Не та пуля

      Вскоре, доев всё, русский убрал тарелку в раковину, захватил бинты и пошёл к арийцу, рассчитывая на то, что он тоже успел съесть свою порцию. Так, собственно, и было, фриц сидел на кровати с тарелкой в руках. Температура опять поднялась, голова болела, тело начинало обмякать. В комнату вошёл Советы, чего Третий даже и не заметил. Тихо подойдя к блондину, Союз аккуратно забрал тарелку, положил бинты на тумбочку и прислонил ладонь ко лбу того. Ну, ничего удивительного—весь горячий, как чайник.       —Ложись, —сказал Советский с усталостью, не дожидаясь реакции со стороны нациста, взял того за плечи и уложил на кровать полностью.       Контрольный раз потрогав щёки фюрера, что к великой странности были бледные, как полотно, но до жути горячие, коммунист понял, что состояние нациста точно нестабильно, да и на обычную простуду это уже не похоже. Но перевязку никто не отменял, так что русский неспешно принялся за это дело.       Немец иногда тревожно мычал себе под нос что-то непонятное и неразборчивое для слуха Советов. Это бормотание и у самого Союза вызывало тревогу, а главное, что тревогу за нациста. Кто знает, что у него там за вещи в голове творятся? "А если б ты открылся, не было бы тревоги и смятения," —всё причитал и злился внутри себя на Рейха Союз, зная, что в ближайшее время ничего не решится и слов истины ждать ещё долго. Сколько бы Советы не ворчал, от этого процесс не сдвинется ни на шаг.       Размотав бинты, русский положил их на кровать, где-то рядом с ногами Третьего. Те были уже окрашены в бардовый с задней стороны, чему коммунист и не удивлялся, крылья просто пока не приживаются, если так можно сказать. Перевернув фрица спиной вверх, СССР лишь больше убедился в своей догадке—рядом с крыльями раны до сих пор кровоточили, хоть и с меньшей силой, лишь в некоторых местах всё зажило.       —Ну, ещё немного, и всё наладится, —нараспев пробурчал себе под нос Союз, взяв в руки приличный кусок белой ваты и капая на неё спирт, а затем и аккуратно прикладывая её к ране, стараясь не сильно надавливать.       В этот раз крылья не помешали, и сам фриц спокойно лежал, не брыкаясь, лишь царапая подушку, или делая что-то, похожее на это, недовольно мыча от боли. В последнее время её слишком много, и единственным вопрос, которым задавался Рейх, это—"Когда всё пройдёт?", а если формулировать точнее, то "Когда всё это кончится?". А потом из этих двух вопросов вытекало ещё бесконечное множество, засыпая собой Третьего и заставляя сходить с ума, ведь ответов нет. Но сейчас его не беспокоит не один из вопросов, ариец начинает потихоньку погружаться в сон, хоть и тревожный, из-за внешних воздействий.       Вскоре все раны были обработаны. Надо было видеть, как в испуге, каждый раз, когда крылья вздрагивали и в принципе как-то двигались от того, что до них докасается "стрелок", невольно дёргался и сам он, вспоминая, что в прошлый раз его столкнули с кровати те же крылья. Взяв новые чистые бинты, русский начал заматывать всё обратно, стараясь тем самым не навредить фрицу, ведь в прошлый раз вышло слишком туго. Всё, как по кругу, и так, скорее всего, будет длиться несколько дней подряд. На фюрере быстро ничего не заживает, он слишком нежен и хрупок для этого. Но при том Рейх вынес много ранений, что было видно по его телу, которое было в шрамах и ещё до сих пор открытых порезах. На войне не обойтись без крови, и это любому дураку понятно. Вот и Третий не остался в стороне, в один момент уйдя на фронт, хоть олицетворениям такого и нельзя делать. Союз тоже оказался среди "нарушителей" и ушёл воевать.       Все раны вскоре были забинтованы, Советы теперь выглядел ещё более устало, чем то было раньше. Ему казалось, что у него сейчас руки отвалятся, да и глаза высохнут к чертям. Но жаловаться было некогда. Ещё раз осмотрев нациста, СССР начал ещё больше сомневаться в том, что это правда именно простуда. Пытаясь вспомнить ещё какие-либо обычные болезни, которые подходят к фрицу по симптомам, русский в итоге понимает, что нужно переходить к предположениям, на счёт заболеваний, связанных с магией и тому подобным. Но проблемно будет определить диагноз, потому что много даже серьёзных болезней в частых случаях начинают проявлять себя именно таким образом.       Поразмыслив так ещё минут пять, Советский резко догадывается в один момент. Всё сходилось, к его счастью, даже не с болезнью, а с состоянием, когда в теле резко происходят какие-либо изменения, в нашем случае это крылья, связанные с попаданием в человека, сильно действующей на него, магией, коей и являлась магия крылатой любви. Да, это точно оно. Была бы это магия обычной любви, так сильно не подействовало бы.       Союз понятия не имел, зачем сын подарил ему именно такие, сильно действующие, пули. Вроде Россия разбирался в магическом оружии лучше всей семьи взятой, не считая Союза. А это означает, что он точно уж не ошибся, а подарил эти пули специально. Советы всё больше входил в заблуждение. Скорее всего, это был некий подарок с намёком, а именно на то, что революционеру наконец нужно найти себе пару, и не такую, которая смоется из дома рано утром, пока есть возможность, быстро собрав вещи, а ту, которая не предаст и не бросит до самого конца жизни. Но сыну Союза явно не нравилась позиция отца в отношениях, вот и решил такой "презент" сделать.       Вспоминая про свою семью, русский совсем ушёл в себя, но вскоре опомнился, с разочарованием посмотрев на белобрысого, а после, встав с кровати и собрав испачканные, чистые бинты, баночку спирта, вату, направился к двери. Он вернулся совсем скоро, ведь на то, чтобы убрать всё в аптечку много времени не требуется, а за тарелкой, так и оставшейся стоять на прикроватной тумбочке возвратиться стоит. Бесшумно проскользнув в комнату, коммунист увидел всю ту же, не меняющуюся, картину, как ариец ворочается на кровати в беспокойном сне. Радовало то, что это состояние обычно проходит у всех через дня два-три. Большевик не знал, слаб-ли фюрер насчёт магических болезней, но точно понимал, что с обычными нацист справлялся всегда тяжело. Унеся тарелку с собой, Союз поставил её в раковину к своей и начал мыть. Этот процесс не занял много времени, и вскоре вся посуда была расставлена по местам.       Итак, теперь придётся смириться с тем, что каждая ночь будет проведена не в собственной кровати, а на диване и привыкнуть к тому, что готовить с этого момента всегда нужно на двоих. Сейчас Советы принимает решение сделать уборку в доме. Благо, что разнообразием и количеством комнат он не был богат. Русский в принципе любил, когда всё просто и не "вычурно", как бы он это назвал. Спустя примерно пять минут поиска, коммунист всё же смог "откопать" тряпку, пригодную для того, чтобы вытереть пыль. В том же месте, где и тряпка, была и тряпка для мытья пола, и швабра, и ведро, и совок, и веник. Но это всё на «потом», а сейчас революционер начинает с комнаты, где лежал Третий, ведь она была самой дальней. Не потревожив, спокойно спящего, нациста, которому Союз от части завидовал, хоть и не всерьёз, он перешёл к кухне, а затем ванной комнате, туалету и гостиной, которая теперь, по всей видимости, является местом его "обитания", заменяя спальню. Пыль вытирал Советы совсем недолго, настало время подмести везде полы, прежде чем их мыть. А вот тут всё было поинтереснее, а точнее, муторнее для русского: пух, опавший с чужих крыльев то и дело "приставал" к метле, цеплялся за неё, тем самым жутко мешая. Приходилось отдирать этот пушок, иногда среди него были и большие перья, но мучения с этим было определённо много. После того, как коммунист подмёл везде полы, всё желание и энтузиазм у него куда-то испарились. Не смотря ни на что, Союз продолжил убираться, ибо не привык бросать свои цели на пол пути. Зайдя в ванную комнату и налив в ведро более-менее тёплой воды, Советы приступил к работе, постаравшись возродить в себе бывший до этого настрой. Помыв полы почти везде, Советский уже жаловался на некоторую боль в спине с шуточными словами "Старость—не радость" и недовольным бурчанием. Закончив и с этим делом, СССР решил больше не заморачиваться и вылил воду из ведра на улицу, мол "Ну, ничего, травку полью". Через минут пять русский уже сидел, а если точнее, властно развалился, в гостиной на излюбленном, и в то же время надоевшем, диване, сверля взглядом дырку в стене. Коммунист отдыхал во всех планах, ни о чём не думая и не беспокоясь. Соизволив посмотреть на часы, которые висели на стене, Союз выяснил, что уже три часа дня. Обычно в это время у него раньше был обед, а сейчас Советы почему-то не чувствовал себя проголодавшимся. Так и не прошедшая боль в спине, небольшая слабость после физических нагрузок, которые уже и раньше успели, как бы то неприлично и жаргонно не звучало, заманать Союза, так и говорили ему «Полежи ещё часик, ничего страшного без тебя всё равно не произойдёт». Ну, правда, этот немец всё равно сейчас будет просто спать с режимом двадцать четыре на семь, набираясь сил, дабы выйти из этого состояния, почему бы в это время и русскому не отдохнуть? Так Советы и решил сделать, поудобнее устраиваясь на мягком диване с предвкушением спокойного сна. Наступила приятная нега, заставляющая закрыть свои глаза и погрузиться в долгожданное состояние полной расслабленности, из головы легко уходили мысли одна за другой и больше не возвращались обратно в, уже затуманенный, разум. Последней такой мыслью было: «Нужно ещё постельное бельё на кровати поменять». «Отлично», всё-таки без мыслей про, так называемую, бытовуху заснуть не вышло…

***

      Будто сквозь толстое стекло слышен надоедливый настырный стук. Можно было определить, что кто-то стучит именно по дереву, да так быстро, словно барабанная дробь. Этот звук, бывает, на небольшое время прекращающийся, и вывел Советского из сна, достаточно сильно напугав. Тот в замешательстве приподнялся на локти, оглядел комнату, и наконец стал более чётко и ясно слышать. Революционер облегчённо выдохнул и не надолго положил руку на грудь, как бы унимая бешеный ритм сердца. Это был просто дятел, который, видимо, решил полакомиться различными жучками, будто назло избрав одну из сосен, что росли рядом с небольшой лачужкой коммуниста. Несильно хлопнув себя по лбу, из-за такой нелепости, русский задержал свой взгляд на часах, решив узнать, сколько он проспал. Глаза стали по пять копеек—достаточно короткая и "толстая" стрелка располагалась на шестёрке, "худая" и длинная немного сдвинулась с десятки, а самая тоненькая, не прекращая, продолжала свой стремительный бег, пересекая одну цифру за другой. Союз не рассчитывал на то, чтобы проспать почти целых четыре часа, и его немного расстраивал тот факт, что такое произошло. Нет, ну, максимум—часа два, но не четыре же! Сев на диван, Советы резко встаёт с него, о чём сразу жалеет. Голова немного закружилась, а в глазах за секунды две потемнело, по причине чего СССР удержался, чтобы не грохнуться обратно на диван. Через примерно пять секунд всё восстановилось на круги своя, и Советский, недовольно бурча на такое "сказочное" пробуждение, неохотно поплёлся на кухню, чтобы приготовить ужин, ведь есть один раз в день для него больше не было хорошей перспективой, да и к тому же фрица голодным оставлять тоже нехорошо, а то "загнётся" там ещё совсем.       Сам фюрер продолжал спокойно лежать и спать, иногда переворачиваясь с одного бока на другой, тем самым, даже не подозревая этого, создавал Советам проблемы на будущее, ведь опавшие перья с крыльев оставались на кровати. Но эдакая "линька", скорее всего, кончится уже завтра, да и сегодня пуха падало намного меньше. Рейх не чувствовал голода, не слышал звуки вокруг, он, словно впал в спячку. Собственно, так почти и было, только эта "недо-спячка" будет продолжаться от силы ещё дня два, а то и вообще один. Главное, что ему не снился ещё ни один сон, и этого не произойдёт во время дальнейшего пребывания Третьего в этом состоянии.       Тем временем русский стоит у плиты и жарит картошку. В доме вообще запасались несколько мешков этого самого овоща, и теперь коммуниста можно было назвать "картофельным магнатом". Также в шкафчиках на кухне преобладали различные крупы, а в первый раз за долгое время, вернувшись туда, СССР удивился, что их ещё не употребили в пищу полевые мышки, которые так часто донимали Союза по осени, "истребляя" всю возможную еду. Эх, он бы этих "мышек"... Но не об этом. Вскоре всё было готово, Советы разложил всё на две тарелки. Взяв из подвесного шкафчика один из многочисленных стаканов, Советский налил в него воду и, взяв одну из порций, что рассчитывалась на арийца, пошёл к нему в комнату с приятным чувством того, что через какое-то время будет полностью свободен, ведь напрочь забыл о том, что завтра ему нужно будет "увлечься" вознёй с постельным бельём...