается, поднимает палочку… — Энгоргио! И ничего не происходит. Улыбка Теона становится снисходительной, а Робб усмехается так, словно ничего другого и не ждал. Палочка в руках Рамси подрагивает. Если бы только было можно вот так просто, без заклинаний вонзить ее кому-нибудь в глаз… Теону. Нет, лучше Роббу… посмотрит он тогда на его усмешку. — Это довольно сложное заклятие для начинающих, — вступается Домерик за брата. — Я читал учебник, его проходят к самому концу семестра. Без долгой практики едва ли что-то выйдет… смотрите! Он наводит свою палочку на злосчастную конфету и произносит нужное слово, он уверен, что эффект будет тот же, что и у брата, что ничего не выйдет… Конфета увеличивается, как и положено при этом заклятии. Домерик краснеет и старается не смотреть в глаза Рамси, он совсем не рад, но Болтона-младшего это уже не заботит. Он не слышит уже ни сбивчивых извинений, ни насмешек, лица перед ним расплываются, теряют четкость... То ли обида, гнев, зависть застят зрение и слух, то ли заклятие Корвуса отпускает память… слишком много эмоций. Они охватывают разум, тело, выворачивающей душу злобой, яростью сводят с ума… Колени взрываются острой болью, и Рамси спустя пару секунд осознает, что упирается ими в пол — должно быть, не удержавшись на ногах, рухнул прямо перед Корвусом, под прицелом его палочки. Стыд, гнев, обида, злоба, отголоски зависти к талантливому, доброму брату, хотя он мертв, давно мертв… они не желают отпустить Болтона и тот вскакивает на ноги, пружинисто, как хищник, игнорируя ломоту и боль в теле, особенно в коленях, гневно смотрит на Корвуса своими ледяными глазами, сведя брови… когда-то он наводил животный ужас на окрестных детей одним лишь этим взглядом. — У тебя был брат, — Корвус, ничуть не впечатленный яростью Рамси, вдруг улыбается, но улыбка эта недобрая, холодная и колкая. — И он любил тебя. В отличие от тебя, ты его терпеть не мог. — Ты на удивление наблюдателен. Но если думаешь, что я сейчас распущу сопли и начну откровенничать перед тобой, ты ошибаешься, — прошипел Рамси. Палочка мигом оказалась в его руках и теперь он был готов к защите. — Не пойму, зачем тебе вообще понадобился этот цирк, ты ничего важного не узнал. — Я мог бы ударить тебя Круциатусом и выпытать все, что мне нужно, — пожал плечами Корвус. — Но посчитал, что так будет лучше. Практичнее. О да, Корвус определенно решил поиздеваться над ним, намеренно вырвал из его памяти самые унизительные, самые мерзкие воспоминания, он знал, куда бить. Но он преследовал и другую цель, теперь это было очевидно — он хотел знать больше о Домерике, о Роббе. О… Теоне. Зачем?.. Эта история умерла, и давно похоронена в далеком прошлом, она мертва, как мертвы треклятые Домерик и Робб... Главное, держать себя в руках. Они мертвы, а мертвецы не оживают. Главное только, помнить об этом и не воскрешать их даже в своей памяти. — Твой брат умер спустя три года после поступления весьма при странных обстоятельствах. По официальной версии, его убил оборотень, ну а ты был награжден, получил кубок за особые заслуги перед школой, — продолжил тем временем Корвус, не сводя взгляда темных глаз с собеседника. — Я смотрю, тебе самому все прекрасно известно, — с вежливостью, прямо-таки скрипящей на зубах, заметил Болтон, медленно выдыхая. — Чего ты от меня хочешь? Да, я терпеть не мог Домерика, но когда узнал, что его рыжий дружок — оборотень, все же попытался предупредить его. Но он был придурком, узнав все, потащился следом за Роббом в Запретный Лес, в ночь полнолуния. Думал, сможет помочь своему другу, образумить его. Третий курс… он толком ничего не знал об оборотнях, не понимал, что превращаясь, они становятся чудовищами. Вот тот его на куски и порвал. И меня заодно подрал, но я-то знал, чего ждать, был готов к защите… я убил оборотня, за это и получил свой чертов кубок. Корвус слушал внимательно, чуть наклонив голову — длинные, темные, завивающиеся колечками волосы, касающиеся плеч, придавали ему вид милый и невинный, но вот лицо… оно не менялось, разве что уголки губ чуть поползли вниз, да веки опустились малость. — Что еще ты хочешь от меня? — не выдержал Рамси. — Правду, — коротко бросил Корвус. — Всю. Допустим, все так и было, хотя сомневаюсь, что ты так самоотверженно бросился спасать ненавистного брата… но ты не упомянул еще одного важного участника тех событий. Теона Грейджоя, того самого очаровательного юношу из поезда. Они ведь были весьма близки с Домериком, не так ли? Ты не мог об этом не знать. Теперь не оставалось сомнений — без того мертвенные, злобные глаза Рамси побелели, полыхнули дикой, едва сдерживаемой яростью, щеки пошли некрасивыми пятнами. — Теон… — это имя Рамси процедил неожиданно холодно, злобно, контрастируя с тоном, каким он рассказывал официальную версию произошедшего, — сбежал. Он был там, был с Домериком, но не выдержал этого зрелища, бросился прочь, вглубь Леса. Его искали три дня, когда нашли, он не помнил ничего. Любое вмешательство в его память сильно грозило его психике, поэтому Министерству пришлось отвалить от него. — И неужели эту историю замяли? — задумчиво качнул палочкой Корвус. Длинные черные волосы его легко колыхнулись, словно в такт этому движению. — Как миленькие. Диппет не стал распространяться об убийстве ученика на территории школы, списали на несчастный случай, Старки замяли тот факт, что убил этого ученика их драгоценный вервольф, ну а Грейджои подсуетились, чтобы их единственного двинутого сынка не упекли в Мунго. — А ведь ему там было бы самое место, — заметил Корвус. — Здешние целители хороши, а ведь можно было еще и за границу отправить… ммм, Франция? Там очень даже хорошие целители, — невинно предложил он, внимательно следя за реакцией собеседника. Реакция не обманула ожиданий. — Он окончил все семь курсов, — твердо, со льдом в голосе произнес Рамси, тяжело глядя исподлобья. — Если в семье его и лечили какими-то своими методами, мне об этом ничего не известно. — Да-да, — протянул Корвус, и Рамси вдруг ясно осознал, что тот не поверил ни единому его слову. — Знаешь, все так удачно сошлось… погиб твой старший брат, которого ты терпеть не мог, семья Старков, копающая под твоего отца в Министерстве, дискредитирована, старину Неда чуть в Азкабан не упекли за то, что скрыл от Диппета факт ликантропии Робба. Еще и с Грейджоями так удачно вышло. И один ты выходишь сухим из воды — лицо только подрали, но даже ликантропия тебя что-то не взяла, как надо, смотрю. Корвус вдруг сократил расстояние, настолько стремительно, что Рамси и палочку-то поднять не успел. Теперь темные глаза под тяжелыми веками в упор уставились на него, лицо Корвуса было настолько близко, что Рамси мог во всех деталях разглядеть волнистые черные волосы, точеные скулы, прямой нос. Но теперь лицо это не казалось застывшей маской, губы Корвуса были плотно сжаты, а на бледные щеки словно по недосмотру кто-то пролил краску — так неестественно выглядел на них румянец. — Я предупреждаю тебя, Рамси. Мистер Реддл в курсе твоих темных дел, потому и поручил мне при малейшем подозрении без всякого сожаления разделаться с тобой. А я не собираюсь выходить у него из доверия, мне очень важно это сотрудничество, ведь только он способен мне помочь… «Сотрудничество?» — хотел переспросить Рамси, уже успевший уяснить, что с Реддлом никакого сотрудничества быть не может, одно лишь подчинение, служение его идеалам, но Корвус и рта не дал ему раскрыть, неведомая магия словно по рукам и ногам сковала его, заставила застыть губы. — И если мистеру Реддлу нужна твоя смерть, — Корвус перешел на шепот, приблизился еще, и Рамси ощутил на своем лице его дыхание, — то прошу лишь об одном, Рамси. Дай мне повод сделать это. Холодные пальцы прошлись по лицу, задели шрамы, оставленные когтями оборотня — и Корвус растворился. Аппарировал. И Рамси вновь обрел способность двигаться. Отступив на шаг назад, он злобно, но бессильно стиснул зубы, яростно зарычал в пустоту. Этот Корвус только что унизил его, проник в его тайну, сунул свой нос всюду, куда только дотянулся. В угоду это было Реддлу или нет, но спускать подобное с рук Рамси не собирался, и догадывался Корвус об этом или нет, в лице Болтона-младшего он сегодня успел нажить себе серьезного врага. Врага не из тех, к кому можно повернуться спиной. — А ведь знакомое имя… — глухо пробормотал под нос Болтон, задумчиво глядя прямо перед собой, сделал еще один шаг — и запнулся о фигуру в темном балахоне. Балахон зашевелился, из-под его складок послышался стон… Рамси пнул его снова, на этот раз намеренно, метя туда, где по его предположению должен был находиться живот. — Вставай, — приказал он, и парень немедля выполнил приказ, тяжело, с присвистом дыша, затравленно и испуганно глядя в белые глаза хозяина. — Бесполезная псина, так и провалялся в отключке. Слышал бы ты, как разливался о тебе Корвус. «Очаровательный юноша из поезда», «друг Домерика»… тьфу, противно было слушать. Интересно, узнал ли он тебя, Теон, в том «очаровательном юноше»? Юноша, названный Теоном, настороженно замер и тут же в ужасе отшатнулся, отчаянно замотал головой. Видя эту реакцию, Рамси искривил полные губы в улыбке, поймал юного искалеченного Грейджоя и притянул к себе, обнимая. — Верно. То был не ты, — почти нежно прошептал он, проводя рукой по тонким выцветшим волосам, оглаживая острые скулы. — И все же… — снова задумался он. — Корвус… редкое имя. А я ведь знаю его. Я определенно уже натыкался на это имя в Хогвартсе… но вот фамилию не помню. А она нам нужна, мой славный… врага лучше знать в лицо, а он — враг. Теон послушно кивнул, запоминая информацию. — Но это не сейчас, — Рамси, точно пса, потрепал его за ухом и тут же сильно дернул за волосы, давая понять, чтобы тот шел следом за ним, к выходу на улицу. — Это потом, сейчас нас ждет Париж. И накинь уже этот капюшон, не хочу, чтобы на тебя глазел весь Лютный. Ты ведь мой и только мой, помни это, — обернувшись, улыбнулся Рамси, и улыбка вышла хищная — быть может, из-за блеснувших за полными губами заостренных клыков, быть может, из-за взгляда, безжалостного, жадного, почти одержимого. — Да, — покорно, затравленно прошепелявил Теон, впервые открыв рот. Говорил он с трудом, будто что-то во рту ужасно мешало его артикуляции. — Только ваш.