Я иду к тебе домой

      Как я уже говорила выше, в две тысячи четвёртом году я ушла в… просто ушла. В первую очередь от Сани. Я, как человек честный и открытый, так ему и заявила: — Прости, но я ухожу. Я не могу жить с интриганом, который вредит моему брату. — М-м-м… — злобно сощурился он, — а мне в упрёк ставила, что, якобы, я выбираю Гордея. — Саш, ты в уме? Миша — мой брат. Другого у меня уже не будет. — А другой муж будет? — Извини, это жизнь и всё может случиться. Я очень не хочу тебя потерять, но ты сам делаешь для этого всё возможное. — Саш, ты не пори горячку. Если ты хочешь отдохнуть от отношений, — это Леонтьев изрёк с таким ядом, что я бы отравилась, укуси он меня, — давай просто разойдёмся. Зачем сразу разводиться? — Ты ещё не успел меня узнать? Я не могу жить с человеком, который плетёт интриги против члена своей семьи. Хотя, ты Мишку семьёй не считаешь. Я не могу так. И не хочу. Всё. Сань, это развод. — Посмотрим, — холодно отозвался Реник. — Увидим, Саша, — на прощание я поцеловала его и крепко обняла. Так вот мы расстались. Когда я приехала на Ржевку с рюкзаком вещей, мама всё молча поняла. Если папа и хотел что-то сказать, то я не слышала. То ли сам понял, что не нужно ничего тут говорить, то ли мама до него донесла. — Юра, не нужно… Лёшка, узнав, что я ушла из группы, задал самый логичный вопрос: — Реник достал? — Причём тут Реник? Мне панк надоел. — И Реник, — упрямо добавил мой брат. Я зарычала в ответ, — да ладно, чего ты. Ваши дела, я так, предположил. — Ты, блин, ведьма! — Не, я ведьмак, — Лёха сверкнул глазами и подвигал бровями, — но я не понял, что произошло. — Наши с Шутами пути разошлись, что тут непонятного? Слушай, а тебе скрипка не нужна? — О да, мне только скрипки для полного счастья не хватало, — фыркнул Лёша. — Какой добрый у меня брат… — Я справедливый, — он чмокнул меня в щёку, — и рассудительный, — снова чмок, теперь в другую щёку. — Вредина ты, — я мягко отпихнула его, а он ехидно захихикал, — не выспался что ли? — Ты, если серьёзно хочешь куда-то вписаться, то я бы на твоём месте в фолк подался. Сольник тебе ещё рановато писать, а вот поменять жанр музыки можно. — Я, пожалуй, пока поплаваю по группам, сессионно. Вот Андрюха пишет сольник, пока к нему прислонюсь. — Что-то ты загрузилась, сестрица. — Да нет, просто жизнь меняется, братец.       Полгода я провела в Европе. В Европу я попала с полпинка моего старинного друга Ильи Дресслера. Ну тот, лохматый флейтист. Как-то мы пересеклись и я спросила, а не нужна ли кому из его знакомых «народников» скрипка? Илья обещал поспрашивать и через пару недель пристроил меня в коллектив Osimira, они беларусы. Приняли меня хорошо, очень дружелюбные парни. Как раз планировали вводить скрипку, и хотели послушать, как это всё будет. Полгода я обреталась в городе Могилёве. Беларускую тарашкевицу не выучила, потому что беларуский язык, к сожалению, вытеснен русским. И это печально. Беларусь на меня произвела неизгладимое впечатление: здесь, можно сказать, на каждом шагу памятник какой-нибудь старины, и даже то, что Беларусь долгое время была в составе то Великого княжества Литовского, то Речи Посполитой, не отнимает у Беларуси налёта той сказочной исторической славяности. Такого слова нет, но я его придумала. Для меня открытием было, что у беларусов довольно-таки распространён католицизм. Мы с Шутами бывали в Беларуси на гастролях, но времени не было изучать эту страну. Словом, парни из Osimira открыли мне наших ближних соседей как добротных западных славян. У меня сложился именно такой портрет — западные славяне. Со славными беларусами было легко и приятно работать. Характер у них не такой, как у питерских панков со всеми их заморочками и загонами. В коллективе уже была одна скрипачка, Катерина Донда, и она проводила мне некий инструктаж, как перейти с бешеного панка на лёгкий фолк. Я отдыхала душой, купалась в этих незатейливых мелодиях. Потом я в новой группе ездила по гастролям, выехали в Европу. И вот в Литве я и встретила Алису. Она подвязалась к одному ансамблю музыкантов на подтанцовку, исполняла народные французские танцы, и поехала с ними на гастроли. И вот сижу я верчу смычок в руках и вдруг слышу: — Саша? Горшенёва, ты? — поднимаю голову на звук и вижу… — Алиса! — я отложила скрипку и рванула обнимать старую подругу. Она не очень изменилась: всё та же хрупкая невысокая куколка, светло-русые волосы всё такой же длины, до плеч, всё те же огромные голубые глаза. Ну разве что теперь это была не та семнадцатилетняя девчонка, которую я видела последний раз. Девочка повзрослела, разумеется. Кстати, она была старше меня на девять месяцев. — Как я рада тебя видеть! — обнимались и пищали мы довольно долго. — А что, Мишка тоже тут? — она пыталась выискать знакомое лицо. — Да нет, я ушла из Короля и Шута. — Ого! Почему? — Ну долгая история. Надоели, если коротко. — Брат тебе надоел? — в Алисиных голубых глазах читалось недоверие и крайнее удивление. — Не брат, а панк-рок. Не могу больше. Хочется другой музыки. Я всё-таки скрипач, серьёзный, блин, музыкант, не всё же в гриме по сцене прыгать. К этому можно позже вернуться, а пока я хочу чего-то нового. — Понятно. Слушай, ну ты если будешь в Париже, заходи в гости. — Да, кстати! Расскажи, как ты живёшь в проклятой Европе? Оказалось, что она замужем за французским шеф-поваром, что он её очень любит и всё такое. Алиса танцевала в Парижской опере, стала очень востребованной балериной, почти примой. До примы, как выразилась сама Алиса, ей остался petit pas*, а я вспомнила слова Олега, мол, уже не вернётся Алиса из Франции. И мне стало грустно. Грустно за Лёшу, который любил Алису, но сам от себя это усиленно скрывал. — А как там Лёша? — как будто бы невзначай спросила она. — Женился. Сын у них, Кирилл. А ты давно замужем? — Год, — Алиса опустила голову и отвернулась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. — М-м-м… а Лёшка уже года четыре женат. Извини, что я об этом… — Да нет, всё правильно. А он обо мне вспоминал? — Ну… как тебе сказать… — Честно, — она взглянула на меня и я увидела, что была права — в её глазах стояли слёзы. — Вспоминал. Только он злился и обижался, — теперь отвернулась я. — Понятное дело. — А потом я заметила, что он стал с собой твои карты таскать. — Ого… — Да. Мне он умудрился увидеть замужество и двоих детей, но чё-то пролетел по обоим пунктам. Я развелась и детей нет, — вздохнула я. — Это не Лёша пролетел, а что-то изменилось насчёт тебя. Не обижай Лёшу, — в голосе Алисы послышалось мягкое, но уверенное предупреждение. — Ух ты божечки! — рассмеялась я, — его обидишь, ага… да не, я его берегу. И Мишку тоже. А потом мы разошлись по своим выступлениям. Алиса оставила мне свои адреса и номер, очень просила писать ей или звонить. Мне показалось, что я для неё стала не очень приятной встречей из прошлого. Хотя на прощание она очень крепко меня обнимала, всё никак не могла оторваться от меня.       А потом был Берлин, где я поиграла с группой Die Streuner, а потом пришлось вернуться в Питер. Ребята позвали поиграть на Нашествие, то самое. Пришлось, а что делать. Не могу же я брату родному отказать. Кстати, потом, после Нашествия, за меня взялся Чача. «Сань, привет! Тут у меня вопрос жизни и смерти. Ты петь умеешь?» — пришла мне однажды смска от Чачи. Я прочитала не сразу, я была занята приготовлением вкусного овощного ужина нам с мамой. Папа обещал быть поздно, мол, ужинайте без меня. Телефон мне принесла мама. — Сашунь, тут тебе что-то пришло. — М? Давай посмотрим. Мама присела за стол, а я уставилась на экран телефона. — Чего? — произнесла я вслух, но сама себе. — Чего там? — полюбопытствовала мама. — Санёк интересуется, умею ли я петь. Интересовался в четыре часа дня. Ну-ка, щас я ему позвоню. — А ужинать? — напомнила мама. — А… сейчас я тебе положу. Пока мама нахваливала мои кулинарные способности и наслаждалась разгрузочным ужином, я считала гудки. Пять гудков. — Алёй, — раздался прокуренный баритончик, — вот и ты. — Да, здравствуй, моя прелесть, вот и я. Я вот смс твоё увидела… — Отлично! Так ты умеешь? — Сань, а ты адресатом не ошибся? — я включила громкую связь, положила телефон на стол и стала накладывать поесть и себе тоже. — Нет. Я писал именно тебе, Сань. Так ты умеешь? — мамино лицо вытянулось, когда она услышала, какой у Чачи хриплый голос. — Уф… смотря что. Арию Кармен? — Почти. Ты помнишь Электроников? — Фильм? — Хуильм, — это же Чача, что ещё он мог ответить. Маме это не понравилось, она покачала головой, но пока ни слова не сказала. Тушёные овощи ей нравились больше, чем читать нотации, — группу такую помнишь? — Так, Александр, во-первых, поздоровайся с моей мамой. Скажи: здравствуйте, Татьяна Ивановна, извините, что я ругаюсь матом. — Не понял. — Ты на громкой связи. — Саня… — вздохнул московский Саня, — Татьяна Иванна, я не со зла. — Прощён, — махнула рукой мама. — Ну? И? Что там Электроники? — я уселась за стол с тарелкой и вилкой в руках. — Ребята задумали сборник, «А ну-ка, девушки!». Я вот и подумал, ты же хотела вроде заняться каким-нибудь творчеством, кроме Короля и Шута. — Ты предлагаешь мне спеть? — Именно, — он даже щёлкнул пальцами. — Да я не умею особо… наличие слуха не равно умению петь. — Ой, кончай прибедняться. Попробуй! — Да, Шунь, попробуй, что ты теряешь? — вставила свои пять копеек мама. — Вот, Татьяна Иванна дело говорит! Целую ваши ручки, Татьяна Иванна! — Подхалим, — довольно протянула мама. — Ну… попробовать можно… а много надо петь? — Да не, пару песен. Ну чё, приедешь? — Ты так меня зазываешь, как будто соскучился, — лукаво подколола я. — Ну… как бы… ну и это тоже… давно не виделись. — С лета, с Нашествия. — Горшенёва, в кого ты такая зануда? Такие братья у тебя охуенные… ой! Татьяна Иванна, я забылся! — наверное, Чача прикрыл рот рукой. — Да ничего, ничего. Мне, как маме панка, приятно слышать подобные эпитеты. — Короче, Саша. Выезжай. Поживёшь у нас с Ли. — Блин, после такого гостеприимства я не устою. — Приедешь? — Да. — Заебись, — довольно протянул Чача, — Татьяна Иванна! — спохватился он опять, но мама хохотала в голос.       В Москве я записала для сборника песню Мэри Поппинс «Леди совершенство». Я своим вокалом не очень довольна, но я и не вокалистка, меня петь никто не учил. Хотя Чача вообще пищал от восторга, что называется. Я в тот момент даже заподозрила, что он меня, простите, хочет. Но нет, просто Чача меня любит братской любовью, будто мне Миши с Лёшей мало.       На Рождество две тысячи шестого меня к себе в гости позвал Шурик. Он уже переселился к своей Ирише и прекрасно себя ощущал. Мама с папой провожали меня с неохотой и неким неодобрением. — Ну, а как же музыка, Шуня? — грустила мама. — Мам, ну музыку никто не бросает. Мне просто надо отдохнуть от всего. Я морально пустая, там ничего не осталось, надо наполнить какими-то впечатлениями. — Ты только возвращайся, пожалуйста… — мама смотрела на меня с такой щемящей тоской, будто бы я умерла.       Именно там-то, в штате Калифорния, я и встретила моего индуса. Добрая улыбка, похожая на ночник в тёмной комнате, тёмные спокойные глаза и тёплая смуглая кожа. А ещё копна чёрных густых волос. Таким передо мной предстал некий индус по имени Кришна. И это не псевдоним, в его индийском паспорте так и было написано — Кришна Нилам. Он был тамилом, занимался аюрведической медициной, преподавал йогу в ашраме своего отца.       В аэропорту Сан-Диего меня встречал Шурик. — Шурик! — окрикнула я высматривающего меня друга. Услышав мой голос, он повернул голову в мою сторону и радостно сорвался по направлению ко мне. — Сашка! — мы крепко обнялись и поцеловались в щёчки, — где ж твои вещи? Один рюкзак? — Ну да, а чего там брать-то? Если что нужно, тут куплю. Или в Сан-Диего магазины позакрывались? — улыбнулась я. — Ага, прям перед твоим прилётом всё закрыли. Ну, пойдём, чего стоять-то. Ириша в машине ждёт. В штатах было классно. Калифорния — родина свободы, любви и кайфа. Просто кайфа от жизни. Когда я пересеклась там с Мишкой, он сказал, что Gogol Bordello про меня написал My companjera. Там строчка есть — Who took you from the nest? — Кто выкрал тебя из гнезда? — Где моя сестрёнка, милая отличница, скрипачка? Я вижу перед собой взрослую свободную от всех и всего женщину, которая справится с любой бедой, которой, в общем-то, никто не нужен, чтобы быть полноценной личностью. Необычно видеть, что твоя младшая сестра сильнее тебя, блин, — улыбнулся Мишка, выпуская дым изо рта и смотря сквозь этот дым на меня.       Где-то через пару недель моего пребывания в гостях у Саши с Иришей меня представили этому самому Кришне. Ириша давно с ним была знакома и, когда он прилетал по делам в Калифорнию, останавливался у неё. — Кстати, Саша занимается йогой, — невзначай произнёс Шурик. — О-о-о, это интересно, — живо заинтересовался Кришна, — как успехи? — Ну… в позу Раненого павлина я не встану, но Пада Хастасана у меня получается. Я средний уровень, я так думаю. — Это прекрасно, — йог сиял от радости, — а ты не хочешь побывать в ашраме у моего отца? Попрактикуешь йогу, узнаешь об аюрведе. Тебе, как буддистке, будет не лишним. Ну, а если не заинтересуешься, просто отдохнёшь под жарким солнышком, — как-то подозрительно резво индус зазывал меня в гости. — Ты прям искуситель, а не Кришна! — прищурилась я. — Я честный человек! — он сложил ладони и склонил к ним голову, — но если ты мне не веришь, возьми с собой своего Сашу. — Поедешь, Шурик? — Шурик как раз набил рот вкусными фруктами, которые привёз им с Иришей Кришна, и на моём вопросе вдруг перестал жевать. — Надо подумать, — прожевав, ответил он, принял позу мыслителя и кивнул, — да, почему бы и да. Где твой ашрам, говоришь? — В городе Ришикеш. На том все разошлись спать. Я так думала, по крайней мере. Выйдя среди ночи попить, я обнаружила, что Кришна сидит себе на заднем дворе, на травке и медитирует себе в той самой позе Раненого павлина. Я, открыв рот, вышла во двор и присела недалеко от него. — Почему ты не спишь? — послышался его мягкий голос. — Я вышла воды попить, а тут ты… — Да, я тут… — из Раненого павлина Кришна будто бы перетёк в позу Дерево на одной руке. Глаза мои вылезли на лоб. — Как ты это делаешь? — в ответ Кришна улыбнулся голосом. Именно так — улыбнулся голосом. — Поедем в Ришикеш — научу.