Если я погибну сегодня, это будет не так уж и плохо. Я не могу сбежать от своих кошмаров. Вся моя злость и вся моя грусть Ушли в мгновение ока 8 graves ‘Bury Me Low’
В госпитале тихо и светло. Все происходит, как в тумане: кубинцы тащат моего возлюбленного, и я миллион раз говорю им спасибо; на бегу ловлю медсестру, она округляет глаза и косится на Шортера. Нет, дура, он не наркоман. Он самый лучший мужчина на свете, и сейчас он, возможно, умирает от передоза. Доктор Уиллис с самого начала кажется мне строгим. Расспросив меня о том, что случилось с Шортером, он кивает сестре: — Готовьте его к плазмаферезу. А затем, когда я рвусь в палату после того, как перевязывают мое плечо, Уиллис, не заметив между нами родственного сходства, высокомерно бросает: — Только члены семьи. Я всплескиваю руками, я готова биться на полу в истерике, но Шин кладет ладонь мне на плечо: он уже позвонил Наде. Часы проходят, словно минуты, а минуты похожи на мгновения. Я не замечаю, как рядом со мной присаживается Эш. Напротив устраивается Эйджи. Знаю, что не должна ничего говорить, но не могу удержаться: — Они собирались их стравить. Чем бы это закончилось? Эш угрюмо молчит, но это меня не останавливает. — Если бы только он остался, если бы не поехал в этот чертов… — Я знаю, ясно?! — взрывается блондин. Я поворачиваюсь к нему и вижу в зеленых глазах ту же ярость, что овладела мной. Он ненавидит себя за то, что произошло. Мне становится стыдно. Шортер рассказывал мне об Эше. Жизнь его не просто потрепала — она потопталась на нем, выбила из него все дерьмо, а потом еще и проехалась бульдозером. Не представляю, каково ему жить с этой израненной душой. Но теперь я еще больше понимаю, что связывает его с Эйджи. Эш находит в этом наивном и добром юноше… исцеление. Из палаты выходит Надя. На нее жалко смотреть. Девушка сокрушенно качает головой. — Нет… не помогает. В следующие несколько часов мы узнаем, что привычные средства наркотической детоксикации не приносят результата. Шортер медленно, но верно превращается в подобие человека. В тень самого себя. Доктор в приступе неслыханной щедрости пускает в палату меня, Эша и Эйджи. Видимо, чувствует, что конец близок. — Эби, — мой возлюбленный выплывает из тьмы и сжимает мою руку. — Ты вытащила меня. По моему лицу катятся слезы. Какой теперь в этом смысл?! — Я так люблю тебя. — Он хмурится. — Но мне плохо. — Ты обязательно поправишься, — я вытираю слезы. — Не думаю, — он вяло качает головой, затем тянет меня за руку. — Иди ко мне. Я ложусь на краешек больничной койки. Больше от него не пахнет дождем и малиной — только какими-то медикаментами. Парень гладит меня по макушке, и я впервые начинаю осознавать, что это может быть наш последний раз вместе. Он еще узнаёт меня. Еще любит меня. Внезапно Шортер замечает за моей спиной Эйджи. Я чувствую, как все его тело напрягается; вмиг он вскакивает с койки и несется к японцу. Эш выпихивает брюнета за дверь. Вдвоем мы крепко удерживаем Шортера, и спустя полминуты он приходит в себя. Закрывает лицо руками и тихо стонет. — Я больше не могу… Мне больно. Хочется крепко обнять его, заверить, что все это пройдет, но я только плачу. Хреновая поддержка, знаю, но ничего не могу поделать. Парадокс. Я хотела спасти его, думала, что вырвала из лап Гольцине, но на самом деле лишь продлила его агонию.***
— Здесь запрещена эвтаназия, но в Калифорнии… Эти слова заставляют меня вынырнуть из мрака. В недоумении смотрю на доктора, на Надю, и, в конце концов, на Шортера. — Что? Вы это серьезно? — Я трясу головой, пытаясь переварить услышанное. Шортер приподнимается на локтях в своей койке. С каждым днем ему все труднее вставать. — Эби, пойми, — его голос совсем другой: блеклый, тусклый, жалкая тень прошлого, — Дальше будет только хуже. Лучше это сделать сейчас, пока я в своем уме. Пока я всех помню. Пока помню… тебя. Я отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он в очередной раз увидел мои слезы. Эвтаназия. Смерть. Его просто не станет. Вот он был — а вот уже… — Неужели это единственный выход? — Мне казалось, что Надя сдалась первая, но сейчас я слышу в ее голосе надежду. Доктор молчит. Долго. Невероятно долго. — Вообще-то, — он поправляет очки, — есть кое-что еще… Я подрываюсь со своего места. Я готова ловить каждое слово. — Это исключительно мое личное предположение, поэтому не хочу, чтобы вы строили напрасные иллюзии. Мы с Надей синхронно киваем. Поздно. Уже построили. — Его плохое самочувствие связано с невозможностью достичь цели. Цель — уничтожить этого парнишку. — Он указывает пальцем за дверь. — Недостижение цели — мягко говоря, стресс, а стресс — удар для нервной системы. Возведите это все в сотую степень и получите то состояние, в котором он сейчас находится. Стоит убрать невыполнимую цель — и все закончится. Мне хочется разочарованно взвыть. Все это мы и так знаем. — Ключ в этом уравнении — наркотик. Он открывает сознание, делает его крайне уязвимым для чужого влияния. Податливым, словно пластилин. В палату неслышно заходит Эш. Доктор продолжает: — Я думаю, что… наркотик может поспособствовать его выздоровлению. Мы все застываем. Шортер тяжело и продолжительно вздыхает. Я знаю, о чем он думает: у доктора едет крыша. Кажется, ему тоже чего-то отсыпали. На некоторое время я задумываюсь. Вообще-то, в этом есть смысл. Доза вызывает это состояние полутранса, когда можно внушить все, что угодно. Стоит Шортеру сказать, что Эйджи не опасен, и… — Это гениально. — Я хлопаю ресницам и поворачиваюсь к доктору. — Вы чертов гений! Все четверо смотрят на меня, как на сумасшедшую. Я щелкаю пальцами: — Только подумайте! Это действительно может сработать! — А может и нет, — хмурится Надя. Я мгновенно тухну. Да, это огромный риск для жизни. — Я готов, — бодро произносит Шортер. — Лучше сдохнуть в процессе, чем жить, словно овощ. — Проблема в том, — бормочу я, — что «бананку» не достать. Наркотик находится у Гольцине. Вряд ли он им поделится. — Я достану, — тут же говорит Эш. Его голос звучит твердо, кажется, он только и ждал этого момента. — Не, брат, — качает головой Шортер, — старик хорошо охраняет свои владения. Он тебя испепелит, если поймает. — Если, — протягивает блондин. Я замечаю, что сейчас он похож на огромного хищника, который, если понадобится, достанет «бананку» из печени Дино.***
Мы все с нетерпением ждем возвращения Эша. С собой он прихватил несколько ребят из банды; Шин тоже очень хотел пойти, но Линкс осадил его, сказав, что толпа возле особняка не поспособствует незаметному проникновению. Все время я провожу возле кушетки Шортера. Мы говорим друг другу слова, которые, возможно, у нас скоро не будет возможности повторить. Я внимательно рассматриваю его лицо, стараясь на всякий случай запомнить каждую деталь. Эш ранен. Сквозь хилую повязку на плече просачивается кровь, в его кулаке — крошечный окровавленный пузырек. Он что-то бормочет про «пришлось немного потрепать особняк». Очень скоро кровь начинает капать на белоснежный кафель больничного коридора. Эйджи беспокойно вскрикивает и поддерживает своего друга. Медсестра приводит доктора, а сама начинает разматывать пропитанную кровью тряпку. Я стою возле большого стеклянного окна палаты Шортера, когда доктор вводит ему в вену «рыбку-бананку». Спустя минуту он обхватывает руками его лицо и начинает что-то возбужденно говорить. Не знаю, подействовал ли этот, мягко говоря, нетрадиционный метод лечения, однако когда доктор Уиллис выходит из палаты, мне кажется, что угрюмых морщин на его лице стало меньше. — Теперь все, что нам остается, — это ждать. И мы ждем. Надя рядом заснула, положив голову на мое плечо. Эш и Эйджи о чем-то разговаривают, не переставая. Иногда оба смеются, иногда Эш ерошит волосы брюнета и ласково дразнит, иногда Эйджи притворно хмурится. Они сейчас в своем собственном мире, поглощены друг другом. Смотря на эту парочку, я невольно улыбаюсь. Кажется, я и сама засыпаю, потому что чувствую, как медсестра трясет меня за плечо: — Ваш друг проснулся. Другой рукой она трясет Надю. Мы резко подрываемся и, сонные, вваливаемся в палату. На первый взгляд я не вижу никаких перемен. — Привет! Этот голос я не слышала уже, кажется, тысячу лет. Энергичный, бодрый, в нем — сама жизнь. Надя обнимает брата, я стою позади и просто смотрю на них. Лицо Шортера — довольное, веселое, только слегка бледное. Теперь моя очередь стиснуть его в объятиях. Я щедро поливаю его плечо своими слезами и совершенно не хочу его отпускать. Утром с нами разговаривает доктор Уиллис. Точнее, говорит он, как всегда, с Надей, а я просто трусь рядом. — Вы и сами видели. Улучшение налицо. Но мы все-таки проведем детоксикацию — как ни крути, а наркотик все еще в его крови, — и ваш друг может быть свободен. Пойдемте, — обращается он к Эйджи, — он не причинит вам вреда. Парень, смущенно улыбаясь, проходит в палату. Все это время он был здесь и наблюдал за Шортером сквозь стеклянную дверь. — Ну здравствуй, Эйджи. Что, напугал я тебя, а? — его усмешка кажется немного виноватой. Брюнет счастливо улыбается и качает головой, затем подходит к койке и обнимает Шортера. Я наблюдаю за ними, и на моих глазах в миллионный, наверное, раз появляется пелена из слез. Все закончилось. Все наконец-то закончилось.