Санкт-Петербург, ноябрь 2014.
Дождь, серость, слякоть, Ржевка, депрессия. Здравствуй, дом. Но зато дома мама и братья. Подхожу к дому детства, поднимаюсь на свой этаж. — Саша! Вот наконец-то! С утра тебя выглядываю! Ну давай, заходи Мама совсем не изменилась. Все та же, моя веселая мама, очень любящая обниматься. Она тискала меня добрых минут пять. Мне даже жарко стало, — давай, раздевайся, разбирай чемоданы. Будь дома. — Путник, — машинально добавила я. Мама улыбнулась ещё шире. — Ну как ты там, Сашута? — этот вопрос довольно часто я слышала в скайпе. — Ну как, Берлин стоит, цветёт и пахнет. — А как с музыкой? Ты же играешь ещё? Не бросила? — Да, играю. Просто в тот раз, что мы с тобой говорили, я была в кризисе. — Не надо туда уходить. Там ничего хорошего нет. Мы с мамой уселись на кухне. Она поставила греться молоко, я обожала тёплое молоко с топлёным маслом и парой ложек сахара. Мишка морщился всегда, мол, да как ты пьёшь такую сладость, а мне было очень вкусно. Мишка… — Ой, мам, молоко! — Ой! Стой, не убегай! — она метнулась к плите и успела поймать неудавшегося беглеца. Я сходила к своим сумкам и потащила одну из них в кухню. — Тут тебе всякие вкусности. Сашке передашь с Ольгой, Лёшке и его домашним, ну и себя не обдели. Тут, правда, печеньки в основном, сладости, — я вынимала из сумки яркие красивые коробочки и громоздила на стол, — немецкие. А вот это шотландское печенье. Очень вкусное! — А топлёное маслице? — хитрая женщина цапнула банку масла. — Я везла тебе. Честное слово, — я складывала сумку вчетверо, чтобы она не мешалась. — Так-так… что это за масло такое? — мама надела очки и хотела прочесть, что же там написано. — Вот сейчас и посмотришь. Наливай, — я отняла баночку и принялась ложкой выковыривать желтую вкусную массу и раскладывать по чашкам с тёплым дымящимся молоком. — Вернулась, моя дочка… — приговаривала мама и гладила меня по спине.Вернулась, дочка…