«Золотые девочки» или почему твоя мамочка не разрешает нам видеться

      В первый раз, когда Ричард решил его поцеловать, Эдди очень сильно испугался. И это был провал. Потому что эта мамина детка (как сам называл его Ричи) жутко стеснительная.       Помнится, они ещё тогда дружили, но были влюблены друг в друга, молча перенося свои чувства. Пока однажды Эдди не свистнули, что у него запредельно короткие шортики. И красивые ноги в его белых носочках. И такая же красивая задница. Конечно, все комментарии Ричи касаемые его и его матери, Эдди старательно пропускал мимо ушей. Однако эти не смог. Мальчик полыхал, краснея, возмущался, и хотел заткнуть этого идиота, пока не заметил взгляд ужасно, просто кошмар каких гипнотизирующих тёмных глаз цвета шоколада. Эдвард честно пытался совладать с собой, но Ричард просто прижал его к стене, выдавая самый главный секрет.       Он не поцеловал его, нет, лишь хриплым голосом сказал, что Эдди не должен слушать свою маниакально озабоченную мать, которой лишь бы поучать его. Мальчик сам должен выбирать и решать, чего он хочет и к чему стремится. А Эдди лишь испуганно вжимался в стену, смотря снизу вверх на Ричарда, кивая.       Наверное, после той ситуации произошло… всё произошло.       Соня Каспбрак запрещает сыну водить домой грязного и дрянного мальчишку Тозиеров. Беспрекословно. Эдди знает это и откровенно не понимает, почему она повторяет эти слова ему каждый раз перед выходом из дома, будто Эдвард совсем тупой.       Эдичка слушается мать во всём. Слушался, по крайней мере, пока однажды не обвинил её в чрезмерной опеке. Слушался, пока не начал противостоять запредельно навязчивой материнской заботе. Слушался, черт возьми, пока не бросил «пустышки» на пол и не высказался за все годы так, что потом просидел пару дней дома. Пока Ричи не сказал ему тех слов. И в конечном счете привел его домой.       В первый раз, когда Эдди делает это, Соня была на заднем дворе, в саду. И ведя Ричи через гостиную, окна которой выходили во двор, они не могли не бросить мимолетный (по крайней мере Ричард) взгляд в сторону загорающей женщины. И «ох, Господи, лучше бы мы этого не видели» — пролетает в голове мальчика, когда Ричард останавливается, став столбом.  — Бля... — на одном дыхании выдает тот, откровенно таращась.  — Ричи, идем, — торопит его Эдди, начиная тянуть за край рукава футболки, но парень как будто к земле прирос.  — Ты видел такое когда-нибудь? — Тозиер не верит ни очкам, ни глазам, а саркастическая улыбка уже растягивается на его лице.  — Я с ней живу. Какой же ты дебил.       Когда они добираются до комнаты Эдди, Ричарда уже разрывает от смеха и без конца летящих шуток в сторону Сони; Эдвард закатывает глаза и бьёт его в плечо.  — Твоя мамочка такая горячая штучка на этом узком шезлонге, что у меня встал. — Ричи поправляет очки, а Каспбрак уже начинает жалеть, что притащил этого придурка к себе домой. — Нет, ну ты конечно тоже ничего…       Когда Ричард нервничает — он несет много херни, а шутки — его защитная стена: когда он не уверен, испуган или … влюблён. К сожалению, Эдди знает этого парня уже слишком долго, чтобы не понять, что Ричарда уже совсем не привлекает его мамочка. Что-то изменилось. Изменилось в его взгляде, отношении к нему. Пусть он и пытается делать вид, что всё под контролем, и вообще «не парься Эдди, я разберусь, всё путём», но Каспбрак видит, что Ричард нервничает рядом с ним. Становится неуклюжим, а его шутки — плоскими, лишённые былого задора и порою смысла.       Заметив эти озадаченные, грустные глаза, в которых так и читался вопрос: «Ричи, какого черта происходит?» Тозиер необычайно быстро замолкает, делает несколько шагов, вплотную прижимаясь к мальчику. А потом без лишних слов берет его за подбородок, наклоняет свою голову и целует чужие горячие губы. Эдди испуганно вздрагивает и, поначалу, пытается оттолкнуть его, упираясь руками в грудь балабола, но постепенно понимает, что тот чертовски настойчив. И позволяет ему целовать себя. Сердце Ричарда все эти дни буквально разрывалось в груди от страха сделать первый шаг. Страха и боли, что Эдди оттолкнёт его.       Губы Эдварда — анальгин, без них Ричи погибает. И да, он соврал, на самом деле — встал у него не на мамочку Эдди, а на него самого.       Во второй раз, когда Эдди приводит Ричи, он заранее включает пластинку Дэвида Боуи на всю громкость. Ведь Ричард буквально валит на его кровать, не беспокоясь о том, не переборщил ли он, и не услышала ли этого грохота мамочка Каспбрака снизу. Эдвард громко вскрикивает от резкой смены обстановки, хватаясь за парня. Тот закусывает губу, замечая, как Эдди мутным взглядом смотрит на него, разжимает пальцы, неловко опуская руки и не зная, куда их положить.       Ричард ловко перехватывает маленькие ладони и, заглянув в глаза смущённому Каспбраку, осторожно касается языком указательного пальца. Медленно обводит фаланги, всё ещё не отрывая взгляда от своего сокровища, которое досталось ему непонятно за что.       Эдвард идеальный. Во всём. Он симпатичный, предусмотрительный и смелый; его смех заставляет улыбаться, его счастливая улыбка приносит искреннюю радость. Эдди даже красиво смущается: отводит взгляд, облизывает тонкие персиковые губы, вздыхает судорожно как-то. И красиво бесится. Ричи никогда в жизни не признается, что готов до потери пульса раздражать мальчика, лишь бы увидеть его возмущённое лицо, порозовевшие щёки и блестящие глаза. Черт возьми, да он бы всё отдал, лишь бы Эдди снова и снова обращал на него внимание.       Тозиер любит его до тёмных пятен перед глазами. Он сжимает его в объятиях, всегда целует осторожно, чтобы не спугнуть. Рука скользит по плоской груди, спускаясь к шортам. Эдди поднимает взгляд, всматриваясь в бездонные черные зрачки парня. А потом тихо и протяжно стонет, когда чужая рука сжимается на его члене. Тозиер прижимается губами к пульсирующей венке на вспотевшей тонкой шее мальчика и начинает медленно двигать рукой; плоть твердеет, даже сквозь несколько слоёв одежды Ричи чувствует, как мокнет ткань.       Эдди тянется к губам парня, глуша стоны в его рту; он удивлённо подмечает то, как Ричард постоянно бросает взгляд на входную дверь. Боится. Эдвард, откровенно говоря, сам подрагивает от страха быть пойманными и жуткого возбуждения, что тянет внизу живота. Он начинает тяжело дышать, ловя ртом не хватающий воздух, да так глубоко, что Ричард тут же обращает испуганный взор на него и вопросительно поднимает бровь:  — Ты в порядке? — серьезно спрашивает он, посматривая снизу вверх; рука замирает, и Эдди раздражённо мычит, толкаясь бедрами вперед.  — Да, — шепчет Эдвард и обнимает свободной рукой Тозиера за шею, нежно ему улыбается и тут же заливаясь багровой краской, что достигает даже ушей и шеи. — Продолжай… Ричи.       Тозиера не нужно просить дважды: вспотевшая рука снова сжимается на возбужденной плоти и начинает надрачивать в быстром ритме. Он неожиданно весело усмехается и придвигается ближе, вплотную, чтобы было слышно бухающее сердце. Склоняется над грудью мальчика и, приподняв легкую ткань футболки, на пробу проводит по напряженному соску языком — и добивается чуть ли не всхлипа. Вылизывая и жадно посасывая уже покрасневшее место, пока мягко теребит и придавливает ладонью соседнюю ареолу.  — Не сдерживайся, — Ричи шепчет так, чтобы было слышно только им двоим. — И не бойся себя отпустить, — продолжает он ласкать грудь, пока Эдди вовсе не заваливается на спину и не прогибается судорожно, закрывая тыльной стороной ладони лицо и не прикусывая костяшки. Пока он не изгибается со сладким дрожащим стоном и не вздрагивает судорожно в бедрах, толкнувшись в крепкую, вспотевшую руку Тозиера, а по молочным шортам не расползается влажное пятно. Ричард победно ухмыляется, целуя мешающиеся ладони, затем отводит их в стороны и жадно прижимается к сладким губам. Эдвард слабо отвечает, отходя от оргазма, а ещё у него дрожат слёзы на ресницах; а ещё он стыдливо вскрикивает, когда парень принимается стаскивать с него шорты, стремясь закончить начатое до конца.       Он не понимает, отчего Ричард смотрит так ласково на него; такого грязного, такого липкого и вцепляется в мягкие волосы, целуя влажные губы.  — Твоя мамочка никогда не услышит нас под Дэвида, Эдс.       Оценка риска для Эдди — его призвание, а для Ричарда — абсолютный проеб. Именно поэтому, когда Ричард залазил к нему через окно, он просил его быть осторожным и не дай Бог ему задеть, да скинуть горшки со злоебучими цветами Сони Каспбрак.       До Тозиера, кажется, долетела лишь первая часть фразы, ибо не успел он перекинуть ногу через оконную раму в комнате Эдди — горшок с розовой фиалкой со свистом полетел вниз, звонко раскалываясь на мелкие кусочки. В тот день Ричард впервые в жизни так быстро и грациозно вылазил задницей назад из окна своего мальчика и бежал прочь, пока разъяренная женщина бросала ему в след тучу гневных комментариев и угроз. Эдди же сжался до молекулярных размеров, но в душе распускались бутоны молодых розовых фиалок, когда Ричи, наполовину обернувшись, вскинул руки вверх и показал ей средние пальцы.       Эдвард обещал ему, если он ещё раз спалится — окна, двери и всевозможные входы и выходы в его тело комнату для Ричарда будут закрыты. Да, он злился. «Не тебе же, в конце концов, пришлось выслушивать всё это.»       В третий раз, когда Эдди приводит его — была ночь. И в этот раз они впервые так медленно и осторожно занимались любовью. Ричард пытался контролировать себя и не стонать от всеохватывающего чувства единения с Эдди, от его отзывчивости и покорности в постели. Тот утыкался в подушку, заглушая стоны — на первом этаже всё ещё сидела его мать и смотрела вечерние серии «Золотых девочек»*. Иногда Ричарду приходилось зажимать Эдварду рот ладонью, но, когда их взаимная позиция позволяла, он целовал его. Целовал грязно, с языком, сжимал соски; горячо шептал в раскрасневшееся ухо Каспбраку всё, что он с ним сделает; оставлял засосы на загорелой коже и ласкал член мальчишки, иногда чуть дольше задерживаясь на головке, доставляя более острые ощущения.       Ричард обнимает своего мальчика, а тот утыкается ему в шею и шумно, тяжело дышит. Тозиер целует его волосы, поглаживает по голове и счастливо улыбается.       «Золотые девочки» звучат тише, пока вовсе не замолкают. Соня Каспбрак поднимается в комнату, даже не догадываясь, чем занимался её чистый, солнечный мальчик с соседским оборванцем. Поднявшись на этаж, она решает проверить Эдди и, остановившись у двери, прислушивается.       Дом погружен в ночную тишину, а Ричи в этот раз не опрокинул ни одного горшка, пока покидал комнату Каспбрака.