GLASS

      Впервые за долгое время, он сам глубоко вздохнул, одновременно разлепляя веки. Одноместная палата слилась в сплошное белое пятно, смазанное местами серыми и черными разводами; белые брызги, голубые очертания, мыльные пузыри солнечных бликов вокруг, и гул собственного дыхания в ушах. Боль, и слабость. Слабость и боль. Боль разномастная, на каждый участок тела особенная — уникальная! Слабость однотипная — одна на весь организм, — сильная и обманчиво приятная, затягивающая; ломит. Непонимание и — тут же — мгновенное осознание своего состояния и положения…       Ричи отрезвляет волной паники, но он помнит, что с ним была Сьюзан, и, убежденный, что она до сих пор где-то неподалеку, зовет ее… Несколько попыток подняться — принять сидячее положение на койке. Заслуженная удача, стоившая титанических, болючих усилий, и инородные трубочки и проводки, вырванные им из его тела, точно змеи, укусившие его, оставившие раны и яд в его крови, падают обесточенными на пол…       — Господи, Рич! — Сьюзан мельтешит пестрым сарафаном перед его бесполезными глазами, взявшись, бог весть откуда, и ее горячие ладони обхватывают ему лицо. Она сдержанно касается губами его щеки, оставляя теплый, мягкий след. — Приляг, я мигом схожу за доктором…       — Эээ… — Он облизывает губы, хмурится; даже поддается натиску сестры, уже ощущая подушку лопатками.       — Что?.. — Ее лицо прямо перед ним, и он видит его, будто бы за стеной бушующего ливня — размазанное, будто мазки краски на холсте, только издалека создающие четкую картинку. Бог весть, где его треклятые очки! — Что ты хочешь, Рич?..       — Э-эдди, где Эдди?..       — Ричи… — Сью садится на край постели, потирает его плечо, будто подбадривая, и, должно быть, уже не к чему продолжать мысль — все и так понятно, но… — Он уехал пару дней назад.       — Что?.. — Он позже поймет свою удачу — не видеть четко ничего и никого в тот момент, потому что так ему будет казаться, что и его нельзя увидеть и прочувствовать. — Дней?..       — Да… — Сочувствие в голосе, да и в мимике улавливается ее сострадание к нему; понимание. Любовь. — Рич, милый…       Снова объятия, ласковые, теплые. Опять поцелуй в щеку. Потом ее пальцы сожмут его и…       — Когда он вернется?.. — Он слышит свой голос издалека. — Когда?.. Куда он уехал без меня?..       — Миссис Каспбрак сказала, что они уезжают в Калифорнию…       — Я понял, когда они вернутся?!       — Рич, — мольба в голосе, страх за него внутри нее. — Они не вернутся… Они продали дом и… Он уехал…       Ричи открывает глаза наяву, вскидывает руку, чуть не сбивая с прикроватной тумбочки радиоприемник, хватает очки и оборачивается на соседнюю половину кровати, надеясь увидеть Эдди… Серость за окнами; пасмурное утро проливает унылые, тусклые краски в комнату, и этот бесконечный удел осени увядать, навевает дремотную тоску. Ничего страшного не произошло в течении той секунды, пока Ричард Тозиер водружал очки на переносицу, но стоило обрести зрение, и у него нутро похолодело: Эдди в постели не оказалось. Его не было и в комнате. Ричи ощупывает след на простыни, оставленный Эдди, — уйму складок, пропитавшихся его потом, измятую подушку, и вскочив на ноги, озирается вокруг, ведь что-то должно выдать его: Эдди? Эдс!       Ричи впадает в отчаяние, хватается за голову, дышит тяжелее и чаще, обнаруживая отсутствие его вещей на прежнем месте и, выскочив босиком на лестницу, несется на улицу, казалось бы, сотрясая целый дом своим топотом…       Пробирающий утренний холод, бодрит, отрезвляя, когда Ричард распахивает входную дверь крыльца своего дома, и находит, наконец, Эдди сидящим в плетеном кресле в обнимку с соседской кошкой… Рич отгоняет яркое воспоминание о том несчастном пацане в больничной палате, который полчаса прорыдал, уткнувшись в подушку, да так, что даже раны на животе открылись и закровили, и выдыхает, стараясь унять накрывшую его с головой панику теперь.       Эдди обернулся на звук, машинально почесывая за ухом, трущуюся о его лицо довольную кошачью морду, и присмотрелся: казалось, Ричи получил прицельный удар по голове, и теперь постепенно возвращался в реальность, фокусируясь и прислушиваясь к своим ощущениям, но у него аж руки потяжелели от страха, будто налитые свинцом… Эдди ловит себя на мысли, что, если бы он поступил бы так, как планировал, что было бы теперь с Ричи, но спешно гасит эту мысль, чтобы не выдать ее в своем понимающем взгляде. Эдс видит насквозь Ричи, и надо сказать, что и сам для него неизученной планетой не являлся, а это не всегда на руку. Они оба молчат, в ожидании глядя друг на друга, оставаясь каждый на своем месте, и Эдс чувствует, что поступил правильно, все-таки не взяв ключи от машины в тот момент.       Бесцеремонно Ричи отнимает у кошки обе ладони Эдди, невзирая на ее возмущенное мяуканье, голой стопой подталкивает пушистый зад в направлении порожков — мол, вон с крыльца, — и уводит Эдди за собой в теплый холл дома — этот парень мой! Ричи торопится, будто вслед ему кто-то гонится с известным намерением отнять, или — Эдди, опомнившись, сам воспротивится идти, но тот идет, едва поспевая, и, не успев наладиться на его стремительный побег, как все заканчивается у приоткрытой двери в их комнату, в объятиях у Ричи, блаженно прильнувшего к стене:       — Почему ты не сказал, куда идешь? — Он крепче прижимает Эдди к себе, ощупывая его, будто убеждаясь по средствам своих ладоней, что он реален. — Почему?..       — Ты спал, я должен был разбудить тебя? — Эдди смотрит в лицо Ричи, тот кивает; Эдс видит — он не шутит. — Хох, правда?       — Да, правда, — обиженно повторяет Рич, и над ухом: — Я должен знать, где ты, если ты не рядом.       Эдди тяжело вздыхает, но облегчения в душе не ощущает, а волны мурашек скользят по его коже от чужого дыхания на ней. Он понимает, что Ричи сердится его внезапным исчезновением и даже напуган этим, будто подозревает — вне сомнений, он интуитивно это осознает! — что Эдди мог уехать. Он правда думал сбежать — тихонько, под покровом ночи, избавившись от необходимости что-то объяснять, причиняя словами боль, отказавшись от права узнать то, подтвердив догадки в чем, он не посмеет оставить Ричи вновь (тем более добровольно) и чего так боится. Эдди был настроен всерьез избавиться от своих чувств — не видел иного выхода облегчить свои терзания, — но кольцо одетое ему Майрой в день помолвки снять оказалось проще, чем подумать о том, как утром Ричи обнаружит подаренное им кольцо на месте ключей от машины. Но забрезжил рассвет, голову охладил холодный осенний воздух и желание вернуться в мир, где он прятал алкоголь в гараже и по вечерам теснился между мамой и невестой перед телеком, отпало само собой — развеялось, будто плохой сон, уходящий в никуда вслед за ночью…       — Я напишу тебе записку. — Эдди натягивает рукава джемпера на ладони, которые пристраивает на щеках Ричи, и, не сразу, но все же поймав его взгляд, смотрит с нежностью. — В следующий раз… Ладно?       — В следующий раз? — Ричи тяжело выдыхает, откидывается на стену, закрывает глаза, и руки Эдди сами соскальзывают с его лица, оставив после себя мягкий след шерстяных рукавов. — Нет.       Зрительный контакт потерян, и по сути провинившийся Эдс прижимается губами к выпирающему острым бугорком кадыку на шее Ричи, аккуратно прикусывает кожу, и удивляется тому восторгу, что захлестнул его в этот момент. Это самое прекрасное, самое одухотворяющее чувство, возвышающее над самим существом, когда имеешь блаженство делать то, что только пожелаешь с тем, к кому загадочным образом привязан нитями, каких цветов они не оказались бы…       Рич негодует услышанного — «в следующий раз», — но чувствует, что Эдс ощущает вину за собой, а это означало, что в такой момент он позволит с собой любую дурацкую шутку. Ричи внезапно обхватывает голову Эдди обеими ладонями и, чуть приподняв его, кусает за нос. Эдс жмурится от боли в шее и от сомкнувшихся зубов Ричи на крыльях своего носа, тихонько мычит, но не жалуется — знает за что. Слезы наворачиваются на глаза, но он готов расхохотаться от распирающей его радости — он страсть как не любил этот момент в их подростковости — как теперь, — но сейчас это будто бы вернуло их на двенадцать лет назад, и напомнило о том, почему он еще здесь…       Эдс вспомнил, как частенько после школы бесцельно шатался по улице с рюкзаком за плечами, пинал мятую жестянку чуть ли не всю дорогу, глубоко сунув руки в карманы куртки, и размышлял. Не так давно произошло то, чем поделится с мамой или друзьями сравни выстрелу в собственную голову. Первый неумелый поцелуй в засос, у него в ухе сбивчивое дыхание, переходящее в хрип, на его теле чужие пальцы, цепкие и тонкие, и оставленные после них синяки — «только бы мама не увидела!» Фарс, немыслимым образом ставший тем, чем стал — первой близостью, произошедшей путем принуждения и уговоров, — и как он только согласился! Но вопреки всем горьким мыслям и страхам, Эдди не сожалел; более того — хотел повторить, и именно это осознание его в себе тревожило. Он не понимал, что происходит между ним и Ричи. Не знал нужно ли им видеться, но если да, то как с ним себя вести, и, наконец, кто они друг другу после того эпизода…       Беверли настигла Эдди и, совершенно неожиданно, опустила руку ему на плечо, напугав тем самым, и улыбнулась, позволив себя обнять. Она предложила прогуляться и обсудить все, что Эдди захочет, но он позвал перекусить, и это удовлетворило желание обоих… А потом — как это обычно бывает — отвлёкся, расслабился, стал улыбаться, разговорившись, и происходит что-то неожиданное, и, как правило, неприятное. Но Ричи был тем, кого в тот момент Эдс мог назвать «сюрприз», вопреки всем своим тревогам по поводу его постоянного отсутствия рядом, чего он искренне желал постоянно. Но сейчас Тозиер стоял в переулке, смолил напополам с Патрицией Стоун, которая не вызывала в Эдди ни капли теплых чувств — только жалость и презрение, но он без колебаний согласился подойти к ним и поздороваться. Подойти к Ричи, напомнить ему о своем существовании, будто бы тот мог забыть его — было единственной причиной толкавшей Эдди на все…       — Бевви, крошка! Как давно мы не виделись! Как поживаешь?       По мнению Эдварда Каспбрака, Патти Стоун была притворой — и это мягко сказано — и то, с каким дружелюбием она при возможности тянулась к Беверли с объятиями, вызывало настороженность, и не только у него… Бев же понимала это проще — вернее сказать: убеждала окружающих в том, что Пат сама по себе такая, и ее поведение в отношении нее ничем конкретным не обусловлено. Хотя относилась к ней с осторожностью, как будто предчувствуя грядущие неприятности…       Эдди вспотел от пронзительного взгляда Ричи на себе, и, наконец, оглянувшись к нему, будто только что его заметил, не смог сдержать улыбку. Внутри все будто оборвалось, и предательский румянец окрасил его лицо и уши. Ричи смотрел на него очарованно полупьяными-полусонными глазами, поджимая и кривя обветренные губы, словно произносил что-то беззвучно, а потом, так неожиданно, так точно — будто целится в самое его сердце — подмигнул ему, и Эдди понял — это намёк, от чего сердце его сжалось…       «Привет, спагетти», — звучит так нелепо и глупо, и пусть Эдс не сведущ в обыденности будней романтической пары, он не сомневался ничуть, что такие тупые приветствия между любовниками неприемлемы! Наверное, это чересчур называть их любовниками, учитывая тот факт, что Ричи состоит в отношениях? Или с ним он постоянно, изо дня в день, наедине и при всех, остается один и тот же. Всегда.       Ричи закидывает руку на шею Эдса и, пристроив дымящуюся сигарету в углу своего рта, осторожно шлепает его по щеке, принуждая смотреть только в его сторону. Эдди смущается и сердится одновременно, тщетно отворачивается, отчаянно пряча взгляд, и нехотя пытается избавиться от объятий. Ричи привязчив, настойчив и только по этим признакам — нуден, но Эдса все устраивает, устраивает до тех пор, пока он не осознает, что Ричи изрядно пьян и порядком обдолбан: «Как спалось прошлой ночью?» — спрашивает он.       Эдди бросает краткий взгляд в сторону девушек: Патти стоит к нему спиной, весьма порывисто и чересчур весело говорит о чем-то Бев, размахивая руками, а та кивает и улыбается, но ей ли? Бевви украдкой присматривает за парнями: с любопытством и беспристрастно, чего в тот момент ни Эдди, ни Ричи не замечали, и не заметили бы, убежденные, что тщательно скрывали свои отношения от окружающих…       — О чем ты? — Эдди пугается, пытается вспомнить минувшую ночь, путается, понимая, что ничем особенным она не отличалась от предыдущих семи или десяти ночей после той самой, и в ожидании ответа хлопает глазами.       — Ты не знал? — Ричи щипает Эдди за щеку, и аккуратно треплет его… — Я натянул твою мамку у тебя под окнами! Это прикол века, Эдс! Это юмор, чел!       — Почему ты такой конченый, Тозиер, — брезгливо морщится Эдс, сокрушенно качая головой: а он то думал невесть что!       Бев понимает, что пора вмешаться, обходит Пат стороной, и идет к Ричу, а тот моментом переключается на нее. Они обнимаются, и какое-то время Рич держит Бев в объятиях, оторвав подошвы ее ботинок от земли: «О, детка, пригласи меня на завтрашний кофе этой ночью», — оплетается, казалось бы Ричи, блаженно опустив веки, покачиваясь из стороны в сторону, Беверли для него, точно пушинка. Надо сказать, что получив свою свободу, Эдди ощущает себя оскорбленным, и дело совсем не в Бев, далеко не в ней, а вот Триша, напротив — вопреки улыбке всерьез предлагает Беверли провести время с Ричи, без стеснения подчеркивая, что он неутомимый в том плане. У Эдди не остается сомнений насчет их близости, и очевидное разочарование и смятение отражается в его облике…       — О, привет, Эдс, — пренебрежительным тоном говорит Пат, обернувшись к нему. — Что с твоим лицом?       — Не зови меня Эдс.!       — Что, прости? — Бровь Патти взлетает на лоб, и припухлые губки собираются узелочком; ее челюсти как всегда в работе — жует жвачку. И если бы Эдди не был заинтересован в Ричи, то мог бы с завистью отметить миловидность его подруги…       — Не зови меня Эдс, — говорит Эдди. — Это привилегия… моих друзей.       Беверли выскальзывает из объятий Рича, мягко стукнув каблуками ботинок по асфальту, и оборачивается к Эдди. Она точно знает, что в компании один лишь Ричи называет его Эдсом, и это исключительно его привилегия.       — Вот как! Я девушка твоего друга, так что мне тоже можно.       Эдди смотрит на Ричи в напряженном ожидании; его примеру следует и Пат, но с толикой высокомерия и холодности в глазах. Кажется, она совсем не сомневается в положительном для себя решении Рича. Беверли поджимает губы, пряча улыбку, а заодно и искрящийся взгляд, и ждет развязки, как и все…       — Можно отсосать мне прямо здесь, — беспечно выдал Ричи, чиркая зажигалкой под потухшей сигаретой. — Но своими прозвищами, как и вагиной мамашки Эдди, я не торгую, крошка.       — Бип-бип, Ричи, — сказала Бевви, чтобы что-то сказать, и одернула его за рукав куртки.       — Ну и юмор у тебя, Рич, — выдала Пат и неестественно рассмеялась. Эдди подумал в тот момент, что иного выбора у нее просто и быть не могло: не разжигать же в самом деле конфликт из-за этого. Ведь Ричи ей очень нравился, и она простила бы ему что угодно. Кроме, разве что того, что его с ней отношения были лишь прикрытием…       Эдди поймал взгляд Ричи, зацепился за него, и чуть было не упустил из внимания адресованную ему нежную улыбку…              Если бы его спросили: чего бы он желал в своей жизни, то Эдвард Каспбрак вместился бы всего в одно слово; точнее — имя. Но те, кому он хотел бы ответить на этот вопрос искренне, никогда не интересовались этим, и — полагал Эдди — не заинтересуются впредь…       Его желаемое в данную минуту находилось на расстоянии вытянутой руки, толкало инвалидное кресло больной матери, обаятельно улыбаясь, и болтало без умолку и смущения, что Эдди всегда и везде будет шагать рядом. Во что самому Эдсу хотелось верить до боли.       — Как же красиво, — с грустью произнесла Мэгги Тозиер, подняв выцветшие глаза к пестрому осеннему небу, глядевшему на землю сквозь поредевшие кроны деревьев, росших по периметру больничного двора, и попросила Ричарда принести ей какой-нибудь опавший лист. — Эдди?       Прежде, чем промычать в ответ, он всего-то развернул коляску в направлении аллеи, куда ушел в поисках листика покрасивее Ричи, а после опустился перед Мэгги на корточки.       — Дай руку, — попросила она, протянув скрюченные пальцы и, получив его ладонь, торопливо обхватила ее большой палец, похлопывая по тыльной стороне второй рукой. — Твоя мама, она как? Здорова?..       — В порядке. — Он опустил взгляд, закусив губу — наверное, правильней отшутиться, чтобы не загоняться мыслями о Соне. — Стала еще здоровее…       Мэгги выждала время, пока Эдс не поднимет на нее глаза, чтобы дать ему понять, что сторонницей глупых шуток не является совершенно.       Эдди изобразил неестественное раскаяние, которое отвлечет собеседницу от казуса с его стороны — быть может, выбьет сочувствие такое же притворное, — но безрезультатно. Однако Мэгги не стала заострять внимание на показной инфантильности Эдса, и озвучила интересовавший ее вопрос:       — Как твоя мама относится к вашим отношениям с Ричем?       Эдди поджал губы чересчур делано, переигрывая с безразличием, которое хотел внушить своим ответом:       — Мягко говоря: против.       — Но тебя ведь это не заботит.       Он вскинул на нее изумленный взгляд, промолчал в ответ.       — Я помню тебя ребенком, Эдвард, — пояснила она. — Соня всюду таскала тебя за собой, будто привязанного к своей юбке. Мой муж, да упокоит Господь его душу, попытался поговорить с ней на твой счет, что, безусловно, не принесло никаких плодов, и Соня запретила Ричу дружить с тобой.       — Да, — кивнул Эдди, заглянув в воспоминания: ему лет восемь, и в его жизни появляется новый друг, совсем противоположный Биллу Денбро, — чудной, бредовый, «с БОЛЬШУЩИМ приветом» вместо ума. — Но Ричи это не остановило.       — Это так. Рич никогда не был послушным от души, чтобы искренне. Он просто пытался мне угодить. И этот рок… Я ненавидела рок, считая его музыкой наркоманов и преступников. Я не хотела, чтобы мой ребенок был таким, каким изо всех сил за порогом дома был Рич. — Она фыркнула. — Рич не слушался никого. И я сомневалась, что был хоть кто-то, кто мог влиять на него…       — Поверьте, такого человека просто нет, — заявил Эдди.       Мэгги промолчала и, прищурившись, собрала сеть мимических морщинок у глаз.       — Ты веришь в это, так?..       Недоумение. Непонимание. Тишина.       — Ты убеждаешь себя в этом, милый, — нежно, но утвердительно сказала женщина. — Всегда ли твои решения оказывались неверны?..       Эдс усмехнулся, вновь обращая ожившие и оттого заискрившиеся в тот момент глаза на Мэгги.       — Я редко принимаю какие-либо решения, миссис Тозиер.       — Почему, позволь узнать. — Она поглаживала его руку, невольно отвлекая внимание Эдди на ощущение прикосновения, что мешало ему раздумывать над ответом.       — Потому что мама все контролирует. Мне просто незачем.       — Значит, это Соня заслала тебя в Дерри.?       — Она была весьма против.       — Выходит, ты сам решил приехать?       Эдвард механически кивнул, усиленно, почти панически, пытаясь уловить суть в словах Мэгги.       — А Рич?..       — Он предложил мне поехать с ним… — Эдди выглядел потерянным, вынужденный заново анализировать минувшее, отыскивая что-то, чего и сам не знал, в словах и действиях прошлого себя в сложившейся ситуации с побегом из Нью-Йорка. — Он предложил, а я согласился.       — Все-таки это было твое решение.       Эдди повел плечами, раздражаясь напускной таинственности завязавшегося диалога, но чего-то все же не хватало до его эмоционального всплеска. Каким образом Маргарет Тозиер удавалось ходить по тонкому краю его стабильно-уравновешенного состояния, было непостижимостью…       Мэгги нащупала кольцо на безымянном пальце и, подцепив его, слегка оттянула от тонкой фаланги, чем переключила внимание Эдди на него. Тот вздрогнул, занервничал, рефлекторно сжав ее ладонь, и тут же спохватился, возвращая себе самообладание и внушая уму спокойствие. Но поздно — она успела заметить его реакцию.       — Я не твоя мама, Эдвард, но, надеюсь, ты не будешь против, если я дам тебе один совет. — Она перевела взгляд на Ричи, тот неспешно направлялся к ним. — Всех пугают перемены, к сожалению. И переломные решения даются нам непросто. Я неплохое тому подтверждение, но… — Она погладила Эдди по руке. — Но не надо брать с меня пример в том случае, чтобы потом не было мучительно больно и горько в самом конце…       — Миссис Тозиер, — Ричи протянул ей букет осенних листьев, присев на корточки, чуть задев плечом Эдди. Он не понял бы сути, даже если услышал бы слова матери. — Возьми это, а это отдай мне…       — Нет, — остановил его Эдди, не позволив ему отнять его руку из ладоней Мэгги, и вложить в них букет. — Мама говорит со мной, не лезь, Ричи.       — Оу, — с ревностью протянул Рич, — а я могу побыть с вами?..       — Конечно, — сказала Мэгги; от тяжелого вздоха ее грудь приподнялась. — Не допустите того, что сделает вас несчастными. Не позволяйте себе то, что бросит тень на ваши отношения. Никогда не предавайте друг друга…       (Эдди опустил взгляд, вспыхнув от смущения)       — Не сомневайся в правильности того, к чему стремился. Помни: это твое исключительное и твердое желание. Если ты счастлив… — Она взглянула на сына, тот улыбнулся ей. — И твое счастье взаимно, то радуйся! — Она прочувствовала каждое слово, что произносила с большим трудом, и не могла сдержать слез. Мать не могла избавиться от неприятной, наносящей раны, мысли, что была наказана за несправедливость к своим детям — ни один инсульт не прошел мимо нее, и в этом мире ей оставалась всего пара недель. Но несмотря на то, что она признала свою ошибку, и смирилась со своей участью, она не хотела уходить. Она хотела остаться с ними, чтобы убедиться — они не держат зла на нее, и тогда с легкой душой принять смерть.       Мэгги обменяла ладонь Эдди на букет листьев и, взглянув на небо, сказала выросшим над ней детям:       — Как же хочется жить…