Я знала, что его мир вращался слишком быстро и пылал слишком ярко. Taylor Swift ‘I Knew You Were Trouble’ Пообещай-ка мне вот что: если я проиграю сам себе, то ни дня не скорби, ты забудешь меня и перейдешь к кому-то другому. twenty one pilots ‘Neon Gravestones’ …А потом ты стала бабочкой, бабочкой. Я знал, что ты всегда могла это сделать. Ты просто расправляешь свои крылья и улетаешь, расправляешь крылья и улетаешь… James Arthur feat. Travis Barker ‘You’ Любовь — самое смертоносное оружие на свете: она убивает и когда присутствует в твоей жизни, и когда ты живешь без нее. Лорен Оливер ‘Делириум’
Шортера выписывают спустя два дня, хотя он едва ли не умоляет нас тайком вывести его из больницы еще в тот день, когда доктор сообщил об улучшении. Надя шутит про шило в заднице, которое не дает покоя голове, и мы все смеемся, кроме Шортера. Он хмурится, но его ненадолго хватает: спустя пару секунд он хохочет вместе с нами. Следующие три недели, пожалуй, лучшие в моей жизни. Мы почти все время зависаем в «Чанг Даи», шутим, смеемся, едим и пьем, как в последний раз. Каждое счастливое мгновение отпечаталось в моей голове. Их невозможно стереть, они там навсегда. Вот Стелла случайно проливает вино на брюки Фреда, отчего тот истерично орет «Это вообще-то «Версаче», сучка!», явно пародируя свою девушку, и мы загибаемся в приступе гомерического хохота, а Эйджи быстро щелкает фотоаппаратом, чтобы запомнить всех нас такими — веселыми и неудержимыми. Вот мы болтаем с Шортером посреди Канал-стрит, и Шин, который стоит между нами, недовольно бормочет, смотря на нас снизу вверх: — Я словно в сосновом лесу. Да уж, по сравнению с нами он выглядит лет на десять. Мы прыскаем со смеху, я пытаюсь взъерошить ему волосы, но он ловко уворачивается и сердито сопит. Вот теплым летним вечером мы собираемся в заказнике Уэлвин, я стою, облокотившись на красный байк, и любуюсь закатом. Ко мне подходит Шортер и, сгребая в крепкие объятия, целует в макушку. Я успеваю заметить, как с фотоаппаратом отворачивается Эйджи — неужели опять успел сфотографировать? Вот, развалившись на диване в моей гостиной, Эш и Эйджи спорят, как правильно поставить ударение в слове «сумимасэн». Мне кажется, что блондин специально его дразнит: уж японцу-то лучше знать, какое должно быть ударение в японском слове. Голова Линкса покоится на коленях Эйджи; он протягивает руку, чтобы коснуться темных волос, и тут я, не успевая дотянуться до громоздкого фотоаппарата, щелкаю камерой телефона. Пока Эйджи фотографирует нас, кто-то должен фотографировать его. Его и Эша. Вот я спрашиваю у Шортера: — О чем ты мечтаешь? Он думает всего секунду: — Хочу собственный ресторан. Чтобы все было мое — от дизайна и до меню. Я прижимаюсь к нему, думая, как бы здорово было вместе с ним управлять рестораном. Вот мы поем караоке в «Чанг Даи». Стелла выбрала «Shake It Off» прекрасной Тейлор Свифт, и я стою на бэк-вокале. Перед фразой «мой бывший парень привёл свою новую девушку, она такая: «О, боже мой!», но я просто забуду об этом…» подруга бурно жестикулирует руками, мол, ты должна спеть эту часть. На словах «…и скажу красавчику с классной прической, который стоит невдалеке: «Малыш, не хочешь подрыгаться, подрыгаться, подрыгаться со мной?» я указываю ладонью в сторону Шортера. Стелла бешено аплодирует и свистит, я не могу допеть свою часть и громко смеюсь прямо в микрофон. Вот мы сидим за барной стойкой во время пятничных танцев. Стелла и Фред медленно танцуют под «My Father’s Son» Джо Кокера, и очень скоро к ним присоединяется Надя вместе с Чарли, своим молодым человеком. Когда начинает играть «I Will Follow You Into The Dark» в исполнении Холзи и Янгблада, Шортер тянет меня в центр зала. Песня поистине прекрасна. Мой возлюбленный наклоняется к уху и шепчет: — Я тут подумал… Когда вся эта заваруха с Гольцине закончится, может… ты выйдешь за меня? Я не верю своим ушам, отстраняюсь и заглядываю ему в лицо, в то же время стараясь не рассмеяться. Только мой любимый мог употребить в одном предложении «Гольцине» и «выйдешь за меня». Он смутился: — Ах да, кольцо… Достает из кармана что-то блестящее, но выражение шока не покидает мое лицо. Тогда он хлопает себя по лбу: — Черт, колено! — И начинает опускаться. — Нет! — говорю я громко и замечаю, что на нашем импровизированном танцполе никого нет. Шортер выглядит действительно несчастным. Я осознаю, что именно сморозила, и спешу исправиться: — Нет, не нужно на колено. Да, я выйду за тебя. Его улыбка освещает весь Чайнатаун; моя, думаю, тоже. Он быстро надевает кольцо на мою руку и выкрикивает: — Вы слышали? Она сказала «да»! В зале шум и аплодисменты. Меня своими объятиями сносит Стелла, потом Надя. К Шортеру подходят Шин, Эш и Эйджи. Мы счастливы, как никогда. Счастья настолько много, что, я уверена, хватит и на целый мир. Песня подходит к концу, и я знаю, что именно она будет играть во время нашего свадебного танца. Все это проносится в моей голове, пока я листаю подаренные Эйджи фото. Их больше, чем я думала — около пятнадцати. На одном из них я снимаю очки с Шортера; на следующем я уже надела их на себя, а законный обладатель очков тянется, чтобы вернуть их; на третьем мы, смеясь, смотрим в объектив — Эйджи нас окликнул. — Эта мне нравится больше всего, — говорит мне Шортер, обнимая сзади. Я поворачиваюсь к нему и обвиваю руками шею. От него волшебно пахнет — гель для душа вперемешку с запахом его кожи. — Тогда поставим ее в рамку, — предлагаю я и тянусь, чтобы поцеловать. На самом деле я поставлю в рамку каждую из них. Они все слишком идеальны, чтобы пылиться в альбоме. Шортер притягивает меня ближе, затем опускает одну из лямок моей шелковой пижамы. Впереди нас ждет еще одна прекрасная ночь, а за ней — прекрасный день, и, более того, — прекрасная жизнь.***
Меня будит ощущение, словно я не одна в комнате. Но на самом деле это, конечно, не так. Здесь пусто. Только Шортер сопит рядом да ветер качает ветки деревьев где-то далеко. — Если закричишь — ему конец, — раздается шепот прямо над ухом. Я медленно поворачиваюсь. На лице и груди Шортера — две красных точки лазерного целеуказателя. Жаль, что он так крепко спит. Хотя… нет, не жаль. Их как минимум трое. Один шепчет сзади, двое других прицелились из вон того темного угла. Ни одного шанса. Рука зажала мне рот. Я и в самом деле хотела закричать — неосознанно, от страха, но теперь я просто застыла. Все плохо. Очень, очень плохо. — Пойдем, принцесска, — с издевкой шепчет голос. — Пора ответить за кое-какие косяки. Дорога в поместье Гольцине кажется бесконечной. В окно задувает пронизывающий ночной ветер. Спасибо, что хотя бы дали набросить халат поверх пижамы. Я стараюсь не думать о том, что меня ждет. Это очевидно. Неизбежно. Но все-таки меня начинает мучить тоска по всему, что я здесь оставляю. И в первую очередь, конечно, по Шортеру. «Стоит ли все, что у нас было, моей жизни?». Вопрос возник в голове внезапно. Накануне я перебирала свои воспоминания, и каждое из них было прекрасным. Порой я балансировала на краю смерти эти долгие месяцы, но жалею ли я об этом? «Нет. Конечно, нет». — Я покачала головой, заставив шавку Гольцине, сидящую справа, больно пихнуть меня локтем в бок. Пожалуй, если бы мне дали шанс все исправить, не впускать Шортера в свою жизнь и в свое сердце, я бы… снова попросила Нейта оставить меня посреди Чайнатауна в три часа утра после той вечеринки у Милтона. В нескольких окнах поместья горел свет. Увидев развороченное восточное крыло особняка, я не смогла сдержать ухмылки. Молодец, Эш. Так ему. Меня вели по особняку, крепко стиснув руки. Дом украшен изысканнейшими предметами искусства. Возможно, в других обстоятельствах я бы насладилась утонченными художественными творениями, но сейчас был… не тот момент. Широкие двустворчатые двери в конце коридора открылись, и меня затащили внутрь. Дино сидел за огромным письменным столом и листал какую-то папку. — Добрый вечер, мисс Эбигейл Роуз Грэхем. Я упрямо сжала губы. Стоящий слева от меня головорез больно сжал запястье. — Поздоровайся, дрянь! — Не стоит, Артур. — Дино лениво поднял ладонь и улыбнулся уголком рта. — Оставь нас с мисс Грэхем наедине. Двери закрылись. Мне совершенно не хотелось оставаться с ним один на один. «С другой стороны, какой смысл бояться неизбежного? — подумалось мне. — Если не можешь изменить, тогда просто прими». — Как вы дошли до этого, Эбигейл? Этого вопроса я совершенно не ожидала. — Я имею в виду, дочь уважаемого во всем Нью-Йорке человека, примерная студентка, тихая и скромная девушка… — Он подергал себя за ус. — Вам суждено было выйти замуж за какого-нибудь дипломата, переехать в Верхний Ист-Сайд и вести еженедельную колонку в «Нью-Йорк Таймс». Так зачем вы ввязались в это? Я упрямо молчала. — Ох, не трудитесь отвечать. — На его губах заиграла лукавая, насколько это вообще возможно, улыбка. — Ваш юношеский максимализм говорит за вас. Любовь! — Он выкрикнул это слово с какой-то издевкой, отчего мне захотелось съежиться где-нибудь в углу. — Это заставило вас потерять рассудок и прыгнуть в объятия этого чайнатаунского беспризорника? Посмотрите, к чему все привело. — Дино широким жестом обвел комнату. Я продолжала молчать. — Понимаете, Эби… я же могу вас так называть? Так вот, Эби, один из законов Вселенной гласит, что за все надо платить. Вы перешли мне дорогу — о, не делайте такое удивленное лицо! — и это меня очень огорчило. — Он два раза хлопнул в ладоши. В кабинет снова вошел этот Артур. — Мне только хотелось бы знать, кто посодействовал вам в исполнении того маленького мятежа? Я мотнула головой, смахивая с лица упавшую прядь, и процедила: — Мне все равно не выйти отсюда живой, так с какой стати мне сливать своего благодетеля? Дино, почесав подбородок, хмыкнул. — В вашей милой головке еще осталась капля рассудка. Поздравляю. — Затем кивнул Артуру. — В голову. Тело оставь на пороге забегаловки Вонга… Он явно хотел сказать что-то еще, но двери распахнулись так резко, что чуть не снесли Артура. В кабинет ворвался… да это же тот самый урод, который накачал «бананкой» Шортера! — Мы… У нас получилось! — Он подскакивал на месте, от чего его речь было трудно разобрать. — Это будет сенсация! Прорыв! — рыжий экзальтированно закатил глаза, не переставая прыгать. У него колено еще не заросло, чего он так скачет? — Абрахам, сейчас же успокойся. Ты хотел сказать, что вы подобрали формулу антидота? — ЛУЧШЕ! Гораздо лучше! Но… — безумная лабораторная крыса сникла, — … нам так нужны подопытные образцы… В этот момент Гольцине рассмеялся, запрокинув голову. То был жуткий, полуистерический смех, от которого меня пробрало до самых глубин души. Закончив хохотать, он уставился на меня со счастливой улыбкой на лице. — Какая ирония, не находите, мисс Грэхем? Вы займете место вашего возлюбленного, которого вытащили отсюда не так давно. Не пройдет и нескольких часов, как он явится сюда, и, увидев вас в таком виде, он просто… — Гольцине восторженно распахнул глаза. — Потрясающе! В лабораторию ее! — Нет! — Я попробовала вырваться из крепкой хватки пса Гольцине. — Лучше просто застрелите! Прошу! — О, милая, — Дино откинулся в кресле, чрезвычайно довольный собой, — надо было раньше думать. Раньше…***
В лаборатории почти ничего не изменилось. Не доставало одной стены, а в целом — ничего. Меня привязали к тому самому креслу, из которого недавно я вытаскивала Шортера. Несколько лаборантов кружили вокруг, потуже затягивая ремни. — Я жалею, что не застрелила тебя в тот день. Рыжий, дернувшись, повернулся и одарил меня наглой улыбкой. — Сейчас ты по-другому запоешь. Он приблизился и начал ощупывать руку с внутренней стороны локтя. — Ни черта не видно вены, — раздраженно пробормотал этот Абрахам. Затем сильно похлопал по коже. — Ай! — Во-от она. — Ему не было никакого дела до моих восклицаний. Он приблизил шприц к руке, и я даже не стала дергаться. Какой смысл? «Просто прими, просто прими», — билось в голове. Я равнодушно наблюдала за тем, как рыжий погружает иглу в мою вену и как содержимое шприца медленно попадает внутрь меня… — Ну все, — протянул Абрахам, — теперь ждем… Не знаю, чего он там собрался ждать, но я вырубилась в ту же секунду.***
— Какой ты скучный! Неужели тебе не интересно… — Не интересно. — Это был голос противного рыжего крыса. — Меня гораздо больше занимает, что будет потом… — Последнее слово он произнес с каким-то трепетом. Я открыла глаза. Очень странная комната. Какая-то стеклянная коробка, вдоль стен которой расположены столы. За пределами этих стен из стекла я видела другие — стены настоящей комнаты. Рядом с Абрахамом стоял молодой лаборант и мужчина лет сорока пяти с темными волосами. На вид он мне показался адекватнее своего очкастого коллеги, но я попросила себя не обманываться. В голове была какая-то каша, все тело ломило и слегка лихорадило. Я попыталась встать, но эта попытка отозвалась болью в самом центре черепа. — О! Вот ты и проснулась. Как себя чувствуешь? Я хотела послать его куда подальше, но боль в голове усилилась. — Смотрю, тебе не очень хорошо. Выпей это, — он протянул стакан с водой. Мне немного полегчало. Я поспешила снова лечь и коснуться лбом прохладного кафеля. Что-то звякнуло. Цепочка с помолвочным кольцом — недавно решила повесить его себе на шею, потому что оно соскальзывало с пальца. Я потянулась к кольцу и приложила его к губам. Ничего не будет. Ни колец, ни свадьбы, ни нас… — Раз тебе все равно, можно мне попробовать? — канючит лаборант. — Валяй, — равнодушно бросает Абрахам. Парень подходит ближе ко мне и присаживается на корточки. Притягивает мое лицо за подбородок. — Смотри на меня! Я поднимаю глаза на него. Фраза бьется о границы мозга и множится: «смотри, смотри, смотри…» — Ты… — Он задумывается и привлекает всю доступную ему фантазию и воображение. — Эта кожа мешает тебе. Мешает освободиться. Нужно избавиться от нее… — Уилл! — Рыжий возмущенно снимает очки. — Было же сказано — не портить подопытный объект! Но я их уже не слышу. Ногти царапают по руке и оставляют красные полосы. Дрожь в моем теле усиливается. Так не пойдет! Нужно побыстрее от нее избавиться… Какое-то движение за стеклом привлекает мое внимание. Шортер и Эш. Первый стучит обоими кулаками по стеклу и что-то кричит. Но слов почти не слышно. Некогда отвлекаться. Нужно драть и царапать, иначе мне не освободиться… — Ну как у вас тут дела? — В стеклянную камеру, ухмыляясь, входит высокий блондин, который привез меня сюда — Артур. — Главные зрители уже на месте, и я сейчас не про этих двух идиотов. Я смотрю ему за спину. Какие-то люди в деловых костюмах, с ними Дино. Плевать на них. Все, что сейчас важно, — это кожа. Широкие полосы на руках становятся кроваво-красными, но они все еще не кровоточат. — Эй, может, с этим дело пойдет быстрее? — по полу скользит небольшой нож. То, что надо! Я смотрю на Артура с неким подобием улыбки на лице. — О, не стоит. — Он наклоняется и хлопает меня по плечу, затем смотрит мне за спину, где стоят Шортер и Эш. Стуки в стеклянную стену становятся яростнее и чаще. Нож не слишком острый, но у меня получается срезать узкие полоски со своего предплечья. Боли я совсем не чувствую. Даже когда начинаю резать нежную кожу с внутренней стороны руки. Кровь окрашивает кафель в алый цвет. Я слышу, как трескается стекло в дальней стороне моей тюрьмы. Шортер остервенело покрывает ударами стеклянную стену. Бам, бам, бам, словно гигантский дятел. Между ударами не проходит и доли секунды. В руках у него что-то металлическое. Но вот к нему осторожно подходят двое. Мой возлюбленный яростно замахивается на одного и проламывает ему череп своей железкой, второму достается от Эша. В состоянии их скрутить только шесть человек. Парней связывают по рукам и ногам, но не уводят — усаживают перед другой стеной, ближе ко мне. Руки от локтя до кончиков пальцев превратились в кровавое месиво. Я принимаюсь за плечи. Артур подходит к Шортеру и что-то говорит ему, схватив за волосы. Шортер резко отклоняется, и у него получается разбить Артуру губу своим затылком. Мне нехорошо. Наверное, сказывается обильная кровопотеря. Но нельзя останавливаться. Я принимаюсь за правое плечо, когда мир вокруг начинает кружиться. — Не спать. — Чувствую шлепок по щеке. Голос Артура. — Еще немного, ты молодец. Только совсем забыла про лицо. Он прав. Словно в тумане я провожу лезвием по щеке. По-моему, нож совсем затупился. Внезапно я чувствую боль. Дикую, адскую боль, от которой из глаз ручьями льются слезы. Я смотрю на свои руки, вспоминаю, где нахожусь, и из горла вырывается крик. Это не руки. Это… я не знаю, что это. Пока в сознании, я пытаюсь осмотреться. Рыжий что-то торопливо записывает, лаборант смотрит на меня, словно на экзотическое животное, а темноволосый стоит, отвернувшись к стене. Справа Шортер и Эш. Я медленно ползу в эту сторону. Замечаю, что мои ноги тоже в широких порезах. Раны пекут, словно сверху кто-то насыпал соли. Шортер плачет. Даже не так — он рыдает. И что-то шепчет, но я не могу разобрать слова. Я прикладываю ладонь к стеклу на уровне его лица, и рука оставляет страшный кровавый отпечаток. Он, кое-как вывернув ладони, повторяет мой жест. Слишком мало времени, слишком мало. — Я люблю тебя, — шепчу я и чувствую, как трескаются пересохшие губы. Он понимает меня и в отчаянии опускает голову. К нему подходит Артур в сопровождении трех человек. В его руках пистолет. Шортера развязывают, Эш продолжает сидеть на полу. Дверь открывается, и все пятеро входят в мою камеру. Боль усиливается настолько, что временами я с трудом различаю окружающие предметы. — Тебе не кажется, что с нее хватит? — кивает Артур в мою сторону. В ответ Шортер поливает его потоками отборной ругани. Его едва удается удержать троим, и на лице Артура я вижу плохо скрываемое беспокойство. Лаборанты в компании с рыжим и темноволосым спешно покидают помещение. — У тебя нет права на ошибку… — слышу я обрывок фразы. Боль мешает слушать, мешает дышать и смотреть. Я хочу, чтобы это поскорее закончилось. К виску Шортера прикладывают сразу два дула. Только после этого Артур решается вложить в его руку пистолет. — Без глупостей, иначе тебя… Тот даже не поднимает оружие. Я разворачиваюсь, чтобы было удобнее стрелять, но знаю, что он не выстрелит. Ни за что. И все-таки пытаюсь убедить: — Пожалуйста, Шортер. Мне очень плохо… Он швыряет пистолет, падает на колени и кричит, кричит, кричит… Этот крик затмевает всю боль. Никакой нож не в силах ранить так глубоко. Понимая, что толку нет, Артур берет инициативу в свои руки. С помощью тех троих мужчин поднимает Шортера и, не обращая внимания на его отчаянное сопротивление, снова вкладывает в его руку пистолет. Шортера держат крепко. Один из псов Гольцине фиксирует его руку в болевом приеме, и тот не может пошевелиться. Сжав ладонь Шортера вместе с пистолетом и потратив несколько секунд на прицеливание, Артур левой рукой жмет на спусковой крючок. Перед тем, как пуля попала в мое сердце, в голову приходит странная мысль. Это же третий выстрел. Я взяла с Шортера обещание приберечь его для меня. Он возвращает долг. Странно, но в момент смерти я думаю не о самых прекрасных мгновениях своей жизни, не о радости и счастье. Я вспоминаю, как однажды прочла о том, что взмах крыльев бабочки на одном континенте может спровоцировать ураган на другом. Надеюсь, мне удалось вызвать хотя бы легкий ветерок. Надеюсь, у меня хотя бы немного получилось сдвинуть чашу весов в этих жестоких играх. Мрак проглатывает меня до того, как Шортер в последний раз сжимает меня в своих объятиях.