Мой волк

Волка не было вторую неделю. Стайлз уже успел остыть, успел несколько раз поменять свое мнение насчет поступка Дерека, и последние несколько дней просто не находил себе места от переживаний. Он попытался найти его, используя магию Искры, но он никогда еще не искал оборотня, и для парня стало неприятным сюрпризом, что они тоже умеют прятаться. Приближалось полнолуние, а значит, скоро Дереку понадобится вся помощь, что они смогут найти. Но оставив Стайлза одного, он буквально обездвижил его: Искра не мог позволить себе выйти к людям, потому что тогда волк не сможет к нему вернуться, он не мог попытаться найти возможность связаться с Дитоном, не мог сделать ничего, чтобы как-то подготовиться к предстоящему кошмару. За эти дни он собрал какие-то травы, пополнил запасы, приготовил несколько зелий и сплел несколько сцепок на случай угрозы. Сейчас он мучился бездельем, а еще беспрестанно надеялся, что Дерек вот-вот вернется. Он даже не допускал мысли, что волк его оставил. Но и причин такого побега он не находил. Зато нашел весьма философской мысль о том, что, возможно, оборотень вернул ему его же выходку: уйти без объяснений. Только Стайлз вполне смог бы справиться без посторонней помощи, когда Дерек… Перед глазами стояло воспоминание, как кости бедного зверя выкручивало из суставов, как глаза пугающе закатывались от боли, а он — несмысленыш — ничего не мог сделать. Не выдержав такой сомнительной поддержки от своей памяти, он перевел взгляд в окно. Уже завтра луна войдет в свою полную силу. Мог ли Стайлз обидеть волка своим невниманием так сильно, что тот не желает даже разделить с ним свою боль? Он не до конца понимал, как взаимодействует сознание зверя и человека, может ли волчья ипостась руководствоваться человеческой логикой, но с каждым часом наедине с собой все больше винил себя в том, что оттолкнул его. Стайлз закрыл глаза и вспомнил, как волк яростно сражался с охотниками, как он бросился перед ним на эльфа, чтобы дать время на использование силы, как не думал о своей шкуре, подставляясь под удары огненного хлыста ведьмака, закрывая собой Искру. Он готов был умереть за него. Он был не так далек от этого. До ушей Стайлза донесся вой. Далекий и незнакомый. Он раздавался то ближе, то дальше, но не затихал уже больше часа. Поэтому, когда Стайлз почувствовал зверя за дверью, он приготовился атаковать. Но тот тихонько поскреб по дереву, а потом едва слышно заскулил. Стайлз бросился ко входу и тут же впустил Дерека: не узнать его голос он не мог. Волк едва стоял на ногах, тяжело переступая по деревянному полу, и парень подхватил его поперек спины, помогая дойти до камина. Дрова в нем горели белым пламенем, почти не испуская дым, и даже тот был незаметен для животных и людей. Когда раздался очередной зов, зверь припал на передние лапы, всеми силами пытаясь не превратить свой скулеж в ответный вой. — Дерек, ты знаешь его? — тот с трудом открыл глаза и в них читалась борьба. — Нас нужно спрятать? Зверь боднул протянутую руку и опустил голову на подстилку, специально зачарованную от боли. Стайлз вернулся к столу и, взяв в пригоршню заранее подготовленную смесь трав, что-то прошептал. Пыль в его ладони исчезла, но Дерек понимал, что она развеялась вокруг их хижины, создавая дополнительную защиту, пряча от чужих глаз и носов. Волк проспал весь день, нехотя выпив не больше стакана воды. Как Стайлз ни упрашивал, он не притронулся к еде, только немного полизал измельченные травы и ягоды. Днем чужака не было слышно, но парень чувствовал, что тот где-то поблизости. Дереку от этого было неспокойно, но Искра не знал, как заставить другого оборотня уйти. Ближе к ночи зверь так отчаянно пытался держать пасть закрытой, словно боялся, что расслабься он на секунду, и его тут же накроет волной подчинения, и на каждый зов чужака до судорог сжимал зубы. Чем глубже становилась ночь, тем сложнее было Дереку контролировать себя. Когда Стайлз в очередной раз зашелся потоком ненависти к себе и вины за происходящее с его волком, тот запрыгнул к нему на кровать. Его передние лапы едва выдержали такую нагрузку, под шкурой ходуном ходили кости и суставы, но он всунул нос под мышку парню и фыркнул. Негромко зарычал, легонько прикусил ладонь, которой Стайлз пытался его оттолкнуть, а потом лизнул в шею. Боднул его в бок, извернулся и, едва касаясь зубами, прикусил за загривок. Он так явно пытался что-то донести до своего человека, что Стайлз сдался: повернулся лицом к зверю и обнял его поперек груди. Уложил голову прямо туда, где билось сердце волка, и пробубнел: — Ну что ты хочешь сказать? Растормошил меня, у тебя вон кости ломаются, а ты ко мне ластишься… А ведь это все из-за меня! — волк несогласно зарычал. Стайлз чувствовал себя беспомощным, потому что Дитона не было рядом, чтобы вернуть Дерека в человеческую ипостась. Все, что он мог — это говорить. — Прости меня, Дерек. Прости, что тебе пришлось снова делиться силой. Я должен был быть умнее! Я должен был предугадать эту засаду! И прости, что так долго не мог принять твой дар… Я обидел тебя, волче, а ведь ты единственный у меня. Во всем мире кроме тебя никого у меня нет. И я так не хотел, чтобы этот кошмар повторился. А еще был достаточно глуп, чтобы не искать знания о том, как тебе помочь сейчас. Мы ведь решили, что больше этого не сделаем… Дерек, ты ведь мой единственный друг, единственный близкий человек, ты же не мог не знать о моих причинах так этого не хотеть. Дитон говорил напомнить тебе, что волк — это не вся твоя жизнь. Добрую часть этой жизни теперь занимаю я. И ты мне нужен! Держись, волчара! Парень зарывался пальцами глубже в мех, терся лбом о подшерсток под пастью и рассказывал о своем детстве, о шалостях, которые творил с детьми друидов. О том, как рос в нелюбви, но только в юности осознал, что за холод он постоянно ощущал вокруг себя. И как впервые в жизни почувствовал тепло именно благодаря Дереку. Рассказывал о своем первом увлечении — девушке с рыжими волосами, что останавливалась в их общине на пути на Север. Она была с ним вежлива и приветлива, но глаза ее никогда не останавливались на нем, продолжая путь в никуда. Когда она прощалась с ним, то сказала, что у нее есть для него подарок. А потом обняла его и прошептала на ухо, так тихо, что никто даже не заметил, что ее губы двигаются: «Твоя смерть никогда не ходит в одиночестве. У тебя ее собственной, наверное, нет. Не бойся найти вторую половину своей смерти». Она была прекрасна и невероятно загадочна. Но она ушла, и Стайлз снова остался один, вспоминая ее уютные, но холодные объятия. Волк в его руках часто дышал, но не шевелился, судороги почти не беспокоили его, а редкий теперь голос другого волка и вовсе оставался будто неуслышанным. И Искра, вдохновленный тем, что его зверю стало легче, продолжал говорить. О двух годах тотального одиночества, о ярких голубых глазах Дерека, которые поразили его своей скорбью, о том, как благодарен ему за книги, которые так сильно помогли ему. Говорил о том, как ему было больно от того, что Дерек ни слова ему не сказал, когда Дитон ушел, о том, как свыкался жить с горечью на душе, как его тяготило его одиночество, ведь за те несколько месяцев он узнал, каково это — быть с кем-то, кому не все равно. Рассказывал о том, как Дерек приходил к нему во снах, о том, как мечтал, что в его двадцатый день рождения в один из дней начала осени он будет не один. Благодарил за каждый из дней, что они провели вместе в эти два года. За то, что не давал опустить руки, когда очередная ниточка, ведущая к его родным, обрывалась. За то, что согревал его холодными ночами, делясь своим теплом и участием. Смеялся, вспомнив, как однажды заснул с волком, а проснулся, обнимая Дерека, обратившегося во сне, и потом долго не мог понять, почему зверь намного тяжелее человека, но умудряется не отлежать ему все конечности, тогда как мужчина одной только рукой придавил его к кровати намертво. Ночь перевалила за середину, а Стайлз все говорил. Его речь все чаще прерывалась, сознание в полудреме прыгало с мысли на мысль, не всегда давая своему хозяину до конца осознавать, что он произносит: — Когда я учуял запах магии на той девчонке, было уже поздно давать задний ход. Мы общались легко и не напряжно, вокруг было много людей, и такая перемена была бы слишком очевидна… Но когда она обняла меня и притянула к себе, предлагая продолжить вечер вместе, меня так передернуло, что скрыть это не удалось. Я не знаю, заподозрила она что-то, или те, кто наблюдали за нами, но от страха и отвращения я сказал то, что потом еще не раз прокручивал у себя в голове. Я сказал: «Прости, детка, но твои руки и близко не того формата, к которому я привык. Не хватает с десяток килограмм мускулатуры. А еще бороды, да. Не хватает бороды… Вот с таким я бы пошел…» Мне кажется, это услышал весь бар. Я ушел в туалет, вышел через соседний магазин и растворился в толпе. Но мысль эту унес с собой. Вы с волком такие разные, Дерек, но оба такие красивые… Не оторвать взгляд. И я рядом с вами чувствую себя еще уродливее. Ты само совершенство, Дерек. Вы оба, и ты, и твой волк… — парень отрубился, постоянная бдительность и переживания за оборотня вымотали его. Очнулся Стайлз, когда луна была близка к заходу, но рассвет еще только просыпался. Волк тихонько скулил, облизывая его руки и шею, иногда проходясь шершавым языком по лицу. — Ты хочешь пить, волче? Я не слышал больше зова ночью, твой собрат ушел? — Дерек зарычал и щелкнул зубами. Парень вышел за дверь, чтобы набрать воды, но волк молнией метнулся следом. Стайлз не успел заметить, как вся громоздкая туша зверя оказалась перед ним, но услышал чужое рычание. Как оборотень нашел их, как сумел спрятать свой запах, было неясно, но Дерек был явно не в том состоянии, чтобы драться. И все равно вышел на защиту своего человека. — Уходи, и останешься живым, — сказал Искра и позволил магии засветиться на его ладонях. Он знал, что чужак не может видеть его и слышать его запах, но не учуять магию он не мог. Стайлз положил руку на спину своего волка, буквально заставив его не двигаться. Дерек был не согласен с таким решением, но сделать уже ничего не мог, сила держала его рядом. Парень щелкнул пальцами, и возле хвоста оборотня, стоявшего метрах в десяти от охотничьего домика, разгорелось синее пламя. Еще щелчок, и оно переметнулось к его передним лапам, почти под нос, отчего зверь отпрыгнул назад. — Я могу убить тебя прямо сейчас, несмотря на твою силу. Я не люблю повторяться. Было видно, что волк не может принять решение. Что-то держало его здесь, но страх за свою жизнь гнал его подальше от магии. В этот момент рядом со Стайлзом раздался звук. Такого он еще никогда не слышал. Это было яростное колебание воздуха, рычание, рокот, который улавливался скорее загривком и ладонями, чем ухом. В нем была такая угроза, что даже боевой рык Дерека перед прыжком на охотника по сравнению с ним казался щенячьим тявканьем. Пришлый оскалился и растворился в рассветном лесу. Дерек издал победный вой, и его ноги подкосились. Он рухнул на землю. Стайлз с трудом затащил его в дом, уложил у огня, подкинул несколько поленьев в камин и улегся рядом, зарыдав. Он не сдерживался. За эти годы он ни разу не позволял себе подобной жалости к себе, но сейчас он чувствовал, что готов отринуть идею найти родных, готов отдать всю свою силу, только бы найти способ, как вернуть Дерека к жизни. Он не мог остаться один, он не мог потерять своего волка. Усугублялось его состояние тем, что он чувствовал, насколько волк близок к смерти. Где-то в глубине он понимал, что сила его зверя на исходе, что без человеческой ипостаси тот не сможет выжить. Стайлз чувствовал, как и сам умирает. Не телом, но душой. В детстве они всей общиной часто сидели у большого костра и слушали рассказы старейшин. Марин не раз говорила об оборотнях. Что они жестокие, дикие создания, что, даже контролируя себя, с трудом удерживают свою кровожадность в рамках. Что в их природе убивать и захватывать. И хотя иные старшие с осуждением посматривали в ее сторону, не перечили. Это было правдой — у волков другие моральные ценности, обычаи. Другое видение этого мира. Их понятие мира и ценность семейных уз были непогрешимы. Глава общины говорил, что волки берегут свою стаю и детенышей любой ценой, кто-то еще рассказывал, что никто другой из сверхъестественных существ не понимает лучше оборотня, как ценна гармония в душе. Но большинство рассказов были об их зверствах и нелюдимости. Так же, как и эльфы, волки лучше умели говорить на языке войны. И Стайлз был уверен, что никогда не смог бы подружиться с тем, кто не может выслушать, а бросается с когтями на любого, кто ему перечит. Сейчас, устроив голову своего волка на коленях, обхватив его шею своими руками, он не мог представить себе кого-то более самоотверженного и доброго, чем его Дерек. Когда настал полдень и до выхода луны из фазы полнолуния оставались ровно сутки, он оставил волка и вышел на улицу. Слез больше не было, зато в груди появилась решимость. Он насильно влил ему в пасть травяной настой и запер дверь. В одной из книг говорилось, что Искра, по сути, это все и ничто. Что человек, рожденный с нею, может стать и друидом, и эльфом, для этого нужно лишь найти ключ. Стайлз не знал, что это за ключ, но твердо решил, что проведет обряд и попробует обратиться. Возможно, если он будет понимать, что происходит с его волком в этот момент, он сможет ему помочь, передать часть своей силы. Те записи, что он нашел, были по сути дневником кого-то из далёкой старины. Он научился оборачиваться койотом и сумел вернуться назад. Но найти в себе нить, которая приведет его обратно в человеческую форму, будет крайне сложно, потому что сознание зверя устроено иначе. Стайлз не боялся, он был готов провести весь остаток жизни волком, только бы у него получилось вытащить Дерека. У него ничего не вышло. Истратив больше половины своего огромного резерва, он так и не смог обратиться. Он вернулся в дом, признав свое поражение. Запер двери и окружил их дополнительной защитой, лег рядом со своим Дереком и закрыл глаза. Он устал. От обряда и попыток найти способ стать волком. От своей беспомощности и ущербности. Будь он друидом, как Дитон, он нашел бы способ вытащить своего оборотня. Даже магия ковена могла бы ему помочь. Но он был никем. На черта ему вся эта мощь и сила в чистом виде, если единственный родной человек сейчас умирает? Умирает в том числе и потому, что на грани своих сил встал на защиту Стайлза. Возможно, не истрать он последние крупицы, он пережил бы эти сутки. А без Дерека жить не хотелось. И парню было плевать, это из-за ритуала, который связал их, или из-за его собственных чувств. Жить не хотелось. Стайлз не заметил, как уснул. Ему снилось, что его волк очнулся. Что полная луна отражается в его голубых глазах, а теплый язык настойчиво облизывает все, до чего может дотянуться. Парень позволил себе расслабиться и притянул своего волка к себе, почесывая за ушами. Позволил себе прожить этот сон. — Хороший мой, ласковый, ну что ты, ну перестань, ну щекотно же, Дерек! — он хохотал и отбрыкивался от зверя, который повалил его на спину и мусолил холодным носом по животу. От того, как короткая шерстка задевает пупок, легкие сдавливало очередным приступом смеха. Футболка задралась, а штаны съезжали все ниже и ниже от того, как парень елозил по волчьей подстилке, и когда оборотень лизнул его тазовую кость и дорожку темных волос, Стайлз хихикнул и отвел его морду в сторону: — А вот это можно делать только другому Дереку, волче… Зверь поднялся к его лицу и широко мазнул языком по губам. Поставив лапы под мышки парня, плотно сжимая его грудь с обеих сторон, он стал настойчиво, сосредоточенно вылизывать уворачивающегося и все еще смеющегося парня. Стайлз отвернулся, чтобы не нарваться на очередной приступ волчьей игривости, открывая шею: — Ты уверен, что тебе не шесть лет? Ты ведешь себя не как взрослый волк, а как щенок! — волк, продолжающий короткими движениями языка царапать нежную кожу под подбородком, весь затрясся в приступе смеха, Стайлз уже слышал его однажды, когда свалился с кровати, испугавшись крика ночной птицы и запутавшись в одеяле. А потом прикосновения стали нежнее и медленнее, тело волка будто потяжелело, а его мех перестал щекотать открытый живот парня. — А что еще можно делать другому Дереку, Стайлз? — Искра распахнул глаза и вернул руки на спину оборотня, еще не веря, что тот обратился. Но не позволил своей радости затопить душу — это все еще сон, он ни на секунду старался об этом не забывать. Он только мечтал, чтобы этот сон унес его за край вместе с Дереком, который сейчас лежит рядом с ним, доживая последние часы. — Все, что ему захочется… — прошептал парень, крепче прижимая к себе сильную шею и перебирая волосы на затылке. Дальше разговоров не было. Были руки, сильные, но нежные и заботливые, окутывающие теплом и лаской, осторожно раздевающие, касающиеся ребер и бедер так трепетно, что на глаза наворачивались слезы. Были губы, горячие, нетерпеливые, ревностно сцеловывающие каждый вдох, каждый стон, бережно проходящиеся по пальцам и ладоням, по животу и выпирающим косточкам в самом низу, по горячему, гладкому члену, бесстыдно требующему ласки. Был язык, жадный, похотливый, покрывающий слюной внутреннюю поверхность бедер и мошонку, требовательно впивающийся в звездочку мышц, а потом робко просящий расслабиться, открыться, принять его. Стайлз метался по полу, давно смяв подстилку под собой, ударялся головой о доски, сжимал кулаки до боли в костяшках, он царапал спину своего оборотня, захлебывался в стонах, и стыдливо просил еще нежности, еще поцелуев, еще… А потом скулил, насаживаясь на упрямый язык, умоляя о большем, бездумно разбалтывал свои мечты и желания, раскидывал ноги шире, предлагая несмело, но искренне. Дерек еще ни разу в его снах не был таким идеальным, таким безбрежно родным и необходимым. В его фантазиях было всякое — нежное и пошлое, иногда сопливое, а порой и весьма изощренное, возможно, на грани извращения, но такого не было. Своего, цельного, безусловного. А потом стало больно. Так, что зубы едва не прокусили припухшую от поцелуев губу, так, что слезы навернулись на глаза уже не от нежности. Стайлз был готов, он хотел, он жаждал этого единства, но такая боль была слишком похожа на ту, что он уже испытывал… Осознание хлыстом прошлось по его груди: — Это не сон? Дерек? Дерек? — мужчина подался чуть назад, а потом прикусил мочку уха и медленно вошел до конца. Так медленно, что чувствовался каждый сантиметр, а мышцы нехотя расходились под неизбежным давлением. Он замер, делая глубокий вдох, раскрывая глаза, чтобы посмотреть на своего человека. — Я с тобой, Стайлз… Я все еще с тобой, — парень под ним так стремительно обхватил его и прижал к себе, что с губ Дерека сорвался стон удивления, перешедший, впрочем, в стон удовольствия. Спустя несколько мгновений Стайлз обхватил, крепко сжал бедрами талию, позволив подняться на предплечья, чтобы заглянуть в глаза. И то, что волк увидел в них, стоило любой боли, любых мучений. Взаимность.