***
Двенадцать часов перелёта и один час поездки на машине показались ему двенадцатью сутками. Однако вот он, бежит по лестнице, будто со скоростью света, подбегает к заветной двери, что на удивление не была закрыта и вбегает внутрь, тяжело дыша. Сердце упало куда-то вниз, когда он увидел, как посреди коридора Руслан успокаивает трёх младших братьев, медленно поглаживая их по голове и спинам, ласково говоря, что с отцом будет всё в порядке. Хотел было штаты уже спокойно выдохнуть, как мальчик поднял на него глаза - усталые, скорбные, столь грустные глаза с серыми кругами под ними и побледневшей кожей. В коридор, часто подрагивая от беззувчного плача, вышла уже знакомая Америке Зоя, протирая кулаком глаза. Она просто всучила стране какой-то коричневый конверт, уходя в другую комнату. Он видел, как часто содрогаются её плечи, и ему становилось страшно. Страна быстро направился в комнату к коммунисту. Сердце стало биться сильнее - оно верило, оно надеялось, что ещё не всё кончено! Оно считало, что есть ещё минутка, хотя бы минутка, вновь увидеть эти добрые серые глаза, вновь услышать этот тихий, тяжёлый, но такой родной голос, вновь почувствовать на своих губах эти сухие и обветренные, что стали дороже всего на свете. Дверь в комнату коммуниста была закрыта, но не заперта. Медленно, он повернул ручку, входя туда с закрытыми глазами, боясь увидеть страшную картину. Американец открыл один глаз. Вся комната была залита оранжевым светом заходящего солнца. Он помнил, что такой же свет был, когда он сбросил бомбу на Нагасаки. Точно такой же - скорбный, мандариновый. Тёмный и неприятный, пропитанный радиацией, смертью и скорбью. На диване напротив двери находился сам виновник этого света - с закрытыми глазами, весь тихий и спокойный. Даже грудь его не вздымалась и не опадала. Штаты потерянно выдохнул, подбегая к дивану и вглядываясь в лицо коммуниста. Ничего. Никаких движений. Не теряя надежду, он наклонил ухо к его носу. Тишина. -нет нет нет нет, постой, я ведь уже здесь! Ты не мог уйти, не попрощавшись!–взмолился он, схватив руками лицо коммуниста. Он всё ещё тёплый... Будто бы Американец опоздал всего минут на пять.–ты слышишь меня?! Это плохая шутка! Ты не мог, ты бы так никогда не поступил!–взмолился он голосом, наполненным слезами. Мокрые дорожки исполосовали его лицо. Было больно - ужасно больно где-то в груди. Словно всё сжималось и сжималось, стремясь к размерам атома. -ты ведь не можешь так уйти...–в перерывах между слезами, выдавил он.–я ведь... Я ведь не попрощался с тобой... Я ведь не увидел тебя... Я ведь не успел поцеловать тебя в последний раз...–плечи невольно содрогались в рыданиях, слёзы текли ручьём и падали на руки покойника. Штаты тихо, с болью, усмехнулся. -а ведь я тебе подарок приготовил... Я думал, что покажу его тебе, и ты обрадуешься, и ты обнимешь меня, и мы с тобой вместе сбежали бы, начали бы новую жизнь без всей этой осточертелой политики... У нас была бы целая вечность друг с другом... Американец медленно, с трудом, залез в карман куртки, извлекая оттуда маленькую коробочку, что проследовала с ним весь этот путь. -а ты не дождался всего лишь пару дней... Так немного, но... Мы бы всё успели. Нам бы хватило. И... И не было бы всех этих слёз, ведь все были бы готовы... И.... И ... Америка открыл её, извлекая изнутри два абсолютно одинаковых кольца. Он аккуратно надел одно на средний палец правой руки коммуниста, пряча её под левой рукой. Он не хочет, чтобы кто-то знал об этом. Оба они не хотят. Дрожащими руками, страна надел второе кольцо на себя, вновь заливаясь рыданиями. Он уткнулся макушкой в руку коммуниста, беззвучно плача и пподёргивая плечами. -я так... Так хочу с тобой поговорить... Услышать тебя, в самый последний раз! Американец вздрогнул, обратив внимание на конверт, который ему отдала Зоя в проходе. Идеальным каллиграфическим почерком на нём было написано :"Мистеру Алану Джонсону.". В непонятках, он раскрыл его, глядя зарлаканными глазами на текст, что ему оставили. Невольно, грустная улыбка появилась на его лице, как только он осознал, кто отправитель. -всё-таки, ты ещё можешь что-то мне сказать... "Алан, я... Я не знаю как начать это письмо. Честно. Единственное, что я знаю, так это то, что ты читаешь его уже после моей смерти. Как только мне стало хуже, я попросил Зою позвонить тебе, ведь всё, чего я хотел перед тем, как отправиться в последний путь - увидеть тебя. Я очень скучал. Честно. Ребята всеми силами старались меня развеселить, помочь, но у них не вышло. А они так хотели отпраздновать хотя бы этот новый год всем вместе... И мне теперь стыдно, что я не успел выполнить последнее желание моих ребят... И это очень плохо. Свою новую жизнь, в качестве стран, они начнут не с последних крупиц детского счастья, а с огромного горя, с которым неизвестно, справятся они или нет." Штаты аккуратно сел возле дивана, часто шмыгая носом и еле сдерживая слёзы. "Знаешь, я ведь оставил им всем письма. Как только почувствовал что-то неладное, то сразу же начал готовиться... Твоё было самым последним, и я пишу его на последнем издыхании, но... Я всё сделаю, чтобы ты знал это уж навярняка! Я часто думал о тебе, особенно в последние дни. Ты был нужен мне, словно воздух, но я не мог бы пережить столь длительный перелёт. Ты был нужен мне, все мои мысли были заняты тобой, и чёрт возьми, как я по тебе скучал и скучаю сейчас! Я знаю, что ты уже в пути, но не знаю, успеешь ли. Всё, что я знаю, это то, что моё сердце буквально отсчитывает удары, прежде чем окончательно остановиться. Но оно всё ещё ждёт тебя. Оно всё ещё хочет тебя увидеть, улыбнуться тебе, сказать "прощай"... Мне ведь и не нужно большего. Только бы хоть разок взглянуть в твои глаза..." Штаты поджал губы, взяв уже чуть менее тёплую руку коммуниста и сжав её, чуть поглаживая большим пальцем его ладонь. Как же...так... "Я хочу попросить тебя кое о чём, Алан. Я понимаю, что тебе грустно, возможно даже ужасно, но... Не грусти долго. В конце-концов, ты очень важное существо в этом мире, ни мне, ни тебе, грустить нельзя совершенно... И от того мы самые несчастные. Иногда так хочется из-за этого просто убежать куда-то и выть, выть до бесконечности, выть вместе с тобой. На ближайшем совете ООН и прочих постарайся отыграть радость от моей кончины, ведь мы, в конце-концов, были врагами все эти долгие почти шестьдесят девять лет. Другие страны тоже будут радоваться - не злись на них. У них есть на это право, пусть отпразднуют. А ты можешь молча смотреть на это, достать этот листок, перечитать его ещё раз и взглянуть куда-нибудь ввысь, оставляя всех этих кретинов там, внизу." Американец глянул на мертвенно бледное лицо коммуниста, грустно улыбаясь. Он обо всём позаботился. "Знаешь, я хотел бы попросить тебя ещё об одной вещи... И мне очень стыдно за неё, но я не могу себя перебороть. Республики ведь станут после моей смерти самостоятельными странами, но... Многие к этому не готовы. Они всего лишь дети! Им тотчас же объявят войну европейские, а то и азиатские страны. И... Они просто умрут... Я не хочу этого. Ребята невероятно сильны, умны и смелы, им столько предстоит сделать! Потому я прошу тебя, нет, умоляю - поддерживать их, хотя бы первые лет двадцать. Да, можешь использовать их, как место, куда сплавить большую часть продукции, как союзников, да как кого угодно, чёрт возьми! Но не дай им умереть. Им нужно найти устойчивую точку, а после они уже самостоятельно отправятся в своё плавание, в котором могут рассчитывать лишь друг на друга и на себя. Я не знаю, как на это будут реагировать другие державы, но... Разве мы с тобой хоть раз учитывали их мнение? Разве нам не по барабану, что о нас думают, думали и будут думать? Мы с тобой, чёрт возьми, самые главные на этой планете, и нас не должно интересовать то, что о нас думают не представляющие угрозы букашки! И ведь каждое моё чадо будет таким. Столь огромным, важным. О нём будут говорить также, как и о тебе. Руслан, тот же Руслан, он будет представлять невероятную опасность для всей планеты, но разве он будет пользоваться этой силой? Я уверен, что воспитал его правильно." Было видно, что мысли у коммуниста смешались в один единый комок, что он теряет нить связи. Возле этих строчек вообще были маленькие капельки крови, которую, видимо, Союз откашлял случайно. "Ведь они самое дорогое, что у меня есть... Хотя нет. Почти самое дорогое. Ведь у меня ещё есть ты. И знаешь что? Я не верю, что так вот всё закончится! Я не верю, что больше не увижу тебя, не услышу твой смех, не помогу тебе сыграть на гитаре... Потому я хочу пообещать тебе кое-что, но только в том случае, что ты и сам будешь соблюдать условия договора. Хорошо? Обещай никогда в жизни не навещать мою могилу. Никогда, совершенно. Я хочу быть похороненным в кругу семьи и любящих меня людей, чтобы они взглянули на меня в последний раз, чтобы сказали мне что-то в последний раз. Потому никогда не приходи туда, после моих похорон. Ведь пока ты будешь это делать, я никогда к тебе не вернусь." Штаты с недоумением опустил листок, пару раз хлопнув глазами. Вернётся? "Да! Я обещаю, что вернусь к тебе в бурю, в дождь, ты впустишь меня в дом и вместе мы выпьем чаю, сыграем на гитаре и будем жить счастливо! Я в это верю, верю изо всех сил... Но верю лишь до тех пор, пока ты не приходишь навещать меня. Ты понимаешь? Я надеюсь, что ты понимаешь. Ведь иначе будет хуже нам обоим... Ведь иначе наши сердца никогда вновь не встретятся, никогда не сольются вновь, никогда одни глаза не посмотрят в другие, никогда мы не скажем друг другу о том, как любим. Никогда..." Дальше почерк был совершенно неразборчиыый, и Штаты бросил попытки что-либо прочесть. Мурашки бежали по его телу, он не мог сейчас ни о чём думать, и в то же время его голова гудела от разных мыслей. Слеза вновь скатилась по щеке, оставляя мокрый след. Глаза болели от выплаканных слёз, горло отказывалось издать хоть какой-то звук, тело бесконтрольно дрожало. Дверь тихо скрипнула, и в комнату вошёл Руслан, вытирая кулаком глаза. Он с болью посмотрел в глаза Штатам, и каждый увидел в чужих столько боли, столько горя, что можно было лишь сочувственно кивнуть. В руках у мальчика был такой же листок как и у Америки, только чуть более помятый и мокрый от слёз. Штаты понял, что его время на прощание вышло. Он с трудом поднялся, ощущая, какая гора свалилась на его плечи, и направился к выходу, как вдруг мальчик его обнял. Обнял, и залился рыданиями, такими горестными, каких нет ни у кого. Штаты вздрогнул, с болью посмотрев на мальчика и погладив его по голове. -я обещаю, всё будет хорошо... Папа попросил меня помочь вам встать на ноги, и я вам помогу, я обещаю... -почему именно я?–тихо взмолился мальчик.–почему он тогда не взял кого-нибудь другого? Почему именно нас с Олесей? Почему мы должны страдать?! Я не хочу быть страной, не хочу! -он тоже не хотел.–тихо вздохнул Штаты, сев на корточки так, чтобы быть лицом к лицу с Русланом.–но он гордо нёс это бремя. Ты ведь видел, какая он огромная и уважаемая страна! Ты ведь видел, как он силён, как умён, как он старается, чтобы вы все, и ваш народ, жили в мире? -да, но... Но он всё равно умер и... И больше ничего не сделать...–слёзы бесконтрольно лились из детских глаз, сопровождаемые громкими всхлипами. -кто сказал, что умрёте и вы? Вы все вместе будете очень сильными странами, вы все вместе сможете также, как и Союз, грамотно править своим народом. -ты думаешь, я правда смогу?–с надеждой спросил Руслан, пока американец вытирал ему большим пальцем катящиеся слёзы. -ты правда сможешь. Ты сильный, ты ответственный. Ты - воплощение своего народа. Твои люди умные и смекалистые, добрые и ответственные, также, как и все народы на территориях твоего отца. Ты сможешь грамотно править, твои братья с сёстрами смогут...и у вас всё будет лучше некуда! -ты обещаешь? -обещаю.***
Всё семейство коммуниста, а также Штаты, Зоя, и какой-то неизвестный американцу старичок, стояли возле могилы. Два человека медленно закапывали гроб, в котором сейчас лежит уже окончательно мёртвый человек. Он никогда не вздохнёт, никогда больше не увидит небо... Он сам захотел, чтобы его похоронили на этом кладбище. Там же, где и похоронен его отец. -идём, дети.–тихо сказала Зоя, с болью отворачиваясь от могилы.–ваши представители заберут вас на ваши территории. Ребята медленно, но стали уходить с холмика, где решилось поставить могилу коммуниста. Вдали от всех, с видом на Неву... Вот как он хотел лежать во веки вечные. Штаты проводил детей взглядом, подходя к старичку. -рад снова тебя видеть, Америка.–с трудом прокряхтел он, садясь на каменную скамеечку, недалеко от могилы. -Рейх?...–удивлённо протянул Штаты, разинув глаза. -каждый раз я вынужден тебе напоминать, что моё имя - Ганс.–подняв трясущуюся руку, уточнил немец. -но... Как ты... -все из рода со стороны моей матери были долгожителями, вышло, что и я. Уже сто тридцатый год идёт, как я по этому свету хожу... -и... Как же? -как живётся?–чуть хмыкнул Ганс.–дети есть, внуки, даже правнук недавно родился. -ты многое пережил.–как-то грустно хмыкнул американец, садясь рядом с некогда Рейхом.–а я... Уже двести с лишним живу, а так толком ничего и не добился, лично для себя.... -ты добился Лёшку.–чуть усмехнулся немец.–так что уже хоть чего-то, но ты добился... Даже меня опередил. -неужели и ты?... -когда-то давно - да.–честно признался Ганс.–а потом... Потом я остыл. Но Союз навсегда останется у меня в светлой памяти, как человек, что буквально спас мне жизнь, подарил шанс прожить её, пожертвовав собой... -он был невероятным человеком.–грустно вздохнул Штаты, подняв взгляд вверх. -и невероятной страной.–чуть лопнул палочкой по земле он. На какое-то время повисло молчание. -скажи мне, Америка.–вдруг начал Ганс.–о чём он тебя попросил в последний раз? Как человека. -он не хотел, чтобы я его навещал.–на автомате ответил Американец. -в его стиле.–хмыкнул немец.–знаешь, он всегда верил в перерождение душ. Слово уж запамятовал, как это называется. Помню, как он мне рассказывал, что верит, будто Руслан - его отец! Штаты чуть усмехнулся, с улыбкой посмотрев на виновника второй мировой. -так что ты не думай, что он попросил тебя не приходить необоснованно. -это понятно, но... -но знаешь, что самое главное?–перебил его сын Германской Империи.–за всё время, что я жил на территориях Союза, я выучил много пословиц и поговорок. И одна мне запомнилась точнее всего :"если любишь - отпусти. Коли твоё, оно тебе вернётся." -и ты думаешь?... -я знаю, друг мой.–прокряхтел он, с трудом встав со скамейки.–я знаю...