GLASS

      Тот вечер в отеле Нью-Йорка «Paris Suites» начался с мелкой противной мороси, холодной, точно северный ветер и острой будто сотни игл. Мелкие капельки сверкали на оконном стекле светом большого города, отчего Эдди невольно сравнивал их с бисером, на который они в самом деле очень походили, и вспоминал фенечки — те многочисленные браслетики, которые Беверли Марш носила на запястьях, и которые плела, устроившись на ступеньках их клубного домика…       — Кожаный браслет — это круто, — выпалил Ричи, поправляя очки, и присел на корточки, закольцевав их небольшой кружок. — Это сексуально, ну!.. Вы, парни, вообще хоть чуть-чуть смыслите, что нравится девчонкам?.. — Он оглядел собравшихся: Майки, Бена, Стэна, Билла и Эдди, а потом добавил: — Или здесь одни геи?       Им всем по двенадцать лет, их дружба тесной семеркой началась прошедшим летом, и мальчишки соображали о подарке на день рождения Беверли. Этот презент должен был быть красивым — что точно понравится и подойдет девочке, — и крутым по их общему мужскому мнению.       — Почему ты упомянул геев, глядя на меня, — запаниковал Эдди, громадными глазищами, полными беспокойства, оглядев друзей; такой щуплый, бледный, самый маленький среди всех. — Я не гей, если ты об этом!..       Мальчишки с каменными лицами переглянулись, не принимая слова Рича всерьез, потому что обратное означало разлад взаимоотношений с собственной головой, а это надежно закрепилось за Ричи, и с ним конкурировать никто не пытался. Но если все-таки находился тот, кто на минуту велся на его бредовые комментарии, то об этом вслух не говорилось, иначе остальные засмеют!       — Заткни свой рот, Рич, — сделал замечание Стэн, бросив в него травинкой, вырванной тут же под подошвой собственного кеда.       — Никто не думает, что ты гей, Эдди, не обращай внимание, — сказал Билл, сидящий к нему ближе других. — Просто Рич — помойный рот, и это его особенность.       Город горел в ночи светом неоновых вывесок: светом мигающим, ярким и разнообразным, точно цвета радуги. Проезжую часть размазало за запотевшим окном, стойко переносящим удары капель дождя, и его монотонность усыпляла, пробуждая меланхолию в душе самого стойкого оптимиста. Но, к счастью, Эдди оптимистом не был, как впрочем — и пессимистом. О нем можно было говорить как о человеке с фобиями, или охарактеризовать как весьма мнительного человека, больного самим страхом заболеть. В нем с детских лет — когда он уже мог отдавать отчет своим ощущениям и мыслям, но был слишком мал, чтобы их отстаивать — было посажено семечко страха ко всему. Если ты видишь на улице бродячую кошку или собаку — обойди ее стороной, Эдичка! Даже если она кажется дружелюбной, даже если бежит к тебе, виляя хвостом — обойди стороной! Бездомные животные — заразные существа: стригущий лишай, токсоплазмоз, трихофитоз, бешенство, и, кто знает, еще какую дрянь они переносят! Никогда не прикасайся к ним, Эдди, никогда! Ты же не хочешь сесть на карантин от фелиноза, полученного кошачьими грязными когтями; ты же не мечтаешь подхватить лямблию через собачью слюну, если этому мерзкому зверю захочется вылизать твое лицо! И Эдди обходил, припуская настолько, насколько позволяла хроническая болезнь его нестабильного ума, чтобы, оказавшись на достаточном расстоянии, случайно не спровоцировать бездомное животное на агрессию…       Семечко пустило корни, и на этот раз опасность заключалась в детях-ровесниках. С Эдди никто не хотел дружить: «его мамашка — сумасшедшая», — говорили ребятишки и боялись миссис Каспбрак; ее сторонились и их родители. Кто в здравом уме захочет водится с помешанной женщиной, оставлять своих чад под ее присмотром в одном помещении с больным — бесконечно, неизлечимо больным — мальчиком? Никто и не оставлял. Да и Соня никогда не демонстрировала охоты посидеть с другими детьми. Никаких друзей не было, да так долго, что казалось, что он так и проведет всю свою жизнь в одиночестве. Зато были враги: почему-то девочки, которые самоутверждались за счет него — слабого мальчика в своей группе. Не пользуйся теми же вещами, которые до тебя брали другие дети, Эдичка, и никому не разрешай брать твои. Не позволяй кому-то пить из твоей бутылки — я просто видела, как это обычно делают дети на площадке; — и кусать от твоего яблока, да! Если кто-то чихает, немедленно отступай на десять шагов прочь, убедись, что ветер дует в противоположном направлении. И, наконец, не перенапрягайся, у тебя астма, и тебе нельзя бегать. Помни об этом, принимай свои лекарства!..       Быть школьным изгоем из-за странностей родительницы — удел Эдди Каспбрака, к которому тут же цепляется популярное, но совершенно непочетное, звание неудачника, с которым он безусловно мирится. Он любит свою маму, но из-за ее причуд его социализация не складывается: он не может завязать отношения с другими, пока не встречает таких же неудавшихся в их детских жизнях ребят. И зараженный разум мальчика перестраивается, примеряя опыт его друзей на себя, исходя из разговора с ними. Эдди понимает, что в большинстве случаев мать обманывала его с единственной целью — держать при себе, и периодически дает ей эмоциональную встряску, запугивая собственным побегом…       Соня вынуждена идти на уступки, мириться с тем, что подрастающим сыном нужно делится с внешним миром, и даже разрешает посторонним по ее мнению людям находится в их доме, маниакально дезинфицируя помещение после их ухода. Но когда в компании мальчиков появляется девочка, Соню захватывают новые ужасы, которыми она не брезгует поделиться с Эдди. В каких ты отношениях с Беверли? Надеюсь, между вами нет ничего неприличного? Эдичка, я беспокоюсь о тебе, ты же понимаешь? Ты ведь знаешь, какие ужасные болезни передаются половым путем? Помнишь, мы читали в энциклопедии: бактериальные инфекции, вирусные инфекции, грибковые и другие гадкие-прегадкие! Эдди, не надо злиться, милый! Я всего лишь напоминаю, что может произойти, если ты вдруг совершишь глупость и позволишь себе интимную близость с девочкой! Понимаешь? И он понимал, удобряя росток страха и в этой стезе, и цитировал друзьям абзацы из медицинской энциклопедии, подаренной ему на Рождество мамой, ну так — на всякий случай. И все это продолжалось до тех самых пор, как он не осознал самого себя…       Дождь не утихал, то сбавляя, то набирая обороты, а Эдди вдруг отыскал в сундуке воспоминаний еще одно о них с Ричи, и позже — многим позже — он попытается вспомнить финал того рандеву, но тщетно, безрезультатно…       — Может, продолжим? — мечтательно спрашивает Ричи, затягиваясь сигаретой прямо в комнате Эдди, сидя на его постели полностью оголенным. Острые плечи, обтянутые кожей с серым оттенком, выпирающие кости ключиц и затененная впадинка между ними, кажущаяся неестественно глубокой. Грудные мышцы без единого волоска, чересчур крепкие для нескладного подростка, маленькие, точно бусины, соски, и выделяющиеся ребра, похожие на гармошку. Подтянутый живот, и от пупка к паху тянется дорожка темных волосков, скрывая еще и под смятой простыней то, что по мнению Эдди было создано для его удовольствия…       — Перестань курить, а иначе на запах придет мама!.. — Эдди стыдится своего тела, а потому всегда задергивает шторы, гасит свет, если он горит, и на рассвете накрывается одеялом (как теперь), вынуждая следовать его примеру и Ричи. Но того не особо это заботит, и уже не выдерживая Эдс сам прикрывает его там со словами: не свети яйцами, мать твою!       — Ха-ха! Мама придет! Мама не придет, honey. — Он опять делает крепкий глоток сладковатого дыма в легкие, осоловело уставившись в лицо Эдди. — Я весьма шумно прокладывал путь к твоему сердцу, в кромешной тьме, но она так и не пришла подержать нам свечку.       Эдди лежал на боку, мутными глазами рассматривая Ричи, но на шутку про маму отреагировал — прицельно ударив его подушкой по лицу, что вызвало у него приступ ненормального смеха, и пепел серым пятном вгрызся в наволочку…       — Тише, идиот, — беззлобно запричитал Эдс, его тело болело, и в заду саднило так, будто его пытались нанизать на вертел. — Мама думает, что я девственник.       (— Ее постигнет большое разочарование, — с ухмылкой заверил Ричи, облизывая сухие, потрескавшиеся губы.)       — … Она просила меня не спать с девушками. — Эдди улыбкой отреагировал на комментарий Рича, закусил большой палец, размышляя над: — Она считает, что близость — это гадко: передача вирусов, бактерий, микробов, болезней. Я с ней согласен.       — Нет, не согласен, детка, — перебил его Ричи, подсев к нему и, жестом предложил вдохнуть дыма из его рта. — Ну. Давай!.. Немного.       — Перестань…       — Не хочешь? — Он тщетно пытался пристроить свои губы на губах Эдди, и не снискав в нем одобрения, решил терпение его не испытывать и просто влажно чмокнул его. — Ты не совершаешь ничего плохого, Эдс. Ведь ты не спишь с девушками, а значит матушкиному совету следуешь.       Они улыбнулись друг другу весьма цинично…       — Ко всему прочему… — Ричи перегнулся через Эдди, навалившись на него, чтобы затушить сигарету о подошву своего кеда. — Ответь мне честно: теперь, зная, что такое секс, ты правда считаешь его мерзким?       Эдс поморщил нос, промолчав в ответ.       — Эдди. — Ричи навалился локтем на его подушку, приблизившись к его лицу. — Мамик врет тебе о том, что секс это плохо. Ты знаешь, что это круто. Да? Ты ведь согласен?       Эдс опустил взгляд, сохраняя молчание; его внезапно охватила тоска…       — В конце концов ты так и остался бы папкиным сперматозоидом у него в яйцах, honey, если бы твоя мамуля не раздвинула ноги…       — Я понял. — Эдс вскользь прикоснулся пальцами к мягким губам Ричи, требуя уважения к его матери, но и нежно демонстрируя свое неравнодушие к нему. — Тебе нравится это слово, верно?       — Мне нравится процесс, — ответил Ричи, оставив нежный след от своей ладони на щеке Эдди, и задержался с поцелуем у него на губах.       — Я не хочу, чтобы ты был с Пат. — Эти слова, крутившиеся на языке всякий раз, когда они были вместе на протяжении полугода, наконец вырвались сами собой.       — А еще чего ты не хочешь? — спросил Ричи, забираясь под одеяло к Эдди. — Скажи.       Эдвард опустил глаза; поздно спохватившись, прикусил язык.       — Honey? — Он прижал чужую ладонь к своей шее. — Трогай меня. Ты разве не этого хочешь?.. Эдди? — Ричи обнял его, придвинув к себе. — Ну скажи?..       — Да… — Он уткнулся холодным носом в его шею.       — Эдс, ты можешь сказать, — над ухом у него взмолился Ричи. — Я хочу слышать все, что ты чувствуешь; все, о чем думаешь.       — Я хочу, чтобы ты был моим.       — Я твой, Эдс, — усмехнулся Ричи, обнимая белокожие лопатки, усыпанные веснушками; пряча их от холода, бродившего по комнате. — Я нечто большее, чем это тело, honey, и это целое-неделимое — твое без остатка!.. Дай нос — я его погрею.       — Вот как… — Эдди отстранился, чтобы посмотреть в лицо Ричи. — Тогда и я могу с кем-то кроме тебя разделить свое тело.       Повисло тяжелое, напряженное молчание, во время которого каждый удерживал свой эмоциональный шторм. Любое слово произнесенное следующим могло спровоцировать цепную реакцию.       — Уже есть кто-то на примете, — как можно мягче, чтобы он не звучал как вызов, задал свой вопрос Рич.       — Может и есть.       — Парень или…       — Да, — твердо, тут же, без сомнений, решительно.       Точно молния, рассекающая небо до самого горизонта, мысли Ричи прошила вспышка ревности, заискрившая, казалось через кожу. Он сел в постели, сбросив с себя одеяло, выпрямил спину и совладав с собой спросил:       — Ты же врешь сейчас?       Эдди смотрел в широкую спину, обтянутую кожей на лопатках и ребрах, и так хотел пройтись губами по линии позвоночника, подняв волну мурашек, но скорее по своему телу от предвкушения и ожидания близости между ними…       — А что, если нет?.. — Эдди произвел шорох, чтобы сесть и устроиться на подушках в изголовье. Он вытащил стопу из-под одеяла и подобрался ею к бедру Ричи, повозился пальцами, как мог — нежно.       — Я брошусь под соседский «Ford Scorpio», чтобы он переехал меня.       — Что за бред?       — Согласен: моя бабка ходит быстрее, чем Зак ездит на нем… — Он деловито поправил очки, добавил: — Но если в целом, то лучше сразу убей меня, Эдс, если я тебе не нужен.       — Ричи.! — Эдди подобрался к нему со спины и накрыл его своим телом, а заодно — их обоих одеялом, будто оно было их шалашом. Ну как подобрался — врезался в него с яростными объятиями. — Не говори таких вещей, а то я рассержусь.       Эдди ухватился губами за мочку уха Ричи, расцеловал ее и обсосал как хотелось, а потом нахально присосался к левому надплечью, с бесхитростным намерением оставить красный след, с отпечатком своих резцов по контору, травмировав кожу…       — Эээдс, ты нарываешься на неприятности, — вяло прокомментировал Ричи, совершенно не сопротивляясь желанию Эдди, пусть и знал, что Патти точно увидит засос и задаст соответствующий вопрос.       Эдс обхватил торс Ричи еще и бедрами, подумал: «Она сама предлагает тебя своим подругам, будто вещь! Пусть подумает трижды! Пусть видит, что ты не ее!»       — Какой ты жмот, однако, — сказал Рич, согнувшись под навалившимся на него телом. — В твоем роду не было евреев?       Эдди улыбнулся, больно — очень больно — выкрутив Ричу соски, и прежде, чем был завален и подмят под ним, а его зубы сомкнулись у него на носу, он заявил:       — Мы скрывали это от тебя, Ричи, но Стэн — мой дедушка-а-ай.!       Эдвард Каспбрак следил взглядом за косыми нитями, что так искусно вплетались в бесконечно длинное полотно осенней непогоды. Подростковые воспоминания, вызывали у него улыбку и приятную истому на сердце; казалось, что он заново пережил то утро в эту самую секунду, но он не забыл произошедшую неприятность этим днем, а всего-то отвлекся от нее.       Группе молодых нетрезвых людей с несовершеннолетним ребенком на руках, не понравилось то, как Рич и Эдди общались между собой на перроне, ожидая поезда на Нью-Йорк, и они решили докопаться до них. Слово за слово, оскорбительные слова в их адрес, и вот уже отец малолетнего мальчика, заметив одинаковые кольца у парней, требует персонал вокзала выставить голубков вон, якобы они пропагандируют гомосексуализм его сыну. Стоит заметить, что ничего вызывающего ни Эдди, ни Ричи до того, как группа домахалась до них с претензиями, не делали, даже за руки не держались; но незнакомцам так захотелось, и они рассмотрели непристойное в них самих…       — Я нахрен тебе рожу начищу, если ты сейчас же не умотаешь отсюда, — кричал мужчина Ричи, привлекая все больше и больше внимания зевак. Люди шагали мимо, но глазели на них во все глаза, вертели головами, вслушивались… — Ты, гандон конченый, чему ты учишь моего сына?       — Вы своими криками пугаете своего ребенка. — Ричи пытался сохранять самообладание, тратя время на бессмысленный диалог с тем, кто заведомо искал приключений, как говорится. — Просто оставьте нас в покое, идите своей дорогой.       — Ты меня учить будешь? Ты? Я с пидарами в один вагон не сяду! — Он неуклюже потянулся к Ричи в попытке грубо оттолкнуть его, но тот вдруг отступил, и парень рухнул перед ним на колени, что воспринял крайне негодующе… Второй мужчина обошел своего друга и, причитая под нос ругательства, так же попробовал достать Ричи, но он почему-то закону его сценария не подчинялся, отстранялся от рук и всяческих попыток его задеть. Бедный ребенок рыдал на руках женщины, выламываясь и выкручиваясь в бешенной истерике. Сама же мама не вмешивалась в дела мужчин, имея, по всей видимости, неудачный опыт ранее, и явно раздражалась ору мальчишки…       — Ричи, давай уйдем, — с трудом выдавил Эдди, побледнев. Он мертвой хваткой вцепился в ремешок его спортивной сумки, все тянул на себя, пристыженно пряча глаза от зевак, пытавшихся поймать его взгляд. Все это дико напоминало ту сцену на выпускном, спланированную Патти Стоун и Ко, последствия которой причинили так много боли… — Ричи, п-прошу, давай у-уйдем…       Ричи слишком хорошо разглядел лицо Эдди в тот момент, но сколько бы не думал об увиденном позже, не мог подобрать слова, чтобы объяснить то выражение тихого помешательства, бессилия и ужаса, какими он понимал их сам. Он не стал ждать, когда Эдса хватит удар или случится нервный срыв, и тут же, моментально ответил согласием на его запинающуюся просьбу…       Эдди поджал губы, стыдливо смахивая слезы, наполнившие его глаза. После того случая на перроне, он глубоко погрузился в размышления и попытался оценить реальность их совместной жизни с Ричи в ближайшем будущем так, как если бы был своим собственным психологом, и внезапно осознал, что боится. Эдс боялся, до смерти боялся оказаться в любом зале, похожем на тот самый, где впервые ощутил липкий, леденящий душу ужас беды. Он боялся увидеть кровь на рубашке Ричи, капавшую из его разбитого носа, и кровь — Эдди только что вспомнил, что стоял на той самой тротуарной дорожке, на которой в сумерках чернело засохшее пятно крови, а в траве при фонарном свете блестели стекла разбитых линз, — кровь, впитавшуюся в асфальт. Он боялся переступить порог той самой больничной палаты, увидеть полуживого парня без заметных признаков жизни, и не знать: откроет ли тот глаза или нет. Эдди боялся снова порезать себе запястье бутылочным осколком, но на этот раз — с целью покончить со всеми страданиями, покончив с самим собой. Подумать только как заманчива была эта мысль о смерти: сколько спокойствия она в себе несла, и даже мысли о пустоте в небытие не пугали его.!       — Эдс, — усталое, требовательное, над самым ухом, и шумно вздохнув, Ричи прижимается щекой к его виску, одновременно сжимая руки вокруг его тела. — Пойдем, поедим? Нам принесли ужин в номер.       — Не хочу… — Он качает головой, вытряхивая мысли о своих страхах, но лишь это внезапное осознание дарит мимолетное облегчение.       — Присядем, давай…       Та же кровать, уйма подушек и серый плед на ней; где-то в рабочей зоне их ожидал тот же мини-бар с качественным алкоголем; тот же номер в серо-белой цветовой гамме, где напротив входной двери ютится кожаный диванчик. Вокруг все тоже самое, но вот только причина тоски у каждого своя…       Эдди поджимает губы — это всего навсего один из тех признаков неизбежной истерии, которые не оставляли его ни на минуту; преследовавшие его бестелесными фантомами, даже когда он не помнил причины, из-за которой стал их целью. Успокоительное, антидепрессанты и, бог весть, ещё какая медикаментозная дрянь, внушающая спокойствие, имитирующая поддержку, и он реже посещает психолога — думает, что не спятит, выстоит. Он шмыгает носом, отводит взгляд, пряча показавшиеся слезы — слова его души, которые остановить одним желание он не может, как бы не стыдился их, как бы не убеждал себя в том, что Ричи точно поймёт его, и претерпевает удушье, тяжёлым грузом сковавшее его грудь.       — Эй, ну… — Ричи касается его щеки ладонью, и Эдди видит те же эмоции на его лице, в его глазах тот же след. — Это я должен рыдать, не ты… — Он осторожно стирает слезы с ресниц Эдса. — Оу… — Он улыбается, — «сейчас будет глупость», — думает Каспбрак, желая с нетерпением ее услышать, готовый улыбнуться при любом раскладе. — Я думал, что они накладные, honey, твои ресницы.       Эдди на самом деле смешно, — и Ричи видит ту самую — сквозь слезы, — так смешно, что в этот момент Эдс скупится на обязательный упрек в адрес Рича.       — Эдс. — Он обхватывает его голову, возится пальцами в волосах, притягивает к себе. Рич еще помнит то выражение на его лице, ощущает укол в сердце, но не сомневается, что Эдди чересчур близко воспринял ту ситуацию, когда снова пришлось оказаться у всех на виду, точно сухая травинка, сгорающая под прямым солнечным светом, направленным на нее сквозь толщенную линзу лупы. — Эдди…       Ричи обнимает его, прижимает к себе, и Эдди охотно льнет, вцепившись в его плечи. Дыхание Эдди сбивчивое, будто он задыхается от астмы, которой никогда не страдал, но которая снова появится у него, окажись он в радиусе опеки его мамки; грудная клетка колеблется от частоты — то ли биения сердца, то ли вдохов и выдохов.       — Эдди, детка… — Он улыбается, слыша, как фырканьем Эдс реагирует на обращение у него над ухом, и еще сильнее Ричи сжимает руки на его спине. — Эдди, похоже нас снова пытаются обломать — понимаешь, о чем я, — тот чувак сверху. Похоже, ему не по нраву мы с тобой: он считает нас ненормальными, и говорит нам об этом через других людей. Он опять пытается развести нас по разным сторонам страны, но мы не поддадимся, верно? Эдс? Эдди, все будет в порядке пока мы вместе, помнишь? Не переживай. Выброси все из головы…       Эдвард молчал, да и говорить впрочем было нечего — Ричи слышал, как он тихонько, чаще обычного, шмыгает; и ощущал, как тот тыльной стороной запястья утирает свой нос и лицо от слез. Он понимал это по-своему, да и откуда Рич мог знать то, о чем минутой прежде размышлял Эдди: что он почти решился на самоубийство, где его уход из жизни и его уход из этой комнаты в одиночку — были равнозначны…       — Эдс? — Ричи уткнулся носом ему в плечо и подумал, как было бы смешно, испачкай он рукав его джемпера своими соплями, как Эдди бы разозлился на него, но уже ничего не смог бы с этим поделать, и улыбнулся. — Эдди…       Они отстранились, чтобы взглянуть в глаза друг другу, чтобы унять нахлынувшие слезы отчаяния и безысходности; чтобы удостовериться, что это тот же человек, с которым никогда и не за что не хотелось расстаться добровольно…       — Помнишь ту бестолковую вечеринку в моем доме?.. — Эдди облизал свои губы, ощутив на них собственные соленые слезы. — Ты и Пат, целуетесь при мне, а потом… Ванная комната.       Ричи улыбнулся:       — Ты приревновал меня так, что я даже испугался, honey… За Тришу: думал, ты убьешь ее к черту. — Он игриво подмигнул.       — Поверь, я был близок к этому, — разгорячено заметил Эдди, — но, признай, что ты меня спровоцировал… Нагло! Сознайся, Ричи, немедленно, блин!.. Я почти признался тебе, но ты…       -… так и не отсосал тебе тем вечером, — хихикнул Ричи, погладив Эдди по руке.       — Да, черт возьми! — Он вглядывался в темно-синие, неестественно яркие из-за линз на них, глаза Ричи. — Мне это решение далось непросто… Бен и Беверли практически дали согласие на наше уединение!       — Мать мою, а ведь они знали, да. — Ричи казалось спустя столько лет только теперь это осознал. — Бев. Как я обожал эту девочку, думал, если не ты, то замучу с ней… — (Лицо Эдди заметно окаменело). — Помнишь: ее запястья в синяках, ссадины на теле — отец не слабо до нее докапывался, но у этой малышки было столько силы. Думаю, у Бев была неплохая шайка отвязных негодяев, вроде нас с тобой, — добавил он в попытке подшутить.       — Мне не нравится шутка про замут с Бев, — отчеканил Эдди на полном серьезе, прожигая дыру на лице собеседника в настойчивом намерении поймать его взгляд, но Ричи знал об этом наперед, а потому оставался на своей волне:       -… Бен, чувак, огромный парень, генератор идей, копна сена — Стог! Этот пухлощекий Дон Жуан! Я все думал: он или Билли — кто из них присунет Бев… А, черт, зачем он говорит об этом, верно? Ты так думаешь?..       Эдди весьма снисходительно и терпеливо кивнул, но головная боль усиливалась…       — Ты знал, что у них было, — оптимистично спросил Рич, и Эдди насупился, словно тот растревожил его во время приятной полудремы:       — Что? У кого?!       — У Бена и Беверли — секс, знал?..       — Тебя интересует что-то кроме секса?.. Стоп, что?       — Ты! — Ричи подсел ближе, заключил Эдса в кольцо своих рук, тот сохранял настороженность, и с недоверием косился в лицо Ричи, а после услышал: — И твоя мамашка, конечно… Было, я видел.       — Ричи, я закипаю, — Эдди вскинул указательный палец перед его носом, пригрозил: — Сознайся, просто сознайся, что ты меня спровоцировал в тот вечер!       — О, Эдс! — Ричи схватил его палец, надеясь отшутиться вновь, но по выражению лица Эдди понял: не стоит. — Да, я провоцировал тебя на ревность, но…       — Ты со мной играл.? — Он отнял свою руку, и вновь выставил палец перед носом Ричи. — Ты просто гандон, Тозиер.       — Неужели, ты злишься за былое?.. — Он взял в ладони его руку. — Эдс, никогда!.. Просто все так удачно совпало, что я не мог… Нет, нет! Эдди, Эдс, послушай: я всегда хотел быть с тобой, и в тот вечер мне не было страшно… — Он смущенно отвернулся. — Вру. Я всякий раз накладывал в штаны, как отчаянный дристун, блять, но… Мое желание было сильнее страха быть непонятым или избитым. Я не осознавал полноты и глубины своего чувства к тебе, пока не потерял голову однажды… Я вроде бы выкрутился тогда, но.?       Эдди слегка смутили слова Ричи: почему-то казалось, что он заговаривает ему зубы, а потому он сидел с подозрительным прищуром, плотно стиснутыми между собой челюстями и поджав губы, что аж мышцы болели от напряжения, и глядел на собеседника:       — Не-а, нет. Не выкрутился…       — Оу!.. Ладно, вру, — уступил Рич. — Вот это правда: я в самом деле очень-очень хотел тебя!.. Думаю, Стэн догадывался. Нет… Я уверен, что он знал. Он сказал мне, что я понравился Трише, и посоветовал с ней замутить, мол, так будет лучше. Я не был уверен, что реально нравлюсь тебе, и вряд ли у нас что-то выйдет… Я предложил Трише встречаться. Она согласилась. И все бы ничего, но когда я забросил тусовки в домике в Пустоши, как это сделал прежде Стэн из-за Роуз, а после Майки — из-за Уитни, Бев пару раз заикалась о том, что ты скучаешь по мне, и я решил прийти с ночевкой в гости… К твоей мамашке, разумеется!       — Перестань, — возразил Эдс, и вспомнил о борьбе своего сексуального желания, требующего любым путем удовлетворить голод его плоти по средствам мастурбации, с рациональной оценкой ситуации, лишь стоило ему обдумать последствия того, что он мог бы сделать с собой. Это больно. Это грязно. Это непристойно. Это омерзительно. Это непростительно. Это страшно. Минусов, казалось, больше чем плюсов. Да и где гарантии, что он не подсядет на это в будущем?! Эдди всякий раз отказывал себе, и в последующие разы это давалось ему все трудней и трудней. Он считал себя хорошим мальчиком, потому что так утверждала его матушка, и он не мог ее разочаровать, не смотря на то, что она все равно не узнает о его жертве во имя ее веры. А потом случилось то, что случилось…       Ричи держал паузу, скованно улыбаясь. В его отсутствующем взгляде появилась задумчивость, будто он смотрел внутрь себя, и не сложно было догадаться о чем он думал.       … В последней попытке за что-то ухватиться, Эдди подмял под собой стопку учебников и тетрадей; какие-то мелкие предметы — вроде карандашей и ручек, черновые, исписанные листы — с шумом и шорохом посыпались ему под ноги, и он лбом прильнул к холодной, гладкой поверхности своего стола, почему-то ощутив боль.       — Ричи, нет.! — Ладонь лежавшая на его загривке, макнула его носом напоследок, и, будто оттолкнувшись, переместилась на шею, где ее нервные пальцы сжались.       Рич понятия не имел, что должен делать дальше, но его будто бес попутал, и каким-то образом, следуя своему инстинктивному желанию, он оголил тощий зад Эдса, добрался до баночки с гелем для волос и пустил его не по назначению…       Поначалу было холодно, и Эдди вздрагивал, пытаясь отбиться от неумелых в анальных ласках пальцев Ричи, но тот не рассчитав силы, навалился сверху, вжимая его в столешницу своим телом. Рассерженный и оскорбленный наглостью Ричи, а в особенности — выбором не в его пользу, который считал предательством, — Эдс метался под ним в решительных и местами успешных попытках скинуть его с себя. Он морально не был готов к проникновению, да и в принципе — к близости с кем-то, потенциально представлявшим угрозу смерти его ослабленному организму, но его никто не спрашивал. Даже его тело реагировало положительно на все по сути унижения его личности, и он всего-то принял неизбежное — сдался плотскому влечению и той части себя, которая возликовала в нем, получив одобрение…       Эдди не сетовал и не умолял оставить его в покое ни разу, и плакал исключительно от физической боли, оцепенев от отвращения. Снова страх: страх травмирования, страх загрязнения, страх заражения, страх перед болезнями, которые сожрут его тело (почему-то представляя это так, как если бы коррозия сжирала металл). Страх смерти… Шум его дыхания заложил ему уши, и он просто растворился где-то глубоко в себе, почти так же глубоко насколько инородное тело входило в него, будто в попытке разорвать изнутри… А потом что-то щелкнуло в голове, будто смена личностей, смена ролей, — и происходящее уже не казалось чем-то мерзким, а становилось необходимым. Безумие, ненасытность, ощущение удовлетворения при осознании себя таким распутным, и попытки вообразить их обоих со стороны; мысли о том, что этого мало и нужно больше грубости и нахальства. Это нравилось по мере того, как темп ускорялся, и Эдс подчинялся, расслабляя нужные мышцы, выгибаясь и шипя от боли…       Тогда был первый и последний раз, когда Ричи кончил в него, и Эдди кайфанул на самом деле от непередаваемых ощущений полного единения и наполненности; когда сожалел, почувствовав пустоту в себе и ощутив холодящий его там воздух; и выделения — их с Ричем общие, смешавшиеся у него внутри — текли по бедрам мутными струйками. Ничего ужасного в общем-то не случилось. Хотя бы потому что теперь произошедшее казалось чем-то обыденным, далеким, будто страшный сон после пробуждения, и, несмотря на темноту за оком — ясным, как день божий. Эдди понял, что все кончилось, и его тело теперь снова было только его. Он свел ноги и, опираясь на стол, обернулся к Ричи; задранная рубашка опустилась, прикрыв его ниже пояса, и внезапно осекся, стоило взглянуть в лицо Ричу…       — Почему ты плачешь?.. — Эдди коснулся его щеки, и это подарило ему иные ощущения, ничем не похожие на те, что были ранее, потому что сейчас он трогал кого-то большего, чем просто друга. Наверное, это именно то, чем он мог оправдать свою покорность ему. Эдди совсем не думал о том, что этот человек пару минут назад причинил ему боль и страдание, унизив его. Но одно он знал точно, что никогда даже не заикнется о том, что этот их первый с Ричи опыт, для него самого был насилием его личности, как впрочем и некоторые последующие после него…       Ричи отрицательно покачал головой, а потом вдруг бухнулся перед ним на колени и, недолго колеблясь, задрал его рубашку и принялся ублажать Эдди ртом. Тот не ожидал ничего подобного, растерялся внезапности, но очень скоро переключился на ощущения, что Ричи, усердствуя, старался ему подарить. Эдс не мог стоять от усталости — не хватало сил держаться за стол, под которым, будто выброшенные из воды рыбы, валялись школьные учебники и тетради, — но не стал бы отрицать, что инициативность Рича в оральной утехе пришлась ему по душе…       Немного позже они сидели на кровати Эдди: Эдс без брюк, но в гольфах и с задранной рубашкой, Ричи с расстегнутыми джинсами. Они отвлеченно трогали друг друга где хотелось, так ласково водили руками по телу, и по-детски невинно, нежно, влажно, часто и продолжительно касались друг друга губами в губы.       Ни одного слова. Никаких анализов и подведения итогов. Пусть вначале было нелепо и глупо — в стиле Ричи — зато после, уже многим позже — в стиле Эдди: «Что ж, теперь мы оба умрем от СПИДа, спасибо тебе за это!»       — Ты же умеешь с языком? — севшим голосом спросил Эдди.       — Научить?.. — Ричи улыбается, ненавязчиво намекая на следующий раунд, в чем так же недвусмысленно получает невербальный отказ. Но на поцелуй взасос Эдди согласно кивает…       — Ричи, почему я, а не кто-то другой.? — Эдвард прикоснулся к его руке, надеясь, что это отвлечет его от воспоминаний. — Почему я?..       — Звучит так, словно я — твое наказание, — подшутил Ричи, передразнивая, повторил: — «Почему я, Ричи?»… Эй, не обижайся, но почему ты задаешь этот вопрос сейчас?       — Ричи?.. — Он опустил взгляд, и только мысль, что он вот-вот озвучит страшные вещи, мучавшие его в последние пару дней, увлажнила его глаза. — Ричи, ты же понимаешь, что… У нас просто нет будущего, и… — Слова застряли у Эдди на вдохе вместе с воздухом, когда он увидел незамедлительную реакцию Рича на свои слова. — Ричи.?       Ричи сглатывает, хлопает глазами. Вновь сглатывает, а взгляд уже бегает. Он снова толкает слюну в горло — кадык ходит, взгляд бегает. Он облизывает губы, поджимает их, чаще моргает, и вновь сглатывает…       — Погоди, что?.. — В голосе ни намека на шутливость, даже не пытается. — Что ты сказал сейчас, Эдс?..       Эдди пугается и уже сожалеет о своих словах…       — Аа… — Он внезапно дает заднюю. — Я хочу узнать, что ты думаешь о нас?.. О наших отношениях в будущем?       — Эдс, да ты что? — Ричи берет Эдди за плечи, смотрит ему в лицо. — Эдди?.. Эдс, что с тобой? Вместе мы — сила, помнишь, Эдди? Нам плохо, когда каждый сам по себе, и это у нас в венах, на интуитивном уровне… Эдди, мы в Нью-Йорке исключительно ради беседы с моей любимой миссис Каспбрак, м?       Во взгляде столько ожиданий, что глядя в эти любящие, темно-синие из-за линз на них, глаза, Эдди, опасаясь разбить Ричи сердце, неуверенно кивает. Он боится лишиться обладателя этих глаз — потерять все, что любит из-за общественного недовольства тем, что они просто пойдут рядом по улице. Разве разлука, что сотрет с лица эту улыбку — боже, какая у Ричи очаровательная улыбка (!) — не единственный выход, чтобы не опасаться обнаружить его изувеченным или бездыханным где-нибудь у порога родного дома? Отпустить его, и самому пойти другой дорогой — верное, пусть и болезненное решение, но… Как? Как отпустить того, кто еще и уходить не захочет? Выгонять? Как выгнать того, кого невозможно оттолкнуть?       На секунду голова идет кругом, в глазах все мелькает и пестрит, и Эдди точно выталкивает в прошлое, где он слышит ту же самую реплику, что он слышал прежде, сидя на этой самой кровати, будто по какой-то иронии судьбы:

«В любом состоянии своего сознания, я всегда буду стремится только к тебе. Только к тебе, Эдс…»

      — Эдди?.. — Просящий взгляд, и снова Ричи облизывает губы, очевидно нервничая. — Эдди, ты ведь пошутил, Эдс?.. Ты не можешь мне такое говорить, да? Да? Мы же будем вместе? Повидаемся с миссис Каспбрак, и в Калифорнию, в Сан-Хосе, да? Я думал о переезде в Лос-Анджелес, меня давно приглашают на радио «КЛАД», а, как ты думаешь!.. Хочешь? Эдди? Будем жить у моря… Эдс.       Ричи аккуратно обнимает его за шею, с легкостью обхватывая ладонями его плечи, ждет, но ответного прикосновения нет. Он отстраняется, его ладони медленно соскальзывают по рукам Эдди, сминая рукава джемпера, запоминая изгибы под ним, к запястьям Эдса, к его пальцам…       — Ты видно не понимаешь, Ричи, — глухо начал Эдди, глядя куда-то за его плечо, но не в лицо, не в глаза Ричу. — Мы с тобой это микробы нового смертоносного вируса, который уничтожит мир, если нас не изучить и не найти от нас вакцину.! Не спорь! Молчи…       Ричи накрыл свои веки ладонью, провел по ним пальцами, будто выжимая глаза от слез.       — Почему-то таким как мы уготована участь признаваться в своей ориентации, стоя перед мамой, опустив голову, и это считается неправильным и остается непонятым в большинстве случаев. Мы прошли этот этап… — Эдди пытался сохранить самообладание и не разрыдаться просто глядя на страдания Ричи, тот сидел склонившись и за ладонью прятал свои глаза… — Мы прошли тот этап, когда думали, что имеем секрет, и ни одна душа его не узнает. Мы прошли этап разоблачения… И наказания. Тебя избили и порезали, кома, а меня… Меня неоднократно пытались изнасиловать, Ричи…       — Эдс?.. — Ричи шокирован, в глазах неподдельный ужас. — Эдди…       — Я же просил молчать, — напомнил Эдди, не глядя в лицо Ричи. — Просто молчи. Не спорь… Я ни разу не дался. Никому. Но иногда воспоминания об этом просто выбивают меня в другую реальность, и я… Я буквально ощущаю этих мерзких людей кожей. — Эдди резко стряхнул с надплечий фантомную грязь от чужих лап, не отдавая себе отчет в том, что производит это машинально. — Мы прошли этап разлуки. Я думаю, что могу понять тебя, и ты, думаю, понял бы меня, но… Знаешь, я… Нет. Одно скажу, чтобы не вызывать в тебе домыслы: мамочка меня залечила от всего и всех. — Он поджал губы. — Она не примет тебя, Ричи, — нас. Не примет. Мы не будем с ней говорить на эту тему…       У Ричи дрожали руки, все тело била крупная дрожь, и он ничего не видел из-за застилавших его глаза слез, самовольных, тихих, будто бы незаметных им самим… Он снова прокручивал в голове минувшие дни их пребывания в Дерри, и только воображал какую боль, быть может, ощущал Эдс, находясь в этом дрянном городе, с ним, с тем самым человеком из-за которого началось все это дерьмо, но… Мысль, что им не по пути, просто убивала его, и он отрицал ее как мог. Ему было легче считать слова Эдди ложью, чем принять их. Ричи не смог бы их принять, даже если бы вырезал их все у себя на теле…       — Ричи?.. — Эдди запустил обе пятерни в его волосы на затылке и прильнул лбом к его лбу. Опустив припухшие веки, Эдс осторожно прикоснулся губами к губам Ричи, тот ответил ему, но не сразу. — Ненавидишь меня?..       Ричард нежно-нежно провел по лицу Эдварда ладонями, чмокнул в нос и улыбнулся:       — Люблю.       — Да. — Он ерошил волосы на затылке Ричи. — Думаю, что ты любишь меня сильнее, чем я тебя. Знаешь почему? Я вряд ли смогу умереть, защищая тебя…       — Я не прощу тебя за подобную выходку. Никогда… — Ричи поласкался к лицу Эдди, поглаживая пальцами его чуть ниже затылка; его щеки щипало от слез, как и глаза. — Ты и без того много сделал для меня, Эдс, и я не достоин, чтобы ты умирал за меня. Никогда, слышишь?! Никогда не думай об этом, потому что я не сомневаюсь в том, что ты легко сделал бы и это, но… Нет! Никогда, Эдди, нет… Миссис Тозиер права, ты и правда не понимаешь того, насколько ты сильный… — Он улыбнулся. — Ты не понимаешь степени своей моральной силы и влияния на меня… Посмотри на меня, Эдди, взгляни, присмотрись. Я обожаю тебя, и мне так хочется сделать что-то стоящее для тебя. Позволь мне сделать что-то для тебя, Эдди.       — Я знаю это, Ричи, — произнес Эдди. — Я знаю, и единственное, что я попрошу это отпустить меня. Отпусти меня. Дай мне обещание, что ты никогда не станешь искать меня в иллюзорном мире…       — О, черт! — Ричи вытер лицо от слез ладонями, добрался до сигарет на прикроватной тумбочке. — Я знал. Знал. — Он закурил, затянулся; его руки заметно дрожали. — Я знал — Мэгс расскажет, ну конечно!.. Она сомневалась, что ты существуешь. — Он менял тему. Отчаянно менял тему, отрицая все, что слышал. — Но так случилось, что неверие развеялось, и я, хотя бы в ее представлении, не «больной бешенством дебил».       Эдвард слегка изумился тому, что Ричард слету понял, что он имеет в виду, с легкостью сопоставив факты в свете последних событий. Гениально!       — Эдс, все под контролем, — заверил его Ричи, и добавил не без сожаления. — Если это единственная причина, по которой ты мог бы остаться со мной, то да. Оставайся со мной и заботься обо мне дальше.       Эдди больно пихнул Рича в плечо, передав мимикой всю палитру негодования и злости в себе. Тот снисходительно улыбнулся, как бы говоря: «ладно, я слегка перегнул палку, не злись», и оба какое-то время сохраняли молчание, слушая барабанную дробь за окном…       — Ты боишься общественного мнения, — вдруг произнес Рич, — что нам причинят зло?       Эдди кивнул и, подсев ближе, положил подбородок на плечо Ричи.       — Боишься, что твои друзья и коллеги не примут тебя моим, что не поймут, или наоборот — захотят тебя попробовать?.. — Он чувствовал согласие на все свои вопросы, пусть Эдс и молчал. — Ты прав: я не думал о нас с этой стороны. Мне важно, чтобы тебе было комфортно… Но ты ведь понимаешь, что все это один большой страх? Страхи нужно преодолевать, а не бежать от них! Что если когда-нибудь тебе придется столкнуться с этим страхом снова?       — Я не знаю, Ричи… Если этот мир изменит свои взгляды, то я поблагодарю за это бога, и… — Он открыл свою ладонь, посмотрел в нее. — Я буду счастлив, если где-то тут, на линии моей жизни, я снова встречу тебя. Пока я не могу, Ричи… Я боюсь спятить, Ричи. Я боюсь свихнуться от всего этого. Твое благополучие мне дороже моего желания просто остаться с тобой рядом.       Ричи переместил сигарету в уголок рта и, взял Эдди за руку, чтобы провести указательным пальцем по его линиям на ладони, сосредоточенно сказал:       — Ну да. — Он улыбался, но губы дрожали. — Здесь есть наша встреча, Эдс. Да.       — Где? — Эдди вгляделся в свою ладонь, испещренную мелкими линиями и черточками, искренне поверив, что Ричи говорит правду.       — Вот тут, — сказал тот, безусловно ткнув наобум. — Тут сказано, что встреча произойдет, вот увидишь…